Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Остров отчаяния
Шрифт:

— Клясться в этом я бы не стал, но, скорее всего, какое-то количество их судов, идущих на восток, следует этим же маршрутом, не говоря уже об охотниках на тюленей и тому подобных. Почему ты… — Джек поперхнулся вопросом и продолжил, — что скажешь о прогулке на палубе? Духота этой парилки меня убивает.

На палубе Стивен заметил одного особенного альбатроса среди полудюжины других, следующих за кораблем.

— Этот, с темным оперением, полагаю, является ранее неописанным видом, вообще не существующим: посмотри на его клиновидный хвост. Как бы я хотел посетить места его размножения! Вот, ты еще раз можешь увидеть его хвост.

Джек из вежливости посмотрел и произнес:

— И в самом деле.

Но Стивен заметил, что хвост существа мало интересует друга, и спросил:

— Так ты думаешь, мы стряхнули голландца с хвоста? Настойчивый парень, это уж точно.

— И дьявольски

хитрый к тому же. Думаю, он был в сговоре с дьяволом, если только… — Джек собирался сказать «У нас нет ведьмы на борту, что общается с ним через духов, как верят многие из команды, и считают, что это твоя цыганка», но не любил, когда его называют суеверным и, в любом случае, не сильно верил в эти басни, поэтому продолжил, — …если только он не прочитал мои мысли, и у него нет личной договоренности с ветрами в придачу. Тем не менее, в этот раз мне хочется думать, что мы избавились от него. По моим расчетам, он должен будет повернуть на север только в районе семьдесят пятого или восьмидесятого градусов восточной долготы, чтобы воспользоваться юго-западным муссоном. Я был бы совершенно в этом уверен, если бы не одна вещь.

— И что же это? Скажи.

— Что ж, тот факт, что он знает, куда мы направляемся, и что мы весьма жестоко пощипали его шлюпки.

— Прошу прощения, сэр, — произнес Грант, пересекая палубу, — но послали сообщить доктору, что у Ларкина снова припадок.

Едва ли требовалось посылать за ним — вой из штурманской каюты, где лежал связанный Ларкин, донесся до квартердека, несмотря на сильный свист ветра.

— Я побуду с ним, — сказал Стивен.

Джек прохаживался по палубе и меланхолически покачивал головой. Через десять минут раздался крик впередсмотрящего:

— Вижу парус. Эй, на палубе, вижу парус.

— Где? — окликнул Джек, все мысли о Ларкине испарились.

— Слева на траверзе, сэр. При подъеме на волну видны марсели.

Джек кивнул Баббингтону, который помчался на топ мачты с подзорной трубой. Немного спустя донесся его голос, распространяя облегчение по всему внемлющему и притихшему кораблю.

— Эй, на палубе, сэр. Китобой. Следует курсом зюйд-ост.

Стюард кают-компании, застывший на полупалубе после первого ужасающего сообщения, продолжил свой путь, и, проходя мимо часового из морских пехотинцев у дверей штурманской каюты, сказал:

— Это не «голландец», приятель: всего лишь китобой, слава Богу.

По другую сторону двери, Стивен сказал Хирепату:

— Так. Это должно успокоить его. Положи воронку, и пойдем со мной. Выпьем чаю в моей каюте. Мы однозначно его заслужили.

Хирепат пошел вместе с ним, но надолго не задержался, и чай пить не стал.

— У меня много работы, — сообщил он, пряча глаза от Стивена, и попросил извинить.

«Бедняга Майкл Хирепат», — написал Стивен в своем дневнике, — «он сильно страдает. Я слишком хорошо знаю, когда берут в оборот, чтобы ошибаться, и делает это решительная женщина. Возможно, мне следует дать ему немного лауданума, чтобы он продержался до Мыса».

Поскольку экипаж китобоя был защищен от насильственной вербовки, он не отказался поболтать с британским военным кораблем. «„Три брата“, направляется из устья Темзы в Южные моря» — так было сообщено в ответ на вопрос: «Что за корабль?». «Прямо с Мыса и не видели ни единого паруса с тех пор, как покинули Фолс-бей».

— Поднимайтесь на борт, раздавим бутылочку, — прокричал Джек сквозь ветер и вздымающиеся серые волны.

Слова китобоя пролили бальзам ему на душу и покончили с затянувшимися, почти суеверными сомнениями, заставлявшими его постоянно искать белое пятнышко на горизонте с наветренной стороны, что, несмотря на все его расчеты, могло означать дьявольский «Ваакзамхейд». Стало притчей во языцех, что у китобоев самые острые глаза среди моряков: их средства к существованию зависят от того, заметят ли они далекий фонтан из дыхала, причем зачастую — в бушующем бескрайнем море, накрытом облаками. В их вороньих гнездах всегда находились матросы, с непрестанным рвением разглядывающие морскую гладь. Ни малейшая вспышка марселей не смогла бы ускользнуть от них ни днем, ни в эти лунные ночи.

Явился шкипер «Трех братьев», раздавил бутылочку, поговорил о преследовании китов в этих, в основном, малоизвестных водах. Китобой эти воды знал, как и большая часть команды, проделав три экспедиции, и дал Джеку довольно ценную информацию о Южной Георгии, исправив его карту якорных стоянок на этом отдаленном, негостеприимном острове, если «Леопард» вдруг очутится на 54' ю.ш., 37' з. д, и о некоторых других кусочках суши в огромном и безбрежном южном океане. Но по мере того, как полные бутылки сменялись пустыми, его рассуждения становились бредовыми —

он говорил об огромном континенте, что должен лежать вокруг полюса, золоте, несомненно, там имеющемся, и как он заменит свой балласт золотоносной рудой. Моряки редко чувствуют, что исполнили свой долг, если их гости остались трезвыми, но Джек остался совершенно доволен, когда увидел, как шкипер китобоя спрыгнул в шлюпку. Он пожелал «Трем братьям» доброго пути и благополучного возвращения и проложил свой курс на Мыс: «Леопард» лег на курс к ветру в полный бакштаг левого борта — белая пена долетала аж до шкафута — и помчался на север под нижними парусами и зарифленными марселями. Палуба накренилась как умеренно покатая крыша, и руслени с подветренной стороны погрузились в пену, отбрасываемую носовым буруном. Корабль поджидала скверная погода, потому как впереди нависала низкая пелена облаков, рассекаемая дождевыми шквалами и подсвечиваемая из своей толщи сполохами молний. Было жутко холодно, а от брызг, летящих сквозь изгиб грота через палубу, лицо капитана оставалось постоянно мокрым. Но Джеку было тепло: не только из-за бушлата и уютного плаща, пропитанного китовым жиром, но и жара внутреннего удовлетворения. Он продолжил ходить взад-вперед, считая число поворотов на пальцах рук, заложенных за спиной. После тысячи он спустится вниз. При каждом повороте он смотрел на небо и на море: пятнистое небо, бело-голубое к югу и со стальным блеском по дальней кромке, высокие серые кручи, предвещающие шторм на западе, темноту на севере и востоке, и, конечно, мраморное море, хотя и совершенно разных оттенков — от умеренного синего через все оттенки сизо-серого до черного, и с прожилками белого, что не имело никакого отношения к небу, а только к неспокойному морю и пене прошедших штормов.

Длинная, довольно тяжелая зыбь в размеренном темпе поднимала и опускала корабль так, что иногда горизонт казался не далее, чем в трех милях, а иногда Джек видел бескрайний простор холодного, штормового океана, бесконечные мили пустыни, в которой чувствовал себя как дома. В голове крутились мысли, связанные с несчастным штурманом: его записи оказались безнадежно запутанными и уже много недель заброшенными. Одной из обязанностей Ларкина являлся учет питьевой воды на «Леопарде», но из неразборчивых, бессистемных заметок Джек не смог понять текущее состояние: ему и трюмному старшине придется ползти в глубины, стучать по бочкам, открывать пробки. И он не станет просить Гранта сделать это теперь, когда первому лейтенанту приходится нести вахту: сварливому, неуживчивому как собака, нелюбезному, недоброжелательному, всегда остерегающемуся необдуманных слов, но вечно готовому высказать замечание, выразить осуждение или недовольство. Несчастный содомит. Хотя и хороший моряк, надо признать. Он подумал о Блае Хлебное Дерево и его малоприятной репутации:

— Прежде чем осуждать командира, — произнес он на семисотом повороте, — ты должен знать, кем ему приходится командовать.

Джеку самому пришлось разговаривать с Грантом в выражениях, которые, возможно, принесли бы ему прозвище косноязычного турка. Самообладания он не потерял, но касательно вмешательства Гранта в его приказы о штормовом триселе высказал всё, что думал.

Он повернулся в сторону кормы в семьсот пятьдесят первый раз и услышал возгласы, увидел уставившиеся лица, указывающие руки.

— Сэр, сэр! — воскликнули Тернбулл, Холлс и старшина-рулевой — все сразу, а с топа раздалось:

— Эй, вижу парус, — и с крайней поспешностью, — Эй, на палубе, на палубе, эй…

Джек обернулся и там, на вест-норд-весте, прямо с наветренной стороны, увидел «Ваакзамхейд», выходящий из черного шквала, со зловещим ореолом позади. Не нависающая угроза на дальнем горизонте, а не далее трех миль — уже виден корпус.

— Руль лево на борт [35] , — сказал Джек. — Убрать контр-бизань. Отдать рифы. Ставить фор-брамсель.

35

Руль лево на борт! — В 19 веке (и начале 20-го) по традиции команды на руль отдавались так же, как ранее при пользовании румпелем, т. е. для поворота вправо давалась команда «лево на борт».

«Леопард» развернулся на пятке настолько быстро, что собаку Баббингтона унесло и шмякнуло о карронаду. Матросы помчались к гитовым, брасам, парусам и фалам, и корабль выровнялся на курсе, прямо по ветру.

«Ваакзамхейд» и «Леопард» заметили друг друга почти одновременно, и на обоих кораблях паруса распускались так быстро, как только могли двигаться матросы. На «Ваакзамхейде» ветер порвал грот-брамсель сразу после его постановки, и обрывки паруса устремились вперед, путаясь в штагах.

Поделиться с друзьями: