Остров без сокровищ

Еще одно преимущество шхуны – обслуживание ее парусов требует в разы меньше матросов. Любой корабль с прямым вооружением был вынужден содержать марсовые команды – морячков, большая часть вахты которых проходила наверху, на реях (если приходилось маневрировать и работать с парусами). У шхуны паруса крепятся не к реям, которые высоко над головой, а к гикам – они тут же, рядышком, над самой палубой, и чтобы выполнить приказ, касающийся парусов, не надо карабкаться на верхотуру.

Да простят нас знатоки парусно-морских дел за это дилетантское изложение, до крайности упрощенное в целях большей доходчивости.

Итак, минимальное число матросов, необходимых для работы с косыми парусами «Испаньолы» – два человека. Умножить на три вахты – шестеро. Плюс шкипер, помощник, кок… в общем и целом на борту «Испаньолы», будь она мирным торговым судном, могло находится человек десять, или чуть больше. Лишних людей возить с собой затратно.

А Бен с берега мог насчитать два с половиной десятка: сквайр Трелони навербовал людей с большим избытком. Едва ли на случай столкновения с пиратами или французами, как он сам утверждал, – в абордажной схватке лишний десяток матросов не спасет, и два десятка не спасут, при встрече с пиратами помочь «Испаньоле» могли лишь хорошие ходовые качества.

Причина вербовки лишних людей более прозаична: нужны грузчики, нужны рабочие руки для перетаскивания сокровищ. Не джентльменам же, в самом деле, надрываться как неграм на плантации.

Резонов сквайра Бен Ганн знать не мог. И скорее всего численность прибывших его обеспокоила…

Собственно, пиратов как таковых Ганн бояться не должен был. Пираты тоже люди, всегда договориться можно, он и сам бывший пират… Если узнают про золото, то наверняка ограбят, – но Бен Ганн парень не промах, зачем ему раскрывать карты. Ему бы с острова выбраться, прихватив мешочек гиней умеренных размеров. А на Большой Земле можно найти компаньонов для вывоза золота, не торопясь, хорошенько присмотревшись к людям.

Тот же вариант возможен, если к острову приближается мирный торговец. Тут даже можно при определенных раскладах и сразу открыться, рассказать про сокровище, – если прибывшие сумеют внушить доверие к себе. Ежику понятно, что делиться придется, и делиться неслабо. Если на руках останется половина золота Флинта, можно сказать повезло, не жадные моряки попались. Но другого выхода все равно нет.

Так почему же Ганн прячется от прибывших на «Испаньоле»? Чего опасается?

Он опасается, что на борту те единственные люди, бояться которых он имеет все основания: пираты из команды Флинта. Бен Ганн скорее всего знал про карту. Если даже не знал, то в любом случае понимал, что никто не зарывает клады для того, чтобы их откопали пару веков спустя совершенно чужие люди. Пираты, своей кровью заработавшие золото в абордажных схватках, при первой же возможности за ним вернутся.

Придут к яме, а золота нет. Золотишко прибрал к рукам Бен Ганн. За это по пиратским кодексам полагалось сурово наказывать. Вот что было записано, например, в уставе пиратского судна «Ривендж», как раз в те времена пиратствовавшего в Атлантике:

«Если кто украдет или утаит от Компании вещь, стоимостью превышающую пиастр, да будет высажен на пустынном берегу или застрелен».

Нет сомнений, что и на «Морже» имелся документ с похожим параграфом… Бен Ганн украл и утаил чуть больше пиастра, согласитесь. Скрысятничал по-крупному, на весь общак лапу наложил. К тому же злостный рецидивист, на берег его уже высаживали, не помогло. Пуля в голову – самая подходящая воспитательная мера для Бена. Исправится с гарантией. Ни пиастра больше не присвоит, не говоря уж про орлянку и выпивку.

От пиратов Флинта он мог спрятаться, остров большой. Пули бы избежал. Но проклятая тропа, ведущая к золоту! Вероятность, что на нее натолкнутся случайные моряки, причалившие к острову, минимальна. А бывшие коллеги всенепременно по тропке прогуляются, обнаружив опустевшую яму. И Бен Ганн останется робинзонить на острове. Но уже без золота.

Неудивительно, что позже, узнав от Джима расклад сил, Ганн решительно и бесповоротно встал на сторону сквайра и доктора. Он даже не пытался договориться с Сильвером. Очень уж боялся пули в голову… Именно от Сильвера – обязанность квотермастера беречь общак и расправляться с крысятниками.

Но пока что Бен Ганн никаких раскладов не знает. И с большим подозрением издалека наблюдает за прибывшими.

Две шлюпки… В устье речушки… За пресной водой? Нет, воду не набирают, никаких емкостей не видно…

Сильвера издалека Бен Ганн не опознал. Вообще не разглядел, что среди прибывших есть одноногий. И слегка успокоился… Похоже, мирные моряки с мирного судна – расслабляются, на травке валяются. Можно и объявиться в качестве здешнего робинзона…

Но едва Бен Ганн начал выдвигаться в сторону пришельцев с целью свести близкое знакомство – обнаружил крайне неприятную вещь: один из прибывших отделился от товарищей и чапает прямиком к горе Подзорная Труба, к опустевшему тайнику Флинта. Да еще с компасом время от времени сверяется!

Бедный Бен Ганн… Тараканы в его голове наверняка устроили бунт, мятеж, ад и голодомор.

Хокинс, оказавшийся на краю пустой ямы, был в шоке. Не меньше был шокирован и Бен Ганн, наблюдавший за ним. Шок островитянина усугублялся непониманием: что происходит? Кто этот юноша, дьявол его раздери? На пирата ничем не похож, но тогда кто же?! Как он здесь, у ямы, очутился? И почему притащился сюда в одиночестве? Остальные что, полные бессребреники, и на сокровища им наплевать?

Джим, оклемавшись от потрясения, заметил тропу и пошагал по ней. Прямиком через долину, разделявшую Подзорную Трубу и двухглавую гору. Пошагал к пещере и золоту. Тут уж контакт стал неизбежен… Но Бен оттягивал его, сколько мог. Отступал к пещере, перебегая за деревьями, уговаривая себя: вдруг все-таки случайность, совпадение…

У подножия двухглавой горы отступать стало некуда. Бен приблизился и назревавший контакт состоялся-таки.

Последовавший разговор Хокинс передает правдиво… Но только в том, что касается реплик. Повторяется история с больным Билли Бонсом и последней беседой с ним: Джим вновь изображает из себя полного недоумка, абсолютно не понимающего, что ему говорят…

Но в разговоре, даже отредактированном, содержится крайне любопытный подтекст. Попробуем его вычленить.

Первым делом с Беном Ганном приключился натуральный словесный понос… Он говорит, говорит, говорит, мысли его скачут с предмета на предмет с легкостью необычайной.

Быстренько представившись и сообщив, что высажен на острове три года назад, Бен тут же поведал, что:

– он отчаянно тоскует по сыру, – так, что даже видит его во сне;

– мать его была благочестивой женщиной;

– и сам он был благовоспитанным мальчиком, знающим наизусть катехизис;

– игра в орлянку до добра не доводит.

А так же сообщил о своем раскаянии и духовном перерождении.

Отчасти Бена Ганна можно понять – после трех лет вынужденного молчания наконец-то можно с кем-то поговорить! Но все же едва ли Бен, выдавая на-гора эту словесную шелуху, забыл два главных, два архиважнейших для него вопроса.

Что за корабль прибыл к острову?

Зачем Джим явился к тайнику Флинта?

Бен Ганн пока не спрашивает, он заливает Джима потоками слов, а сам внимательно за ним наблюдает и пытается понять: кто же, черт возьми, этот юноша?

Затем Бен пускает пробный шар: «Ведь я сделался теперь богачом!»

Джим делает вид, что ничего не понял. И в мемуаре своем пишет: «Тут я окончательно убедился, что несчастный сошел с ума в одиночестве». Да еще и Бену Ганну мимикой продемонстрировал то же самое: ну да, ну да, рассказывай…