Остров и окрестные рассказы

Великого адмирала Фернандо Магеллана интересовало, как получилось, что и остров, и упомянутый архипелаг не внесены в его карты. Он считал это результатом заговора, государственной измены.

— Мошенничество, вот что такое этот ваш жалкий клочок земли! — заключил он и подчеркнул свой вывод угрозой. — Закон говорит ясно: тот, кто не поставит в известность Испанское адмиралтейство и Королевскую корону относительно существования хотя бы обычной мели, должен быть наказан за самый страшный вид обмана, что значит — заслуживает публичного повешения. Будь мы у нас на борту, клянусь, ваши жизни уже украсили бы собой реи на наших мачтах!

Какая-то горячая сухость застряла у меня в горле. Я знал, что путешественники сами, без нашей помощи, не смогут найти вершину Острова. Но не приведут ли они в исполнение свои угрозы, когда мы окажемся наверху? Пока не поздно, я попытался высказать и свое мнение:

— Уважаемый дон Фернандо, когда более четырехсот лет назад вы совершали плаванье вокруг света, ваши корабли проходили именно здесь. Попытайтесь вспомнить, если не совсем забыли эти прозрачные островные воды, тогда здесь был край земной тверди. После вашего плаванья свет округлился, поменял свою форму на шар, а граница утонула в Океане истории. Тогда вы не удостоили вниманием этот край, стремясь все дальше и дальше. И те, кто последовал за вами, не замечали вершин былой горной цепи, они бездумно стремились вперед, желая раздвинуть границы мира.

— Не будьте столь дерзки, я не готов снова пачкать свой меч о вашу болтовню! — проревел Фернандо Магеллан. — Как вы отваживаетесь защищать отжившие представления о том, как выглядит мир? Как глиняная равнина? Пыль, окруженная бездной? Я плаваю уже очень давно, но такая наглость еще не засоряла мои паруса! Какая горная цепь?! Какие пучины?! Какой океан истории?!

Тот самый сухой комок буквально заткнул мне горло. Только взгляд на жену и ребенка придал мне сил продолжать:

— Да, горная цепь. Именно такая, как я и описал! Горная цепь повествования, которая была границей и защитой мира. Земля была плодородной долиной среди этих гор! Все, что возникло на свете, спустилось по отрогам этого повествования! И именно так все и было до тех пор, пока вы не растянули сети из меридианов и не утащили ими на дно истории все повествование! Мертвые узлы у вас называются метрами и милями! В новейшие времена вы заговорили о световых годах, а ведь вы не слепец, и сами, наверное, замечаете, что каждый день становится все мрачнее предыдущего! Сколько их, этих световых лет, отделяет нас от полной темноты?! Есть ли конец нашествию истории?! Что будет тогда, когда вы усвоите все мнимые знания?! Великий адмирал, что будет, когда повсюду останется одна только необъятная пучина Океана истории, когда не сохранится ни пяди суши, ни самого маленького кусочка повествования?!

— А вот мы и посмотрим, когда поднимемся на вершину, — снова пригрозил дон Фернандо, но мне уже стало легче — до третьей беседы было рукой подать.

Беседа третья, густой лес и едва заметная тропинка

— Пусть даже все именно так, — заговорил запыхавшийся барон Ротшильд. — Но ты не можешь не согласиться, что океан истории наш. Таким образом, право собственности на этот остров не вызывает сомнений. Любая суша, которая поддается измерениям, территориально принадлежит воде, которая ее окружает. А я уж не говорю о том, что вы создали этот остров, насыпая песок и камни, извлеченные из-под поверхности открытого моря.

— Это верно лишь отчасти, — взяла на себя оборону моя жена. — Затонувшая цепь повествования была вам не нужна, для вас это были просто покинутые всеми скалы. Мы поселились на земле, которая не принадлежит никому и принадлежит всем. Мы приложили огромный труд, чтобы все здесь устроить именно так, как сейчас. Мой муж годами нырял, смотрите: у него до сих пор белки красные. Ребенок по наитию распределял добытый под водой песок, камни, ракушки и кораллы. Мы создали пространство для жизни, едва лишь достаточное для того, чтобы вода не мочила нам ноги. Потом мы его увеличили, чтобы было где лечь и отдохнуть. Потом насыпали песчаную косу, чтобы было где бегать. После всего этого заливы и вершины...

— Я и сам вижу, что вы здесь создали, можете не повторять, — барон махнул рукой и остановился посмотреть на свои карманные часы.

Золотая цепочка вытягивалась очень долго. Оказалось, что та ее часть, которая сверкала снаружи, была несравнимо короче той, что скрывалась в кармашке. Интересно, что с каждым очередным вытянутым звеном барон Ротшильд терял в весе. Стало ясно, что степень его надменности определялась количеством золота. Я подумал, что на другом, дальнем конце цепочки к последнему звену прицеплены вовсе не часы, а его душа. Возможно, я и не ошибся, потому что барон вдруг словно устал и принялся запихивать цепочку обратно в кармашек. Вернувшись к своему прежнему облику, он холодно вынес приговор:

— Все это наше! Вы находитесь посреди океана, а вода — это наша собственность, причем в значительной степени лично моя! Черт побери, местечко довольно живописное, пожалуй, есть смысл вложить сюда деньги и устроить курорт!

— Ни за что! — единодушно возразили я, жена и ребенок.

— Но вы живете на земле, которая вам не принадлежит! Правда, если посмотреть шире, в любом другом месте ваше положение окажется таким же! Однако мы позаботимся, чтобы вы получили здесь хорошо оплачиваемую работу. Будете присматривать за островом, чтобы его не растащили, чтобы посетители не задерживались больше, чем на две недели... Впрочем, вас ознакомят со всеми требованиями по ходу обучения... — пыхтел и пыхтел барон, пока мы не добрались до четвертой беседы.

Беседа четвертая, отверстия в пещере для хранения снов

Четвертый этап восхождения потребовал от нас еще большего внимания. В этой части горного склона было множество отверстий, которые в глубине соединялись с главной Пещерой.

— Означает ли это, что весь остров покоится на одной огромной пещере? — спросил путешественник в очках.

— В известном смысле да, — ответил я. — Остров не маленький. Тех девяти лет, что мы здесь находимся, не хватило бы для того, чтобы из влечь из Океана все необходимое для создания такого участка суши. Чтобы выиграть во времени и строительном материале, мы сделали внутри одну большую Пещеру с бесчисленными коридорами, залами с отверстиями для света...

— И там вы храните сны, я видел своими глазами, только возле главного входа их тысячи, — алчно перебил меня герр Зигмунд.

— Совершенно верно, сны — это одновременно и украшение, и материал, из которого создана Пещера.

— Итак, весь остров покоится на снах, но можно ли сказать это и обо всем архипелаге? — продолжал расспрашивать профессор.

— В основном да, подземные кладовые со снами есть почти повсюду.

— Пещерно примитивно, но интересно. Я возьму с собой на корабль несколько снов для изучения, — наконец-то открыл свои намерения господин Зигмунд.

— Не сердитесь, но это невозможно.

— Но речь идет о науке, — важно приосанился профессор.

— О науке? А не кажется ли вам, что наука — это просто красивое название для самого настоящего уничтожения природы? Исчезновение хотя бы одного сна нарушило бы эхо во всей Пещере. А если собственный голос не возвращается к вам или возвращается искаженным, то все остальное уже неважно.

Крайне недовольный отказом, профессор Зигмунд весь остаток пути что-то ворчал себе под нос.

Беседа пятая, до вершины осталось совсем чуть-чуть

— Я так устала, давайте прекратим пустую болтовню, — нетерпеливо вмешалась Мэрилин Монро. — Лучше подумаем, как назвать остров. По-джентльменски было бы дать ему мое имя.

— Но у него уже есть имя, — сказала наша дочка.

— Оно недостаточно звучное. Я ничего не понимаю ни в картах, ни в запутанных вопросах собственности, ни в охоте, ни в пещерах со снами, ни в их минералогии, или уж не знаю, как это там называется, но если вы меня спросите, что шикарно, а что нет, я отвечу вам сразу. Можете спорить о чем угодно, но я считаю, что именно я заслужила право дать имя этому острову.