Остров кошмаров. Корона и плаха

Кадры у него на такой случай были: в Плимуте, где он служил, Мейнуэринг неведомо каким образом заработал нешуточный авторитет у тамошних кабацких завсегдатаев, среди которых было немало моряков, дезертиров с военного флота, всегда готовых отправиться в море за добычей. «Мы не сделали скандала – нам вождя недоставало. Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков». В данном случае энергичный и авторитетный вожак нашелся. Сколотил команду из отпетых личностей, и она начала вынюхивать по кабакам, не отыщется ли подходящее судно.

Таковое нашлось: двухмачтовый корабль из Антверпена – как раз и груженный оружием для берберийских корсаров, обосновавшихся под крышей тунисского бея. Команда состояла всего-навсего из 15 человек, вовсе не вооруженных. Когда половина команды сошла на берег, их якобы невзначай перехватили ребятки Мейнуэринга и в ближайшем кабаке напоили вусмерть. Голландцы не имели ничего против. Потом вся бандочка поднялась на борт и без всякого шума, не привлекая внимания, вырубила всех, кто был на корабле. Об их участи точных сведений нет, но, учитывая последующее поведение Мейнуэринга, можно предположить, что им не перерезали глотки, а бесчувственными побросали на набережной – или, что более вероятно, высадили где-нибудь на пустом берегу. Захватив корабль, орлы Мейнуэринга преспокойно снялись с якоря и подняли паруса. Никто и внимания не обратил – в большом порту никто особенно не приглядывается к соседям, в точности как постояльцы большого отеля.

Мейнуэринг взял курс на Тунис, куда и предназначался груз, справедливо рассудив, что ворон ворону глаз не выклюет. И не ошибся – берберийцы из города Мрамора (игравшего в Средиземноморье ту же роль, что в Карибском море Тортуга и Порт-Ройял) оказали «гяурам» как собратьям по ремеслу самый радушный прием. Груз купили за приличные деньги, приютили и накормили. Какое-то время Мейнуэринг в Марморе и базировался, совершив несколько удачных абордажей. Прослышав о перспективном молодом человеке, его звал на службу тунисский бей, а потом, в качестве капера, и испанский король.

Мейнуэринг эти предложения отверг – он себя всячески позиционировал «идейным корсаром» и патриотом. А может, и был таким, кто его знает. Он категорически запретил своему воинству (к тому времени у него было уже 8 кораблей) нападать на английские суда, основное внимание уделять «клятым папистам».

Потом подался к американским берегам – вероятнее всего, в Средиземном море, пусть и большом, но замкнутом берегами, ему опять-таки стало скучно. Других объяснений нет – в Средиземноморье пираты, кто бы они ни были, чувствовали себя вольготно.

В Америке Мейнуэринг сначала взялся крышевать Ньюфаундленд, в те времена никому не принадлежавший и служивший пристанищем рыбаков различных наций. Дипломированный юрист быстренько обложил всех налогом, как денежным, так и натуральным в виде части улова. И немного переусердствовал – не вытерпев непомерных поборов, изрядная часть рыбаков Ньюфаундленд покинула (причем многие сами подались в пираты). Мейнуэринг нисколечко не унывал, грабя имевшие неосторожность проплывать поблизости испанские и португальские галеоны. Причем бесчинствовать своим орлам не позволял. Рассказывали, что когда один пират вздумал издеваться над пленниками, Мейнуэринг без церемоний его вздернул на нок-рее.

Через какое-то время он снова поплыл в Мармор, но пристанища там не нашел – город недавно разграбили и сожгли почти дочиста английские же пираты. Мейнуэринг подался в другой порт, где познакомился с таким же образованным, мало того, благородного происхождения капитаном, Уолсингемом (не исключено, родственником того самого знаменитого сэра Френсиса). Уолсингему как раз надоело мирно возить грузы, и он задумался, как жить дальше, склоняясь к пиратству как более доходной профессии. Так что Уолсингем с превеликой охотой примкнул к социально близкому земляку, и оба отправились грабить испанцев. Те послали против англичан военную эскадру, но не особенно и большую – недооценили уроженцев Острова кошмаров. Обладая нешуточным перевесом в кораблях и пушках, Мейнуэринг испанцев без особого труда разбил.

Испанский король Филипп Третий, как когда-то его отец, отправил в Лондон резкую дипломатическую ноту, требуя приструнить пиратов. Резонно напомнил, что состояния войны между двумя странами нет, и пригрозил, что ответит адекватно.

Отношение к таким нотам при Иакове было совсем другим, нежели при Елизавете. Иаков всеми силами старался сохранить с Испанией мир, и очередная война ему никак не улыбалась. Через третьих лиц он отправил Мейнуэрингу письменный ультиматум: либо тот бросит разбойничать и вернется в Англию, где ему честным королевским словом гарантируется полная амнистия, либо его будет искать и ловить весь английский военный флот.

Мейнуэринг взвесил шансы на успех в случае, если он будет и дальше заниматься своим веселым ремеслом, точнее, полное отсутствие таковых – и, хозяйственно распродав знакомым пиратам свои корабли, с нажитым добром вернулся в Англию. Широкая общественность устроила ему торжественную встречу как идейному борцу с папизмом. Король слово сдержал, выписал Мейнуэрингу полную амнистию и из жгучего любопытства дал аудиенцию, где услышал много интересного. Он полагал, что пираты – это никем и ничем не управляемое дикое племя, все свободное время проводящее в буйствах и грабежах. Мейнуэринг говорил другое: «Хотя пираты в силу своего ремесла больше похожи на дьяволов, чем на ангелов, их сердца не столь окаменели, как это принято считать. Верно, что некоторые из них жестоки и беспощадны, но в еще большей степени они готовы оказывать помощь товарищам. Многие из них отличаются качествами, которых не устыдился бы ни один джентльмен. Пираты расплачиваются наличными и всегда честно выполняют соглашения, поэтому их радушно принимают во многих портах разных стран. Пираты оказывают помощь друг другу вне зависимости от национальности и религиозной принадлежности».

Иаков был крайне удивлен, узнав, что не только фламандские, но и английские купцы продают берберийцам оружие, порох и боеприпасы (спрашивается: куда смотрела хваленая английская секретная служба, давным-давно инфильтровавшая страну многочисленной агентурой? Не знала? Или знала, но не докладывала?). Мейнуэринг объяснил: «В коммерческих делах нет места патриотизму. Я всегда считал самыми гнусными пиратами тех купцов, которые под предлогом честной торговли скупают и перепродают награбленные товары».

Трудно с этим не согласиться. Тем более что сразу вспоминаются строки Иосифа Бродского, правда, написанные от лица не самого поэта, а его героя: «Но ворюги мне милей, чем кровопийцы». Пират, по крайней мере, нисколечко не скрывает, чем добывает средства к существованию. Гораздо отвратительнее выглядит респектабельный купец, который старательно изображает добропорядочного семьянина и ревностного прихожанина церкви – а сам исподтишка скупает у пиратов (в том числе и иноверцев) награбленное и продает им порох, оружие и боеприпасы…

Король назначил Мейнуэринга губернатором Лувра, где располагалось пять военных портов. Мейнуэринг привел в порядок изрядно обветшавшие укрепления. Устроив ревизию пороховым складам, он был не на шутку ошарашен: в бочках вместо пороха оказалась какая-то дрянь, больше всего напомнившая толченый уголь. Порох уплыл на сторону, вероятнее всего, через английских купцов опять-таки берберийцам. Новый губернатор шуток не шутил – военные интенданты в офицерских чинах немаленькой колонной уныло побрели на каторгу…