Остров Хризантем

Как-то несовременно все выглядело, старомодно: у них до сих пор не было близости, и это оставалось единственным белым пятном в отношениях молодых людей. Рита была приятной девушкой: симпатичной, начитанной, чаще – серьезной, иногда – смешливой, и Гриша чувствовал себя с ней хорошо и комфортно. Как и она – с ним. А близость… Абсолютно устаревшее положение: «А разве это главное?» – как-то засело в Гришином сознании и вовсе не мешало жить. Всему свое время, думал он и, наверное, был прав.

У Риты были прямые черные волосы до плеч, как у жен египетских фараонов на фресках, большие сливовидные темно-карие глаза с таинственной поволокой, слегка вздернутый нос и выразительные, чувственные губы. И еще – легкая, пропорциональная фигура и грациозная походка. Она вообще напоминала женщину прошлого, может быть, далекого прошлого. Она была привлекательна настолько, что мужчины непременно обращали на девушку внимание, но далеко не каждый решался с ней заговорить. Как-то так складывалось. Какое-то расстояние назначал ее взгляд для каждого, какую-то дистанцию указывал. Но Гриша однажды решился. И преодолел. И она ответила, будто впустила его к себе.

Он пришел в Центральную городскую библиотеку за какой-то надобностью, а там, в читальном зале, – она. Нет, не сидит, согнувшись, за столом, осторожно шелестя перевернутыми страницами. Не пишет что-то торопливо в своей тетради или бегло касается клавиш ноутбука. Она там работает. Выдает и принимает назад заказанные книги из хранилища. Тихо и скромно, не повышая голоса. Так и завязалось у них…

…Совсем стемнело. За пределами балкона устоялась густая осенняя синева позднего вечера. С неослабевающим вниманием, даже с каким-то азартом Гриша читал дневник прадеда. Как увлекательную историческую повесть. Как хорошо закрученный детектив. Каждое событие имело здесь свои широту и долготу. Каждый персонаж – свои портрет и характеристику. Картины стодвадцатилетней давности, описанные корабельным подлекарем, были живыми и правдивыми, от них веяло романтикой кругосветного похода, тяжелым, порой героическим трудом экипажа и глубокой философией выдающегося адмирала-земляка.

«Нет, это просто необходимо как-то издать! – сказал сам себе Гриша. – Нужно будет показать кому-нибудь из местных».

Он отложил толстую тетрадь в желтой кожаной обложке, достал сигарету из пачки. Потом закурил и выключил бра. Через несколько минут, когда глаза привыкли к темноте, Гриша стал различать в небе знакомые огоньки. Он давно любил их, знал все созвездия и множество звезд по именам. Для историка по образованию, работающего в областной газете редактором, астрономия была как хобби, как отдушина от рутинной, порой жестокой повседневности. Прочитав однажды в детстве книгу Перельмана «Занимательная астрономия», Гриша заболел звездным небом навсегда. И, надо сказать, эта любовь оказалась взаимной. Каким образом? Все очень просто: Гриша писал стихи, а небо диктовало ему темы и образы. Так он говорил всем, кто спрашивал, так он объяснял Рите.

А надо мною пел последний дрозд,а надо мной сияло восемь звезд,и я стоял среди полночной выси,и мир вокруг – до удивленья прост.А надо мной – бряцанье чьих-то ножен.Предел всему не мною был положен.И вот стою среди полночной выси,и мир вокруг – до исступленья сложен.Отчаявшись рискнуть не напоказ,я ухожу от губ твоих и глаз.И вот стою среди полночной высии жду рассвета – как в последний раз…

– Как тебе удается писать такие стихи? – спросила однажды Рита вкрадчиво.

– Не знаю, – ответил он и понял по ее взгляду, что она не удовлетворилась ответом.

– Я не понимаю, как происходит творчество, – сказала она и была искренна.

– Творческий процесс непредсказуем, он не поддается описанию, поскольку находится за гранью общепринятых схем, за гранью логики. Я не могу его объяснить. Как не могу объяснить любовь… И никто еще никогда не смог…

2

23 марта 1887 г., 9 часов 30 минут

Остров, у подветренной стороны которого мы встали на якорь, оказался довольно приличных размеров. Он имел форму, схожую с половиной луны, в длину занимая метров девятьсот, а в ширину – примерно вдвое меньше. Высота его над поверхностью океана не превышала двадцати метров, причем самая высокая точка представляла собой вершину холма, расположенного как раз посередине этого, по сути, клочка суши.

Растительности на острове было немного, в основном какой-то кустарник в пояс высотой, трава двух или трех видов да отдельно стоящие или собравшиеся небольшими группами пальмы. По склону холма змеился тонкий, стремительный ручей. Его хорошо было видно с корабля невооруженным глазом. Это обстоятельство обрадовало нас: можно было пополнить запасы пресной воды.

Как только рассвело, Макаров вышел на капитанский мостик и приложил к глазу подзорную трубу. Несколько минут он пристально изучал берег, до которого было не более двух кабельтовых. Всматривался и даже будто внюхивался в него. Потом подозвал к себе штурмана Розанова.

– А что, господин подпоручик, вы координаты точно дали? – спросил Степан Осипович своим негромким, бархатистым голосом.

Я стоял тут же и по интонации Макарова догадался, что ему что-то в сложившейся ситуации не нравится.

Штурман – невысокий, худощавый офицер с большой головой и бегающими глазами – замешкался с ответом, потом сказал, как бы извиняясь:

– Я и сам, господин капитан первого ранга, на это обратил внимание. По карте этот остров на несколько минут на норд и на вест должен быть.

– К тому же населен, – добавил Макаров задумчиво. – А здесь я что-то признаков жизни не наблюдаю…

– Может, поселок какой-нибудь с противоположной стороны находится? – предположил Вирениус. – Мы ночью подходили, не видно было.

– И огней никаких не было, – добавил Макаров. – А должны бы быть… Хоть один костерок, но светился бы… Как думаете, Андрей Андреевич?

– Да, странно как-то, – согласился Вирениус.

– Штурман, это не Аламаган! – заключил Макаров. – Я не думаю, что наша карта может быть неправильной.

– Всякое бывает, – сказал Вирениус.

– Это ты, Андрей Андреевич, своему сынишке Коленьке потом, после похода, рассказывать станешь про то, что всяко бывает, – с мягкой иронией ответил Макаров. – Мы, заметь, не в пятнадцатом столетии живем, а на пороге двадцатого. И все земли, вплоть до самых малых клочков суши, из вод океана выдающихся, давно на карты нанесены и проверены многократно.

– Так что же тогда это перед нами? – вырвалось у меня.

– А вот это мы и должны теперь проверить, – сказал Макаров, разводя руками.

И он тут же распорядился спустить на воду шлюпку.

– Старшим пойдешь, – сказал капитан Вирениусу. – Десять матросов с собой возьми, оружие. Однако применять, в случае чего, лишь по крайней необходимости. Мы сюда прибыли с людьми знакомиться, а не убивать их.

– Господин капитан первого ранга! – воскликнул я. – Разрешите и мне тоже к острову пойти. Вдруг моя помощь кому понадобится.

Степан Осипович посмотрел на меня своим особым, пристальным взглядом, потом кивнул головой в знак согласия и снова приложил к глазу подзорную трубу.

23 марта 1887 г., 19 часов 25 минут

Этот невероятный день подошел к концу. Я возвратился на корабль и вернулся к дневнику. Боюсь, что целого вечера не хватит, чтобы описать события этого дня. Начну по порядку.

Через полчаса приготовлений наша шлюпка отошла от «Витязя» и направилась к неизвестному острову. Погода стояла изумительно приятная. Ветра почти не было, солнце пригревало мягко и ласково, вода в океане голубела и была настолько прозрачной, что в нескольких метрах глубины видны были стайки разнообразных рыбешек: серебристых, в полосочку, темноголовых. И все они из любопытства сопровождали нас.