Остров надежды

Молодая женщина стояла немного в стороне, элегантно одетая и причесанная по последней моде. Ее белое, расцвеченное веточками цветов платье подчеркивало худощавую фигуру — она вполне могла позволить себе отказаться от корсета, который только что вышел из моды. Нора напудрила волосы, однако не стала покрывать пудрой лицо. Это было бесполезно — пытаться осветлить ее глубоко загорелую кожу с помощью пудры из талька, к тому же в результате получался какой-то болезненный серый цвет. Для того чтобы скрыть ее коричневый загар, на самом деле пришлось бы толстым слоем наносить на лицо свинцовые белила, но этим пусть занимаются денди из свиты губернатора, которые как раз появились в своих лучших нарядах — парчовых камзолах, брюках до колен и ослепительно белых чулках, и стали в несколько рядов возле входа во дворец. Сейчас губернатор будет проходить между ними в сопровождении предводителей маронов.

Нора держала своих детей за руки — Дэдэ в очаровательном белом платье с кружевами, которые подчеркивали ее кожу цвета шоколадного крема, и Джефа в брючках до колен и курточке, подбитой ватой. Он ныл все время, потому что потел, и, естественно, был прав. Все мужчины были одеты слишком тепло, и Ян Мак-Клауд тоже. Он со своей женой Присциллой стоял возле Норы, и, конечно же, на нем была воскресная одежда. Он без жалоб страдал от душной жары, свойственной сезону дождей, и со всем терпением, которое у него только было, призывал Джефа быть джентльменом и достойно вынести все это. Однако Джеф почти не слушал его. Он не хотел быть джентльменом. Нора с большим трудом удерживала его от того, чтобы он не расстегнул пуговки своей тесной одежки и не сбросил ее с себя.

В конце концов, проблему решила его названая бабушка. Адвеа стояла тут же, рядом со своей хозяйкой, — в новой красной юбке, блузке с кружевами и с тщательно повязанным на голове красным тюрбаном. Она всегда носила свою бумагу об освобождении из рабства с собой, в корзине, и у нее был почти обиженный вид, потому что никто не спрашивал об этой грамоте. Но все-таки она, как единственная свободная чернокожая, стояла впереди перед самым дворцом и не хотела, чтобы ее внук испортил ей праздник. Адвеа наклонилась к Джефу и влепила ему две звонких пощечины.

— Вот. Сейчас тебе жарко. И не вздумай реветь! Ты хочешь быть великим воином? Великие воины не ревут!

Джеф ошарашенно посмотрел на нее. Но затем действительно замолчал.

Дуга в это время не было рядом с его семьей. Он сопровождал Грэнни Нэнни и ее братьев по городу. Королева настоятельно попросила его об этом. Ее братья шагали мимо рядов белых людей, гордо выпрямившись, уверенные в себе, однако сама Нэнни все же испытывала некоторый страх перед сконцентрированной силой белых плантаторов. Дуг мог понять ее. Многие из мужчин среди зрителей были вооружены, по крайней мере, у них с собой были сабли, а зачастую также мушкеты или пистолеты. Дуг спрашивал себя, был ли подготовлен эскорт, который губернатор предоставил своим гостям, к возможному покушению. Воины-мароны, которые сопровождали Нэнни и ее братьев, конечно, были готовы к этому лишь частично. Африканцы среди них ограничились своим традиционным оружием, которое сейчас служило скорее для представления, чем в качестве настоящей защиты. Лишь некоторые из настоящих маронов, привыкшие сохранять бдительность на протяжении нескольких поколений, угрюмо смотрели в толпу и держали свое огнестрельное оружие наготове.

Нэнни под руку со своим элегантным молодым адвокатом шла мимо рядов белых людей, которые когда-то похитили и поработили ее. Дуг не был уверен, что сможет защитить ее в случае покушения, но он чувствовал, что королева довольна. Ему не хотелось думать о разговорах среди своих соседей и о том, как его поступок отразится на дальнейшем сотрудничестве с другими плантаторами. Но он с удовольствием предложил Нэнни сопровождать ее. Дуг чувствовал глубокое уважение к этой маленькой, незаметной женщине, которая, сохраняя невиданную гордость и силу, проделала долгий путь от рабыни до мстительницы, а теперь пришла к заключению мира.

Аквази смотрел на Нэнни сверху вниз, исполненный презрения. Он уже несколько часов назад пробрался на площадь и смешался с рабами, которые устраивали там ограждения и сколачивали трибуны. Однако он поначалу не мог найти идеальную позицию для обстрела — так или иначе, будет непросто стрелять поверх голов людей. Перезарядить оружие быстро вряд ли удастся, скорее всего, следует ожидать, что у него будет возможность сделать один-единственный выстрел. А ему очень хотелось убить, кроме губернатора, еще и Нэнни. Или Кудойе... Или все же Фортнэма? Если он попадет только в белых, то подозрение неизбежно падет на маронов, и вряд ли Нэнни и других в таком случае отпустят с миром. Если Аквази устроит все ловко, то белые будут работать в его пользу. А если ему еще и немного повезет, то на площади сразу же возникнет настоящий бой. Однако ему нужно было найти безопасное место. И лучше всего на каком-то возвышении.

Пока Аквази напряженно раздумывал, улицы наполнялись людьми, с неохотой уступавшими дорогу каретам плантаторов, которые, конечно, приказывали отвозить себя прямо к их местам для сиденья. Одна из этих карет неплохо подошла бы.

Аквази надеялся, что кучера поставят их на краю площади, но был разочарован. Солдаты, которые помимо своих прямых обязанностей, еще и указывали зрителям их места, приказали кучерам освободить непосредственное окружение площади. Затем в поле его зрения появилось необычное транспортное средство — Аквази с удивлением наблюдал за прибытием паланкина, который несли четверо крепких рабов. Человеком, который с трудом вышел наружу, оказался Холлистер — и он тут же начал ругать солдат за то, что те приказали его рабам отнести носилки в сторону.

Аквази не разбирал его слов, но хорошо мог себе их представить. Явный инвалид — Аквази ухмыльнулся при воспоминании о том, что с ним случилось, — хотел, чтобы его средство передвижения оставалось поблизости, если это мероприятие покажется ему слишком затянувшимся. После коротких переговоров рабам разрешили поставить носилки в начале узкой боковой улицы в непосредственной близости к хозяину. Четверо рабов тут же растянулись в тени. К церемонии у них явно не было никакого интереса, но никто вокруг не удивился бы, если кто-то из них залез бы на крышу паланкина и с этой позиции наблюдал бы за происходящим. Аквази осмотрел деревянный каркас носилок. Больше чем одного человека его сложения он не выдержит, но под ним одним вряд ли сломается. Аквази медленно крался к рабам.

Маану чувствовала, что совсем выбилась из сил. Она уже несколько недель пряталась в окрестностях Каскарилла Гардене, так же, как и Аквази. Адвеа снабжала свою дочь пищей и рассказывала ей деревенские сплетни, однако об Аквази она ничего не знала. Маану также не говорила о нем, хотя с удовольствием обсудила бы е кем-нибудь вопрос о том, что заставило ее супруга держаться вблизи белых людей. Она была готова последовать за любимым мужем в изгнание, но Аквази, в первые же дни, дважды весьма грубо дал ей от ворот поворот. Она должна была идти назад в Нэнни-Таун и ждать. Маану в страхе и неуверенности осталась в горах, после того как он злобно запретил ей следовать за ним дальше. Однако что бы это дало, если бы она осталась ожидать в Нэнни-Тауне? Королева изгнала Аквази — неужели он действительно надеялся, что она однажды отменит свой приказ?

Маану не могла поверить в это, но прежде всего она не могла сидеть без дела. Она достаточно долго ждала Аквази, но ей удавалось сблизиться с ним лишь тогда, когда она навязывалась ему. Маану сама презирала себя за это, однако стоило ей лишь увидеть Аквази, она забывала всю свою гордость. Она видела в нем сильного красивого мужчину, которого хотела обнимать и чувствовать, — однако она также видела в нем глубоко обиженного маленького мальчика, которому ничего не нужно было так, как утешение. С тех пор, как Дуга тогда отослали в Англию, Аквази остался один — он больше не допускал никакой близости, никаких объятий и любви, как бы ни заботилась о нем Адвеа. Лишь Маану, тогда еще маленькую и пугливую, как котенок, он иногда терпел. Разрываемая сочувствием к нему, девочка по ночам пробиралась в хижину, место в которой предоставили Аквази. Взрослые полевые рабочие, с которыми он делил хижину, уже устало спали, но мальчик плакал и жаловался целыми ночами. Тогда Маану тихонько ложилась рядом с ним и разделяла его боль, иногда он разрешал ей обнимать себя. Все это, однако, оставалось тайной. К утру она исчезала, а мальчик делал вид, будто никогда не видел ее.

Маану была уверена, что это со временем изменится. Незадолго до того, как белый хозяин в первый раз позвал ее принести ему напиток на ночь, Аквази сам обнял ее и притянул к себе. Вполне невинные объятия, она ведь была еще ребенком. Но это могло стать началом... Если бы Элиас Фортнэм не овладел девочкой, лишив ее девственности. Маану не знала, подозревал ли Аквази об этом или, может быть, даже твердо знал. Однако, когда несколько лет назад этот кошмар для нее закончился, она больше к Аквази не приходила. Тогда она уже начала видеть в нем мужчину. Сильного мужчину, который мог бы даже защитить ее. Все мечты Маану включали в себя их совместное бегство. Но для него она так и не стала желанной женщиной, он никогда не воспринимал ее так, как Нору Фортнэм.