Остров кошмаров. Топоры и стрелы

Первым делом Генрих провел операцию «Чистые руки». Он рассадил по тюрьмам людей из ближайшего окружения Рыжего, его помощников по ограблению страны, что вызвало всенародный взрыв восторга.

Первым в Тауэр отправился Робер, любимчик покойного Вильгельма, единственный за всю историю Англии королевский фаворит неблагородного происхождения. Он получил прозвище Фламбард – «поджигатель». По иронии судьбы этот фрукт был одним из строителей Тауэра и стал первым, кому удалось оттуда бежать. Содержали его не в сыром подвале, отвели несколько комнат с камином и кабинетом. Грамотей вообще-то садистом не был. Да и Робер вдобавок ко всему являлся епископом Даргемским. Его сделал таковым Рыжий, совершенно законным образом. С духовным сановником следовало обходиться помягче.

Сухую корочку Поджигатель не грыз. Он держал прислугу, священников, обильную еду и роскошные вина заказывал за свой счет, что его отнюдь не обременяло. Робер был одним из богатейших людей Англии, греб деньги для короля, но явно не забывал и себя. Его сторожили нормандские рыцари, ребята весьма простые, любившие выпить и повеселиться, особенно пожрать. Фламбард приручил их, забаловал роскошными обедами и лучшими винами, как-то устроил очередной шикарный банкет и напоил всех в лежку. Времена стояли патриархальные, и решеток на окнах камер класса люкс не было даже в Тауэре, главной королевской темнице.

По веревке, переданной ему с воли в кувшине с вином, беглец спустился с двадцатиметровой высоты. Его уже поджидали друзья с лодкой. Они и переправили Фламбарда в Нормандию.

Некоторые историки уверены, что за убийством Вильгельма стоял как раз Генрих. Очень уж подозрительно, по их мнению, выглядит та быстрота, с которой он взял власть. Как по мановению волшебной палочки в Винчестере появились бароны и епископы, сильные и влиятельные сторонники Генриха. Да и та спешка, с которой была проведена коронация, не имела прецедентов в истории Англии.

Однако как бы там ни обстояло дело, за полным отсутствием точной информации доказать ничего невозможно. Опровергнуть, впрочем, тоже. Если и был заговор, то нам о нем никогда не станет известно, аминь.

Вскоре Генрих вернул из Нормандии архиепископа Кентерберийского Ансельма и восстановил его в прежней должности, чем укрепил свои позиции среди церковных иерархов, крепко уважавших этого человека. Ну а народу он пообещал много хорошего. Дворянам – что не станет чинить им ни малейших обид, хотя впоследствии не раз от этого своего слова отступал. Простому народу – что восстановит законы Эдуарда Исповедника с усовершенствованиями, внесенными Вильгельмом Завоевателем. Вот это Грамотей выполнил в точности, правда, преследуя скорее не удовлетворение народных чаяний, а собственную выгоду. Судебная система, основанная на старых саксонских законах, стала противовесом феодальным судам, где заправляли нормандские бароны.

В конце концов Роберт Коротыш все же добрался до Нормандии, узнал об английских новостях и пришел в ярость. Его подзуживал Поджигатель. Роберт возопил на всю Европу, что законный король Англии он, а не зловредный узурпатор Генрих. Европа к этому отнеслась как-то вяло. Мало ли в ее истории бывало узурпаторов? Ну а сам Генрих эти жалобы проигнорировал вовсе.

Состоялся очередной фестиваль братской любви, которой всегда отличались сыновья Вильгельма Завоевателя. Роберт принялся собирать войска. Генрих тоже. Агитацию он повел очень тонко, объяснял англичанам, что готовится второй набег нормандцев на добрую старую Англию, который на сей раз хорошо было бы отбить. Король держался деликатно, напоминал своим подданным, что сам-то он по происхождению нормандец, таки да, но родился все-таки здесь, на острове, и в свое время сам потерпел немало от Вильгельма Рыжего и Роберта Коротыша. Короче говоря, я свой в доску, совсем не то что Роберт. Тутошние мы.

Такая агитация имела успех. На стороне Генриха оказалась почти вся Англия, в том числе и многие нормандские бароны. Но некоторые из них, как это всегда водилось при любых заварушках, где можно было выбирать между двумя претендентами, примкнули к Роберту. На его же сторону по каким-то своим причинам встали и английские моряки. Они и увели в Нормандию практически весь военный флот, в те времена, когда пушек еще не было, ничем от гражданского, собственно говоря, и не отличавшийся. Роберт погрузил войска на корабли, поплыл в Англию и высадился там.

Генрих со своими сторонниками двинулся ему навстречу.

Кровопролитие предотвратил архиепископ Ансельм. Он выступил посредником и как-то сумел помирить братьев.

Роберт со всем своим воинством уплыл в Нормандию, согласился отказаться от претензий на английский престол в обмен на солидную ежегодную пенсию. Кроме этого Генрих обязался не преследовать английских сторонников Роберта.

Он нарушил это соглашение, принялся рассаживать по тюрьмам людей, поддерживавших Роберта, а пенсию ему платить не собирался.

Узнав об этом, Роберт поступил крайне неосмотрительно. Он приехал в Англию без войска, лишь с маленькой свитой. Генрих был само радушие и устроил в честь брата роскошный банкет. Однако его придворные, надо полагать, доходчиво объяснили Роберту, что у него душа к телу не гвоздями приколочена. Чуточку перефразируя Дюма, войти в королевский дворец довольно просто, а вот выйти из него живым гораздо труднее.

В том, что дело обстояло именно так, меня убеждает дальнейшее поведение Роберта. Он добровольно и с песней отказался от пенсии, тему своих репрессированных соратников больше не поднимал, при первой возможности тихонько вернулся в Нормандию, где принялся собирать войско.

Однако Генрих его опередил, высадился с сильной армией в Нормандии. Особенно его осуждать у меня язык не поворачивается. В конце концов, не он первым начал. До того Роберт на него нападал дважды, один раз в компании Рыжего, второй – единолично.

Генрих разбил Роберта, взял в плен, отвез в Англию и упрятал в один из своих замков. Режим его содержания был предельно комфортным – с роскошными обедами, лучшими винами и верховыми прогулками, понятное дело, под конвоем. Однако Роберт прекрасно понимал, что заключение будет пожизненным. Или же оно продлится до смерти Генриха, каковая неизвестно когда и последует. Грамотей пребывал в расцвете лет и был крепок здоровьем.

Как-то Роберт попытался бежать, ускакал от своих вертухаев, но сбился с дороги. Конь увяз в трясине, и преследователи быстро догнали его.

Узнав об этом, Грамотей поступил в точности так, как средневековые русские князья обходились с соперниками, тоже близкими родственниками, кстати сказать. Он велел ослепить родного брата. Палач выжег Роберту глаза раскаленным железом. После этого он прожил еще долго, отчаянно цеплялся за жизнь и умер восьмидесяти лет от роду. Для той эпохи долголетие просто поразительное.

Такая вот братская любовь. Ужасаться этому особенно не следует. Тогда все так делали. Как говорил дон Румата по другому поводу: не воротите нос, ваши собственные предки были не лучше.

Генрих Грамотей установил английский рекорд, просидев на троне тридцать пять лет. Побить его удалось лишь через четыреста с лишним лет Елизавете Первой, царствовавшей сорок пять годков. Никак нельзя сказать, что его правление отмечено какими-то выдающимися свершениями, но при нем не было ни серьезных провалов, ни особенной тирании.