Остров Д. Метаморфоза
Шрифт:
«- Будьте готовы, через минуту меты будут у двери.
– Андерс, носитель меняет цвет, что за…»
Я, тяжело дыша, продолжаю смотреть на Хена, вытаскивая футболку из штанов.
– Ты что мне тут стриптиз собралась устроить? Живее. Мы не в клубе.
Одной рукой продолжает держать меня на прицеле, а другой дергает ремень своих штанов. Если Тейлор слышит Фрайя, то он знает, что твари на него не набросятся – они набросятся на меня. Когда увидела в проеме двери НеЕго, сердце заколотилось в самом горле. Стоит позади Фрайя и смотрит страшными глазами на меня. Как два лазерных луча, поблескивают и меняют тональность: от ярко-зеленой, до бирюзовой. Хен его не видит, он смотрит на меня и тянет змейку ширинки
– Давай, сука, снимай майку. Сейчас!
В ту же секунду НеОн набрасывается на командора и вгрызается ему в шею. Раздается дикий вопль, и я в ужасе хватаю автомат, а сама, как заворожённая, смотрю, как жуткие клыки кромсают горло Хена, и тот пытается кричать, а вместо этого у него в горле клокочет кровь и брызгает фонтаном на пол.
Меня всегда передергивало, когда она называла его «папа», а от «папочка» вообще сводило скулы.
– Это Раон, Найса. Оно единственное на материке. Дерево с синими цветами в виде сердца. Моя мама рассказывала мне легенду в детстве, что если сорвать цветок Раона и засушить, то тот, кому ты подаришь эти цветы, будет всегда носить с собой твое сердце и полюбит тебя в ответ. А в пещере все страждущие обретают покой.
– Почему никто не срывает эти цветы и не ходит в пещеру?
– Потому что очень опасно взбираться на мыс. Все дороги к нему перекрыты из-за обвалов и оползней.
– Я хотела бы залезть туда однажды и жить в этой пещере, а по утрам взбираться на дерево и вдыхать аромат раона. Я бы засушила эти цветы и подарила тебе, папа.
– Но ведь я и так люблю тебя, маленькая.
– Я хочу подарить тебе мое сердце.
– Летом я отведу тебя туда, и ты обязательно его мне подаришь.
– Правда? – ее глаза широко распахнулись, а я нахмурился, глядя на эту приторно-сладкую идиллию.
– Да. Обещаю.
– Ты даже можешь там остаться навсегда, - добавил я и усмехнулся, а потом встретился взглядом с отцом и опустил глаза. Иногда я не понимал, что меня бесит больше то, что он её любит, или то, что она любит его, а меня нет.
Казалось, эта маленькая, мерзкая Гусеница специально не поддается на провокации, чтобы всегда наказывали только меня. Чтобы отец видел, какой я засранец, и хвалил только её, чтобы увозил свою дочь в город, а меня оставлял дома.
Не знаю, когда все начало меняться. Я сейчас и не вспомню… мне кажется, это случилось как-то неожиданно. Совершенно неожиданно для нас обоих. В школе её ударил один из моих приятелей. На лице синяк остался. Огромный синяк на треугольном кукольном личике. Она всю дорогу его прятала от отца, прикрывая волосами. А я смотрел и чувствовал, как пальцы в кулаки сжимаются. Кто посмел? Это МОЯ Гусеница!
Я поймал её в коридоре, после ужина, на который она не пришла, и заставил сказать, кто это сделал. Она сказала не сразу, только когда я пригрозил спалить её мерзкого зайца. Это сделал Дари. Мой друг… впрочем, он перестал им быть именно с этой минуты.
Дари я тогда выманил на пустырь за школой, выбил ему зуб и сломал все пальцы на правой руке.
– Ты совсем свихнулся, Мад! Ты же ее ненавидишь! Она Гусеница! Гу-се-ни-ца! И она мне огрызалась!
– Она МОЯ Гусеница, и никто не будет ее бить и обижать! Никто, кроме меня, понял, урод?! – с наслаждением услышал, как громко хрустнули его пальцы под моими ногами.
– Ты просто в нее влюбился. В свою сестру. Все в вашей семейке извращенцы и прелюбодеи! Я видел в твоем рюкзаке её фотку.
– А теперь треснул и сломался его передний зуб о костяшки моих пальцев.
Меня выгнали из школы на неделю. Но отец, как ни странно, не наказал. Он даже слова мне не сказал и не спросил,
из-за чего произошла драка. Я только слышал, как он говорил матери, если я кого-то ударил, значит, было за что.«Мадан просто так не полезет в драку». Ха! Черта с два. Сколько раз я потом буду из-за нее лезть в драки, ломать носы и руки только за то, что на нее не так посмотрели. Потом я буду за нее убивать... Но этого тогда еще не знал никто.
С каждым днем внутри меня нарастал какой-то ураган. Комок вселенской ненависти ко всем. А к сестре особенно. Не замечает меня. Радуется жизни. Живет в свое удовольствие. Прихорашивается у зеркала и играет в куклы.
И я продолжал над ней издеваться все изощренней и изощренней. Я даже не задумывался, почему она всегда одна… почему у нее нет друзей, как у меня. Я считал, что это она слишком высокомерна, чтобы с кем-то дружить.
***
– Хочешь поиграть с нами, Гусеница?
В тот день я сам пришел к ней в комнату и даже постучал в дверь. Помню ее удивленный взгляд и приоткрывшийся пухлый рот.
– Что уставилась? Хочешь или нет? Два раза предлагать не буду!
– Да. Очень хочу, Мадан.
Вздрогнул от того, как она назвала меня по имени. У нее это получалось как-то особенно, с каким-то акцентом на первый слог. И я никогда не понимал - меня это бесит или мне нравится.
– Отлично. Мы ставим спектакль и дадим тебе главную роль. Надень то платье, что отец привез тебе вчера.
Гусеница спустилась со мной во двор, в красивом розовом платье с кружевами и оборками. Красивое платье. Очень красивое. И она в нем красивая. На бабочку похожа. Отец привез его из города в белой коробке, повязанной бантами, и подарил ей. Оказывается, Гусеница увидела платье в журнале и мечтала о нем уже давно. А он любил исполнять ее желания и мечты. Я же хотел разрушить все, что доставляло ей радость.
Нам с друзьями стало скучно, и я пообещал, что развлеку всех, когда приведу сестру. Пирсу эта идея не понравилась, а мне было наплевать, что он об этом думает. Если не хочет участвовать, он может валить домой и больше никогда к нам не приходить. Он мой друг, а не этой…
– Роль?
– Ну да. Будешь актрисой.
– Актрисой?
– Ты всегда все переспрашиваешь? Для начала мы должны утвердить тебя в роли. Пошли, я помогу тебе перевоплотиться.
Мальчишки и девчонки с трудом сдерживали смех, а она смотрела на меня своими огромными глазами и согласно кивала. Я увел ее на задний двор и толкнул в конский навоз. После дождя он размяк в вонючую грязную жижу и теперь стекал с нее ручейками. Она вся была в нем. С ног до головы. Даже ее локоны и ленты в волосах. Некрасивая. Грязная. Мерзкая. Мы стояли над ней, валяющейся в навозе, и заливались смехом:
– Это будет очень сложная роль. Ты будешь играть кучку дерьма. Мы будем проходить мимо и, закрыв носы, говорить «фу-у-у».
Она не заплакала, как ждали все мы, а особенно я. Просто ушла в дом, а уже через несколько минут мать позвала меня. Мне тогда ужасно влетело. Лиона прекрасно знала своего сына. Знала, что я виноват. Меня закрыли в дальней комнате на подвальном этаже, оставили без обеда и ужина. Отец отказался со мной разговаривать и запретил видеться с друзьями на все время каникул.
Они с матерью тогда уехали на важный прием, а нас оставили с няньками и слугами. Я же должен был думать о своем поведении до утра. Ни о чем я не думал… кроме как о Гусенице, из-за которой опять наказан, из-за которой отец меня ненавидит, а мать все чаще и чаще разочарованно отводит взгляд. Почему я должен ее любить? Какого черта должен принимать и делиться с ней тем, что принадлежит мне?
Я задремал на узком диване, как вдруг услышал, как кто-то стучит в окно. Поднял голову и увидел Гусеницу с тарелкой в руках и зайцем под мышкой. Кажется, я даже застонал от досады.