Остроги. Трилогия

Гул в заведении не стих ни на секунду. Никого не смутил вид ножа. В «Ржавом якоре», похоже, потасовки случались так часто, что стали рутиной, не достойной внимания. Вокруг звучали хриплые голоса, смех, тосты на дикой смеси языков северных народов, морского сленга и очень своеобразного русского. Понималось одно слово из пяти.

Ашот встал.

— Ты куда? — повел бровью Гурбан.

— Пройдусь, с народом пообщаюсь.

— Только не задирай никого, лады?

Прогулявшись к стойке и познакомившись с тем ненцем, что обидел старца, Ашот вернулся не с пустыми руками.

— Николой капитана кличут. Колянчиком, значит. Говорят, мужик — кремень. Вон подводники, в углу затихарились.

— Не похожи что-то, — усомнился Гурбан, взглянув в указанном направлении. — Чмошные какие-то. Офицеры, они ж благородные, в кителях… — Он замолчав, уставившись на Бахира, который пальцем углубился в ноздрю. — М-да…

Данила предложил:

— Подойдем, поговорим. Если что, извинимся. Ашот, дружище, присмотри за Маришей. Любимая, останься здесь.

Ага, держи карман шире — Мариша первая встала из-за стола и двинула в тот самый угол, где в полумраке ютились бородачи-европейцы. Дану и остальным ничего не оставалось, как поддержать ее начинание.

Вблизи стало понятно: насчет чмошности бородачей Гурбан погорячился. Во-первых, те устроились в углу с хорошенько проконопаченными и завешенными коврами стенами. Во-вторых, неаккуратность их ограничивалась лишь подстриженными бородками. На подводниках ладно сидели черные шинели с двумя вертикальными рядами пуговиц и с нашивками на рукавах. А вот фуражки отсутствовали, зато на столе лежали шапки-ушанки с блестящими кокардами. Головные уборы тоже были черными.

— Добрый день, господа. — Мариша проявила инициативу. У нее больше шансов произвести приятное впечатление, чем у остальных «варягов» вместе взятых.

Красота — страшная сила.

Пока звучали ответные приветствия, Данила изучал обстановку.

На столе горела свеча. Ее света хватало, чтобы рассмотреть закуски в мисках: икра красная и черная, ломти жареного мяса, салат из тепличных помидоров и огурцов, блестящий подсолнечным маслом и посыпанный солью… Дан понял, что проголодался.

И еще — у всех подводников волосы коротко острижены, слизню негде спрятаться.

— Девушка, присаживайтесь, будьте добры. А юношам скажите, чтобы не маячили тут. Раздражают, — лениво обронил подводник лет на десять старше Гурбана, но такой же крепкий.

Естественно, Мариша вежливо отказалась, и «варяги» не ушли. Не в их привычках драпать от пижонов в черном. Не затем сюда из Питера летели.

Пижоны в черном… В черном? Черепа почти лысые…

На миг у Данилы закралось подозрение, что питерские похитители и подводники как минимум заодно, а как максимум… Но обдумать эту версию ему не позволили новые обстоятельства.

Подводник — судя по хватке, старший среди своих не только по возрасту — положил на столешницу деревянные ножны, обтянутые черной — ну не зеленой же? — кожей, с латунными устьем, обоймицей и наконечником. Из ножен выглядывала рукоять светлой кости с латунными же втулками и S-образной крестовиной. Офицерский кортик вроде этого, только с трезубцем на устье, Дан видел в оружейке Училища — ножичек не только забавный, но и весьма опасный в умелых руках.

Лапищи капитана производили впечатление именно что умелых.

— Это чтобы мяско порезать? — участливо спросил Гурбан, оценив кортик и жест.

— Точно. Мяско.

— В мисочке?

Один из подводников, совсем пацан, лет четырнадцати всего, хихикнул — юмор Гурбана пришелся морскому волчонку по душе. Товарищи его поддержали — захохотали во всю мощь просоленных легких.

— Ах-ха-ха! В мисочке! Мяско!

Обстановка разрядилась. «Варяги» заулыбались. У Данилы тоже личико расползлось в довольной ухмылке.

Только двое не принимали участия в веселье — Гурбан да капитан. Они сверлили друг друга взглядами.

Назревало что-то недоброе.

Сжатые кулаки-кувалды капитан положил на стол. Поросшие волосами пальцы и кисти покрывала вязь татуировок, уходящая под рукава шинели, выныривающая у самой шеи и наползающая зеленоватыми якорями и русалками на щеки. Карие, почти черные глаза не моргая таращились на Гурбана. Их обрамляли красноватые, воспаленные веки.

Возле кортика незаметно для Дана образовался десантный «калаш».

— Нам нужно в Гремиху. — Гурбан оценил «тонкий» намек ухмылкой. — Это очень важно.

В ответ прозвучало:

— Есть такая шутка: «В Индийском океане по неизвестной причине затонула американская подводная лодка. С нашей стороны потерь нет».

— И что? — Гурбан прищурился.

— И ничего. Нам-то что с твоей нужды?

— Если сумеем туда добраться, а мы сумеем — с вашей помощью или без, — спасем всё человечество. Помоги, капитан, не пожалеешь.

Обо всем человечестве, пожалуй, говорить не стоило. Тяжелый взгляд капитана стал удивленным, потом откровенно насмешливым:

— Обычные психи? А я-то думал… Отвалите, шпанята, не мешайте мужчинам ужинать.

Лучше бы он послал «варягов» куда подальше — не так обидно, а вот пренебрежения ему не простил бы даже рядовой Петров, недавно попавший в команду Гурбана.

Подводников всего четверо. Капитаном займется Гурбан. Юному сопляку свернет шею Данила. Ашот — на того, что справа. Петров — слева. Мариша с Бахиром на подхвате. Живым нужен лишь капитан, остальные не в счет, только мешают.

Данила глубоко вдохнул и…

Что-то изменилось.

Он застыл, пытаясь понять, в чем дело. И не только он — Гурбан шагнул прочь от подводников, обернулся. Ашот разжал кулаки.

В баре началась престранная суета. Аборигены дружно пришли в движение, загомонили. Они укладывали на бок столы и сдвигали их так, чтобы освободить пространство в центре «Ржавого якоря». Понаблюдав немного за приготовлениями, Дан понял, что столешницы теперь будут служить подобием ограждения, типа деревянные щиты получились.

А щиты нужны для чего? Верно — для защиты.

От кого?..

— Что они делают? — Мариша тронула мужа за локоть. — Зачем это?

— Обряд инициации, — пояснил самый юный мореман. — Мальчик станет мужчиной только после того, как убьет зомбака. Девушка, вам лучше на это не смотреть. Рыбаки, оленеводы и охотники — в общем, дикие люди — что с них взять?

В образовавшийся круг втолкнули пацана лет одиннадцати, одетого в кожано-меховой костюм местного фасона — малицу. Пацан сжимал в руках обрез, сделанный из охотничьей двустволки. Нервничая, он косился по сторонам, словно в поисках выхода, на лбу у него блестели бисеринки пота.