Остров Надежды

В Юганге человек у гранитных расщелин мог наблюдать только то, что его окружает вблизи. Всполохи высвечивали длинные китообразные спины и высокие рубки подводных лодок. По их овальным бортам, будто по коже кимвалов, стекали потоки жгучего для зрения космического света. Озаренная вода гребнисто бежала к подножиям мрачных гранитных утесов и там фосфористо ласкалась, пенилась и убегала.

Глаз не оторвать, а сколько можно передумать, понять ничтожество и могущество человека, вступившего в сражение с природой!

Неожиданно возле Дмитрия Ильича возникла женская фигура, закутанная в шарф и меха. Дмитрий Ильич узнал Танечку Лезгинцеву.

— Любуетесь? — Она подала руку в варежке, посмотрела из-под намерзших ресниц.

— Любуюсь.

— Задыхаетесь от восхищения?

— Нет. Мне несколько не по себе, — признался он.

— Тогда похвально. — Она вытащила руку из варежки, подула на пальцы. — Делали мне маникюр, порезала, дуреха… Как вы будете описывать северное сияние?

— Подумаю. Еще не решил.

Опаловое облако, возникшее над высотами в северо-западной части неба, постепенно светлело, вытягивалось вверх, струилось бледно-игристыми полосами. Если искать сравнения — опахала, разметающие черное небо.

— Ничего подобного, — выслушав Дмитрия Ильича, возразила Танечка, — северное сияние напоминает мне полотнище белого шелка, когда ветер колышет. Именно белого, а не радужного.

— Есть все же цвета, они почти неуловимы. Вглядитесь — голубоватость, а вон чуточку аловатое.

— Не вижу… Василек! — обратилась она к одному из проходивших мимо офицеров. — Скажите… Это журналист Ушаков, не опасайтесь, мы секреты не будем из вас выуживать…

— Ну, я… что вы… — Василек засмущался.

— Скажите, что напоминает сияние?

— Сияние? — Он подумал, обернулся к товарищам, сгрудившимся возле Танечки. — Мне думается, оно похоже на пробегающую цветную музыку.

Его спутники засмеялись, посыпались уничтожающие реплики.

— Тихо! — прикрикнула на них Танечка. — Он сказал гениально. Пробегающая цветная музыка. А еще? Более реально.

— Более реально, Татьяна… — Отчества не назвал, замялся: — Я-то сам рязанский, потому скажу… Напоминает пряди белого, хорошо вытрепанного льна, длинные пряди. Поглядите, как ими размахивает кто-то сидящий за горизонтом!

— Браво, Василек, браво! — воскликнула Танечка. — Я сказала — шелк. Почти одно и то же… Теперь радует вас или печалит это явление?

Дмитрий Ильич удивился: все офицеры наперебой сообщили Танечке, что северное сияние их радует, поднимает дух, будоражит.

Когда они удалились веселой гурьбой, Дмитрий Ильич сказал:

— Вас встретили, потому и будоражит. Не северное сияние, а вы, Танечка.

— Отлично! — Танечка прильнула к нему, в своей меховой шубке, как зверек. — Вы умеете говорить комплименты. Кстати, Василек из нашего экипажа. Юноша, а уже командир боевой части. Его специальность — ракеты. Акулов. — Пошутила: — Случится идти на дно, родственнички перекусят его в последнюю очередь. — И сразу о другом: — Почему вы сбежали от нас? — Она игриво похлопала его варежкой по плечу, снова подула на озябшие пальцы. — Ну-ка погрейте… — И забралась к нему в рукавицу. — Какая у вас горячая кровь, Митенька! — сказала и громко засмеялась.

Сияние продолжало плясать. Полосы рассеянного света сгустились, оторвались от горизонта и, свернувшись лентой, заиграли свежими красками.

— Теперь чуточку лучше, — отметила Танечка равнодушно, — режиссер перестроил мизансцену. Правда, недурной у него осветитель? — Не дожидаясь ответа, сказала: — Покажите, как вы устроились? Не понравится, перетащу к себе.

— Не знаю, как… — Дмитрий Ильич запнулся.

— Думаете, глухая провинция и люди не могут вести себя, как люди? — Она подтолкнула его и повела по лестнице вверх.

На втором этаже отдышалась, расстегнула воротник шубы, поправила кофту.

Она стояла близко от него, выше на ступеньку. Он чувствовал запах духов.

— Пошли дальше! Не вздумайте меня обнимать, — засмеялась. — В этих вопросах я сама проявляю инициативу.

— Забавно. Вы или…

— Или ненормальная, или штучка? — перебила она. — Это хотели сказать? Отвечу. И то и другое.

Татарка открыла дверь, исподлобья оглядела гостью.

— Вы к кому, гражданка?

— К нему, молодушка. К нему. Здравствуйте, милая, — сунула руку привратнице и, напевая, зашагала по коридору. Хлопала варежкой по дверям: — Люкс, люкс, полулюкс. Сюда вас разместили? Полулюкс?

— Не угадали. В пролетарской.

— Флотское гостеприимство! Если без широких галунов — в конуру.

В комнате потянула носом, поморщилась:

— Мой благоверный сказал бы: параметр пара не тот. — Повела плечами. — Снимите. Жарко.

Оставшись в пунцовой кофточке и шерстяной юбке, присела к столу, щелкнула сумкой, закурила сигарету «Астор». Пачку с каким-то важным стариком иностранцем небрежно бросила на стол. Увидела водку. — Налейте-ка, — попросила она, — вы еще не начали? Разве вас не посещал розовый старый поросенок?

— Какой такой поросенок? — переспросил он, хотя сразу понял — имеется в виду Белугин. — И почему старый?

— Вы не спрашиваете, почему розовый?

— Если поросенок, значит, розовый, — Дмитрий Ильич поддался ее шутливому тону. Отвинтил пробку, ополоснул граненый стакан. — Полный или половину?

— Спрашиваете! Конечно, полный.

— Да? Пожалуйста! Осторожно, чтобы не расплескать.

— Поставьте и налейте второй.

— Второго нет. Кликну молодушку.

— Не надо, — указала на латунный наконечник бутылки и проследила не за его руками, когда он наливал, а за выражением лица. — А вы ничего… Митенька! Ваше здоровье!

— Помилуйте, Танечка. Вы же просили стакан!

— Стакан вам. Вы мужчина. Давайте не ломайтесь. Надоели мне до смерти беспорочные мужья. Скучно с вами. Забыли пушкинские времена. Эх вы, мужчинки!..

Она настойчиво заставила его выпить. Молча, сосредоточенно выкурила еще сигарету.

В окне продолжало плясать ртутное флуоресцирующее пламя. Она попросила погасить лампу. Притихла, наблюдая за быстрыми изменениями светотени. Ее освещало только с одной стороны, отчего резче очерчивался восточный профиль смуглого лица.