Остров Рака
Шрифт:
Глава 19
Они не стали дожидаться утра, чтобы продолжить эксперименты. Он был еще очень слаб. Но они оба полагали, что активизация атлантской структуры восстановит его силы скорее, чем сон под этаминалом.
– Вперед, мистер Хайд, - сказал профессор, выдавливая гриб в стакан с мадерой, - Держите в уме инструкции, шаг за шагом и не перенапрягайтесь
Он выпил вино, стоя на освещенном луной берегу моря, вдыхая его запах, под шорох его вечных волн. О, как это было прекрасно! Он мог видеть серебряную поверхность моря вплоть до выпуклого горизонта, он видел, как в серебре отражаются бегущие облака. Невыносимо хотелось поплавать, вдыхая море, брызгая серебром. Но он сдержался, он помнил инструкции. – Александр Васильевич! – карлик с длинной бородой искательно заглядывал ему в глаза. – Все в норме, профессор, нет проблем. – Ну, тогда шаг за шагом, как договаривались. Попробуйте очень спокойненько, не напрягаясь, оторвать от поверхности земли. – Он взлетел метра на полтора и посмотрел сверху на карлика, - Достаточно? – Вполне. Теперь попробуйте подвигаться в стороны. – Он описал полукруг в воздухе, повернув лицо к небу, очень хотелось рвануться к облакам, но он сдержался. – Очень хорошо, спускайтесь медленно. – Скользя, как падающий лист, он опустился и встал на песок. – Великолепно. Вы не устали? – Ему хотелось расхохотаться, но он сказал с преувеличенной вежливостью, - Нет, профессор. Я не устал. – Тогда давайте пройдемся. – Они медленно пошли по берегу. – А не можете ли вы, Александр Васильевич, локализовать источник энергии, которой пользуетесь? – Нет. Он везде. В том числе и в нервной системе. – А мне говорили… - Вас обманывали. Нервная система любого живого существа вырабатывает эту энергию. Но даже нервной системы атланта недостаточно, чтобы поднять блок весом в полторы тонны. Он должен заимствовать извне. – Откуда она берется вовне? – Из трофических цепей. – Что это значит? – Это значит, что если вас, профессор, - он ухмыльнулся, - Бросить в костер, то будет выброс энергии. Большая часть которой уйдет вовне. Но, если медленно сдирать с вас кожу, то можно впитывать ее вместе с вашими воплями. Еще лучше – пожирать вас живьем, отрывая мясо зубами, кусок за куском. В этом случае часть энергии вашего страдания уйдет во внешний аккумулятор, а часть усвоится пожирателем. Затем кто-нибудь пожрет пожирателя и процесс повторится. Так живет все живое на Земле, это биологический перпетуум-мобиле, профессор. – Но каков характер этой энергии, что она из себя представляет? – Это психическая энергия, которая вырабатывается страдающей нервной системой. Чем выше организация нервной системы, тем выше уровень энергии. Это хорошо знали и вовсю пользовались своим знанием ваши любимые инки и ацтеки, профессор. А также друиды и все жрецы по всему миру. Жрец – это тот, кто жрет жертву. А жертва – это тот, кого пожирают живьем или мучают на жертвеннике ножом, прежде чем сожрать. Вот о чем умалчивают ваши мудрые книги, профессор. Впрочем, когда ацтекскому жрецу требовалось сотворить маленькое чудо, а под рукой не было никого, с кого можно
Он отшвырнул профессора, срывая с себя одежду, бросился к морю и прыгнул в ледяные волны. Родное море успокоило его, возбуждение постепенно утихло и он начал беспокоиться за профессора. Но когда он вышел из воды, профессор, целый и невредимый, сидел на берегу, пересыпая песок из горсти в горсть. – Как дела, Александр Васильевич! – крикнул он, - С вами все в порядке?
Глава 20
– Коньяк будете? – нет, спасибо. – Они сидели в креслах в уютном профессорском кабинете, вокруг высились полки с книгами, лампа под зеленым абажуром горела на столе. – А я выпью, - профессор плеснул себе в лабораторный стаканчик приличную дозу, - Замерз, как собака. Да и вы, с вашей эсхатологией, в дрожь вогнали. – Еще раз, извините. – Ничего. А что, действительно, дела так плохи? – Я имел в виду именно то, что говорил. – Паршиво-с. И все же, я самый последний из тех, кого следовало бы оттаскать за бороду. – Анатолий Кириллович… - Да ладно, чего уж там, - профессор небрежно махнул ладошкой, - Не в гроб же с ней ложиться, - он сделал солидный глоток, - В свете ваших откровений, Александр Васильевич, у меня возникает другой взгляд на вашего приятеля. – Александра? – Да. Кстати, он называл себя не Александр, а Александрос. – Не знаю, он грек, может быть. – Может быть. Исходя из того, что мне известно об атлантах – только оставьте в покое остатки моей бороды – они, скажем так, крайние индивидуалисты. С чего бы ему в друзья набиваться? И на остров он примчался так, как если бы почувствовал, что с вами не все в порядке. Осмотрелся, гостинцы извлек. Но мог бы извлечь и огнемет, если бы ситуация не удовольствовала. – Он что, снова телепортировался? – Да нет, обычным манером прибыл, на катере. Шикарная такая штука, вся из синего пластика и метров десяти длиной – японский, как минимум. Вполне вероятно, что и в прошлый раз катер стоял где-нибудь за волнорезом, вы же не летаете в нужник, хотя и смогли бы. Так вот, как вы изволили намекнуть, - профессор потянулся было к бороде, но тут же отдернул руку, - Вы не против помочь нам поскорее сдохнуть. Немыслимое дело, чтобы атланты организовали сообщество, но как можно организовать такую «помощь» без какой-то формы организации? Исходя из этого, становятся понятны хлопоты вашего приятеля. Я видел за свою жизнь, - профессор допил коньяк и налил себе еще, - Около двухсот семидесяти гибридов разного сорта, а также троих полных атлантов, которых нам удалось собрать в единое психическое целое здесь, на острове. Из них всех вы – самый мощный, в смысле разрушения. Федор был похож на вас. Но Федору почему-то было на все наплевать. А вам – нет. – Что стало с теми тремя? – спросил он. Губы профессора растянулись в улыбке, - Они покуролесили слегка, взяли, что им понравилось и ушли. – Как ушли? – Исчезли. Разумеется, их пытались обуздать, да куда там. Хорошо еще, что в живых остались – они смотрели на нас, как на червей, видно мараться не захотели. Один из них, самый младший в процессе своей сборки собрал этот домик, - профессор топнул ногой в пол, - В котором живет гном, - он опрокинул в рот коньяк, - Вы знаете, меня трудно заподозрить в пламенной любви к человечеству, но если где-то там, - профессор неопределенно помахал рукой, - атланты собираются вместе, то я человечеству не завидую.
Глава 21
На следующее утро, когда он заглянул в комнату профессора, тот еще спал мертвым сном, и он решил не будить его – накануне старик крепко выпил, нервы, видимо, расшалились, да и было от чего.
Он наскоро перекусил в одиночестве и задумался с чашкой чая в руке. Краткая инвентаризация наличных сил перед завтраком убедила его в том, что он уже располагает кое-чем и без помощи волшебного гриба. Ему удавалось свободно двигаться в воздухе на расстоянии полуметра от пола, перемещать предметы и вода в чайнике закипела по его желанию. Несколько беспокоило то, что все происходило как бы во сне, как бы под анестезией – он ничего не чувствовал и не мог контролировать затраты энергии. Перспективы, которые открывались, притягивали и пугали, как пропасть, но остановиться он уже не мог. Он был вообще человеком риска, профессор правильно угадал его сущность, он был игрок.
Из комнаты профессора все еще доносился храп. Прихватив необходимые припасы, он быстро спустился в подвал и выпил питье, выдавив в стакан с вином не один, а два гриба… и сразу оказался стоящим в маленьком, тесном помещении, которое слегка покачивалось. Прямо перед ним на узком рундуке лежал Александрос, укрытый клетчатым пледом. – А ты знаешь, что это опасно, - сказал Александрос, не открывая глаз. – Такое количество энергии может спалить тебя, как фантик. – Он отбросил плед, сел и потянулся, - Пойдем кофе пить.
Они сидели в тесном камбузе, Александрос пил кофе, а он цедил из пузатого стаканчика некое восхитительное вино, подобного которому ему никогда не приходилось пробовать. – Хиосское, - пояснил Александрос, - Изготавливают всего несколько бочек в год. – Ты понимаешь, каким образом это происходит? – спросил он, имея в виду телепортацию. – Нет, - ответил Александрос, - Я не знаю, каким образом возникает мысль в моем мозгу и куда она уходит. Но я умею мыслить и мне этого достаточно. – Он отставил чашку и закурил. – Человек – это энергетическое поле, которое мыслит себя твердым предметом. И очень удивляется, обнаружив в себе характеристики энергетического поля. Трансформация происходит не вовне, она происходит вот здесь, - Александрос постучал себя пальцем по лбу, - Но, поскольку то, что находится вовне, - он махнул рукой, - Оно, трансформируясь, изменяет характеристики внешнего поля в пределах своего влияния. – Александрос выпустил в низкий потолок струйку дыма, - Обычного человека хватает только на то, чтобы перемещаться в пределах своего мозга, но зато куда угодно. Атлант задействует энергию извне, чтобы изменять внутреннюю структуру и через нее влиять на характеристики внешнего поля, но – в пределах мощности своей нервной системы. Ты не можешь переместиться на Луну. Но в пределах тысячи миль – можешь. – А где мы находимся сейчас? – Александрос усмехнулся, - Тебя хватило не на много, мы в шести милях от острова. Пойдем наверх.
Судно оказалось заякоренным в небольшом озерце, окруженном камышами, порывами налетал ветер, морща водную гладь, и косо нес мелкие капли дождя. – Что это? – Бокатер. – Про него рассказывают всякие странности. – Правильно рассказывают. Здесь находится место, которое изменяет структуру поля, в котором мы живем и движемся и существуем. – Как это понимать? – Александрос задумчиво потер щетину на подбородке, - Дыра. Ворота в другой мир. – Какой? – Александров пожал плечами, - Такой же, как этот. Но – другой, Земля № 2. – Чем она отличается от Земли № 1? – Там живут другие существа, которых уже нет здесь. – Какие существа? – Хватит, - мягко прервал Александрос, - Ты, наверное, думаешь, что я – бог? Я всего лишь чуть дальше тебя прошел по этой дороге, вот и все. Но я могу тебе сказать, что там, на выходе из ворот, сидит один тип, атлант. Он каким-то образом сам пригвоздил себя к тому месту и не может выбраться. Смотри, чтобы с тобой такого не произошло. Не лезь туда. Холодно, пойдем вниз.
Они снова устроились на камбузе, Александрос изготовил по чашке ароматнейшего кофе, крепкого, как атомный удар. – Твоего профессора, - сказал он, ухмыляясь, - Годами водили за нос такие, как мы. Конечно, он просек кое-что, за столько-то лет, но он не эксперт. – А кто эксперт? – Нет экспертов. Каждый до себя доходит сам. При небольшой помощи друзей. – Профессор подразделяет нас на гибридов и полных атлантов. – Он дурак, - Александрос поморщился. – О какой гибридизации может идти речь после стольких миллионов лет? Это мутация. Удачные проходят в дамки, неудачные – в мусорную корзину. Но в основе, конечно, лежат атлантские гены. У кого их нет, тот не мутирует никак – ни удачно, ни неудачно. – Но есть ли среди нас чистокровные атланты? – Есть. Восстановленный генотип – это и есть самая удачная мутация. Не думаешь же ты, что какая-то группа атлантов могла скрываться где-то под землей восемнадцать миллионов лет, храня в чистоте кровь? – Думаю. Они могли скрываться на Земле № 2. – А ты схватываешь влет, партнер, - Александрос посмотрел на него задумчиво, - А что ты скажешь, если я сообщу тебе, что есть Земля № 3 и № 4? Земля – это цепь из четырех глобусов, которые находятся в одном месте. – Как это понимать? – У тебя есть тело, которое можно считать плотным. Вокруг него – тепловое поле, которое нельзя увидеть, но можно почувствовать и зафиксировать приборами. Далее – электромагнитное поле, которое нельзя ни увидеть, ни почувствовать, но можно зафиксировать приборами. Еще далее – психическое поле, которое нельзя ни увидеть, ни почувствовать, ни зафиксировать приборами. И все три находятся в твоем плотном теле, которое само по себе является энергетическим полем. Таким образом, тебя можно рассматривать, как четырехсоставное существо или как единое поле энергии с четырьмя характеристиками. Это – простая физическая модель, как школьная схема атома. Они в равной степени не отвечают парафизической реальности, но дают о ней представление. – Какова же реальная польза от такого представления? – для того, чтобы изучать и использовать свойства электромагнитного поля, надо о нем знать. Это абстрактное знание, которое никак не вытекает и данных органов твоих чувств. Чтобы собрать радиоприемник, надо принять на веру авторитет схемы, авторитет учебника. Но если не хочешь, можешь и не принимать – сообщайся голубиной почтой. – А если я принял на веру? – Тогда используй веру. Верь. Вера – не абстракция. Вера – предмет, с помощью которого абстракцию заставляют работать. Ты веришь – и ты идешь вперед, как атлант. Ты не веришь – и ты топчешься на месте, как человек. То, что твой профессор называет «атлантическим комплексом» - это вера. Тот, у кого ее мало – это гибрид веры и безверия, жалкое, страдающее существо, получеловеческий дегенерат. Тот, у кого ее много – полный атлант, титан. – Я могу тебе определенно сказать, Александрос, что не верил ни во что, когда начинал. – Это не правда. Ты верил во множество никчемных вещей, которые глушили твою веру в главное – в себя. Ты верил в карьеру, в деньги, в любовь. Но когда твои одежки спали с тебя, и ты остался голым и дрожащим на холодном ветру – твоя вера проснулась, чтобы спасти тебя. У тебя не было больше ничего, ты сам не оставил себе выхода. – Почему сам? – Брось, - поморщился Александрос, - Ты вполне сознательно угробил свою прежнюю жизнь, зная, что для тебя нет иного способа освободиться от своих мертвых якорей. Ты делал шаг за шагом вниз, пока не оказался на острове Рака. И здесь ты припер себя к стенке и приставил ствол к голове. Способ радикальный, но не подействовал. – Профессор помог мне. – Он бы и пальцем не пошевелил, если бы не понимал, что ты такое и не рассчитывал извлечь из этого пользу, он достаточно долго общался с нами. Несчастных безумцев смывает волной по всему миру – и никто по ним не плачет. – А почему ты пальцем пошевелил, Александрос? – Александрос надолго задумался, - Не верь профессору, который говорит, что все атланты – бешеные собаки, это не так, - наконец сказал он, - Мы всегда враждовали, и будем враждовать между собой – родами, кланами и поодиночке, потому, что война – это цель и смысл жизни на Земле, без нее мир скиснет. Но сейчас он гниет по другой причине – по причине, ничем не объяснимой, ничем не оправданной, внутривидовой злобности людей. Они сошли с ума. Это они – бешеные собаки, а не мы. Они перестали есть друг друга, но придумали тысячи способов уничтожать и мучить друг друга, бессмысленно и беспощадно. И они распространяются как рак. Они убивают вокруг себя все, они ломают трофические цепи – законные, естественные цепи. Не употребляя в пищу, они, фактически, пожирают биосферу. А когда пожрут, то сдохнут сами. Этого нельзя допустить. Враждуя по закону, живя по законам войны, мы были хранителями жизни на Земле, мы даже их сохранили, на свою голову. А теперь надо исправить ошибку. – Уничтожить людей? – Да. Большую часть. А меньшую поставить на место, в ту трофическую цепь, которой они принадлежат по своей биологической сущности, на место пожирателей падали. – Не получится. – Очень даже получится. Ничто не мешает человеку встать на четвереньки, кроме корсета из технических приспособлений, которые мы ему и подарили. Мы просто заберем назад свои подарки – и пусть уползают в пещеры. – Они придумают новые. – Чем? Возможности человека относятся к той же серии хвастливых побасенок, что и «венец творения». Сегодняшний человек нейрологически ничем не отличается от своего неолитического предка. А неолит был не восемнадцать миллионов, а каких-то двадцать тысяч лет назад. За прошедшие после последнего Апокалипсиса миллионолетия, человек не эволюционировал, а деградировал до уровня животного, несмотря на все наши попытки удержать его от скотства. – Плохо, значит, пытались. – Действительно, плохо. Своих проблем хватало. Апокалипсис ударил по всем, уже триста лет из-под земли копают уголь и качают нефть – остатки тогдашней флоры и фауны, в том числе и наших с тобой предков. – Профессор говорил о нейрологической катастрофе. – Повторял зады того, что ему сообщили атланты. Катастрофа была, но «бездействующие» нейроны не бездействуют, как полагает старый дурак, они работают на таких уровнях, которые человеком не осознаются вообще, а атлантом осознаются слабо – после катастрофы. – Что это за уровни? – Это уровни Земли № 2, № 3 и № 4. До катастрофы атлант мог жить на всех четырех уровнях, а человек мог осознавать уровень № 2, обычно называемый загробным миром. – Есть жизнь после смерти? – Смерти нет. Энергетическое поле не может умереть, оно может лишь изменить свои характеристики.
– Александрос, откуда ты знаешь содержание моих бесед с профессором? – Я знаком
Глава 21
– Анатолий Кириллович, - спросил он, - Вы знаете Александроса? – Профессор остро глянул на него из-под очков, - Я ждал этого вопроса. С того самого момента, как понял, куда вы исчезли. – Он снял и начал протирать очки, - Нет, Саша, я не знаю его. Я знал человека с таким именем, впрочем, тогда он еще отзывался на Александра, но ваш приятель – не тот человек. Это совершенно другое существо, о намерениях которого я никак не осведомлен. – Оставим казуистику. Вы были с ним знакомы раньше? – Да. – Он был одним из трех атлантов, которые ушли? – Нет. Он служил здесь, на острове. – Морпехом? – Нет, не морпехом. Он был офицером ГРУ. – Вот как? – Да, так. – Профессор нервно нацепил очки на нос, - Вот вы уже подозревать меня начали, допрос затеяли, думаете, что я вас опутываю какой-то паутиной, а ведь это его специальность – паутиной опутывать, не моя. – Профессор горько усмехнулся, - Вы знаете, сколько ему лет? – Лет сорок? – Ему семьдесят восемь лет. Это очень старый, очень опытный волк. Он, конечно, не упоминал об этом? – О том, что он волк? – О том, что вы – мальчишка по сравнению с ним. Он был на четырех войнах и ото всюду ушел только с малость поцарапанной шкурой. Мне страшно подумать, что он из себя представляет на сегодняшний день. – Почему вы раньше не сказали? – Боялся. Он же чудовище, узнает – глотку перережет или чего похуже. Я пытался как-то насторожить вас, вызвать критицизм по отношению к нему, да что уж теперь… - профессор безнадежно махнул рукой. – Как он приобрел свои способности? – Он их всегда имел. Так же, как и вы, впрочем. Но у него было больше возможностей выявить их на практике. А когда он их выявил, то исхлопотал себе назначение на остров, чтобы разнюхать все изнутри и прикинуть на себя наши методы. И прикинул с большим успехом. – Вы это заметили? – Заметили. И предложили участвовать в экспериментах системно. Но он только смеялся над нами и говорил, что у него нет никаких способностей. А по ночам летал над островом, на фоне луны, Бэтмен, оптать. – Профессор высморкался в огромный носовой платок, - Но все-таки он не был здесь самым главным. Полагаю, до руководства дошли какие-то слухи и на него начали давить. Тогда он просто покинул остров. – Исчез? – Зачем же? Заурядно отправился куда-то по новому назначению, унося в голове и наши наработки и секрет атлантского гриба – память у него была феноменальная. – Нельзя обвинять его в том, что он оставил в персональном пользовании собственные силы, которые вы хотели отобрать в пользу государства. – Никто и не обвиняет. Я только пытаюсь объяснить вас, с кем вы имеете дело. При всем вашем атлантстве, вы, в сущности, университетский интеллигент. А он – жестокий и бескомпромиссный вояка, одному черту известно, чем он стал в качестве атланта. – Тем же, что и я, Анатолий Кириллович. У нас общая родовая память, общее понимание сегодняшней ситуации. То, что он нашел нужным сообщить мне, это почти то же самое, что я сообщил вам – излишне импульсивно, еще раз простите. – Да что там «простите»! – Профессор зверски дернул себя за бороду, - Вы решили показать людишками их место, так что ли? – Я еще ничего не решил. – О, господи! За вас решат. Вы что же, думаете, что наш центр был единственным на планете? И что атланту непременно нужна повивальная банка? Или что они начали рождаться только в последние полвека? Да они никогда и не покидали этот мир! Римляне выбили этрусков и друидов, борясь с атлантским злом. Христиане уничтожали их осины гнезда, центры восстановления в Александрии, в Лангедоке, в Асконе, в Рюгене, в Киеве, в Мехико и, черт возьми, на этом острове. Святейшая Инквизиция была создана для того, чтобы бороться с ними. Но они все равно есть! И я думаю, что большинство пертурбаций в мире – это атлантские войны! – Неправильно думаете, если не лжете! – выкрикнул он и профессор испуганно затих в своем кресле, - Вам всегда нужно объявить кого-то нелюдем, чтобы рвать его плоть и пить его кровь, вы бесчестны, вы не способны сражаться с достоинством. Вам всегда нужен Сатана, чтобы возвеличить вашего придуманного Бога. Но вы забыли, что от гнева Сатаны, создавшего этот мир, вас спасли именно атланты. Вы идиотически полагаете, что ваше сумасбродство будет длиться до бесконечности, хотя, время от времени и пугаете себя, для кайфа, видениями Апокалипсиса, будучи не менее идиотически уверены, что уж потом-то все будет хорошо. Ничего не будет хорошо. Ваша история заканчивается. Атланты стояли у ее истоков, атланты будут стоят у ее могилы. – Кто-нибудь похоронит и атлантов, - хмуро заметил профессор. – Очень может быть. Но атланты умрут с лицом, поднятым к небу, а вы – мордой в грязи. – Но пока мы с вами еще не разделились на тех, кто носом к небу, - профессор почесал кадык, - И тех, кто мордой в грязи, давайте-ка попьем чаю, кушать сильно хочется.
Глава 22
– Когда, обнаружив в подвале фляжку и стакан, я понял, что вас нет на острове, то сразу сообразил, что вы отправились к вашему другу, - говорил профессор. Они сидели на берегу моря, странное, наверное, это было зрелище – двое мужчин за столом с чайным прибором, посреди пустынного пляжа, кричат чайки, ветер рвет белую скатерть. Как вы могли это знать? – В прошлом были прецеденты, - ответил профессор, - Не такие удачные. Скажите, а почему Александрос доставил вас назад на катере? – У меня не было уверенности, что я смогу повторить этот фокус. Да и хотелось прокатиться. – Когда я наблюдаю за вами, - задумчиво сказал профессор, - В моем сознании всплывает слово «гениальность». Того, на что у других уходили годы, вы достигли за несколько коротких часов и в более отчетливой форме. Или, может быть, это кто-то пришпорил время? – Когда я оцениваю эти несколько коротких часов, - так же задумчиво ответил он, - В моем сознании всплывает слово «деградация».
– В связи с изменением человечества. – Широко берете. – А я теперь и не умею брать узко, - он развел руками, - Вам не приходило в голову, что вопреки расхожему мнению, нейрологический потенциал человека не увеличивался, а снижался со времен исторически достоверных? – А как же полет на Луну? – От падения Трои до полета на Луну происходило механическое накопление суммы технологий. Нынешняя цивилизация – это ком из бронзовых топоров, компьютеров, кофемолок и унитазов, намотавшийся вокруг нервной системы человека, которая отнюдь не повысилась от этого в качестве. – Знаете, Саша, я сам мастак по части забубенных выражений. Но вы – чемпион. – Наверное, то же самое говорили и Платону. – Ого! – Платон был гениальным математиком, гениальным музыкантом и гениальным педагогом. Вы можете вспомнить что-нибудь подобное из современной истории? Со всеми ее Бэконами, Моцартами, Эйнштейнами и братьями Райт? – К чему вы ведете? К тому, что специализация убивает? Так это и без вас известно. – Я веду к тому, что если человек мог быть эмпирически гениален в двух, четырех, пяти областях деятельности, почему он, чисто платонически, не может быть гениален сразу во всех? – Ну, разве что платонически. – Что такое гениальность? – Это совершенство в какой-то области человеческого проявления. – Вот. Проявления. Ко мне могут приходить видения, более величественные и прекрасные, чем все творения Праксителя, Да Винчи и Родена вместе взятые. Но Пракситель, Да Винчи и Роден владеют аппаратом проявления, а я – нет. Они – творцы, а я – пустопорожний мечтатель. – Совершенно верно. – Если какой-нибудь физик создаст теорию левитации, он будет творцом? – Он будет гением. – Но я могу делать то, что он описывает. – Другие тоже научатся, если будет теория. – Теория относительности – есть. Разве другие научились искривлять пространство? А я умею это и многое другое – телепортация, телекинез, телепатия – все, что угодно, я эмпирически гениален во всех областях человеческого проявления. – Чего вы хотите? Чтобы я пал на колени и заклал агнца вам в жертву? – Я хочу, чтобы вы отказались от предвзятых мнений. Нет научных оснований, таксономически выделять атлантов в отдельный вид. Нет различий в морфологии коры мозга атланта и человека. Атланты не научились ничему, чего не умеет человек. Атланты ОТКАЗАЛИСЬ делать то, что умеет человек. – Что, черт возьми?! – Использовать посредничество второй сигнальной системы для изменения внутренней и внешней среды. Они делают это напрямую и более эффективно. – Вы не нейролог, Саша. – Верно. Я телепат. И беру терминологический аппарат непосредственно из банка вашей памяти. – Только не выгребите всю мою наличность. У меня там, знаете ли, много чего… - Не волнуйтесь. Ко мне приходит только то, что мне нужно, как железные стружки к магниту и без всякого шмона по ящикам. – Как можно целеполагать без использования второсигнальной системы? – Легко, просто и эффективно. У кобры почти нет мозга. Кобра не умеет говорить. Но когда ей хочется кушать, она просто смотрит на лягушку и лягушка сама ползет ей в рот. У кильки еще меньше мозга, чем у кобры. Но взаимодействие в стае килек, насчитывающей несколько сотен тысяч особей, происходит мгновенно, без затраты времени, и очень эффективно. Еще примеры? – Хватит. Вы пересказываете мне то, что я и без вас знаю. Но никому еще не приходило в голову рассматривать венец нейрологической эволюции, вторую сигнальную систему, как тормоз на пути эволюции. – Вы можете себе представить автомобиль без тормоза? Но тормозом пользуются тогда, когда надо тормозить. А вы жмете на газ, не сняв даже с ручника, а потом удивляетесь, откуда инфаркт? И вообще, почему я такой дурной? – Человек – не машина… - Нет, машина. И тормоз был задуман природой, богом, чертом, эволюцией – именно как тормоз, а не как средство передвижения. Нервная система отбирает один из тысячи поступающих сигналов, остальные – гасит. На процесс торможения уходит большая часть нервной энергии. Вторая сигнальная система не локализована нигде. Она представляет собой модификацию принципа торможения. Чем выше организация нервной системы, чем сложнее задачи, тем сложнее устройство тормоза. Это и есть разум, в котором человек полностью сконцентрирован. Тормоз не может контролировать сам себя. И человек превратился в факультативную деталь собственной машины. – Почему же атлант не превратился? – Он помолчал и затем ответил неохотно, - Вы знаете, почему. – Профессор подумал, похмыкал. – Нет, не знаю. – Адельфофагия – вот ключевое слово. – А-а-а, вот вы к чему…, - профессор вздохнул, откинулся на спинку стула и начал протирать очки, - Страшные вещи вы мне рассказываете. – Жить на Земле – это вообще страшная вещь. Мои предки пожирали ваших предков. И в ходе этого пожирания разработали охотничью методу, основанную на свойстве второй сигнальной системы оказывать постоянную отрицательную индукцию на первую – двигательные и вегетативные рефлексы. С одновременной разработкой методы защиты, чтобы не поменяться местами с пожираемыми. А поскольку мои предки были еще и не прочь подзакусить друг другом, они вынужденно выработали способность контролировать тормоз. Чего не произошло с предками вашими. – Почему? – Потому, что их селекционировали по принципу отсутствия способности к вырабатыванию такой способности. – И после этого вы утверждаете, что между атлантами и людьми нет разницы? – Между ними огромная разница. Но нет видовых различий. – Между хищным и нехищным видом нет видовых различий? – Анатолий Кириллович, гомо сапиенс грешил каннибализмом ничуть не меньше, но делал это по-простому и без затей, при помощи дубины. Он и цивилизацию свою создал при помощи дубины. И мои и ваши предки были животными, пожирающими друг друга. Но мои – преодолели свою животность через отказ от дубины и использование психических сил. А ваши – увязли в животности через отказ от психических сил и использование дубины. Атлант носит всю свою цивилизацию в своей нервной системе, поэтому, он – цивилизованное и самодостаточное существо. А человек без своих механических подпорок намного ниже и беспомощней любого животного или даже насекомого. Не будучи самодостаточным, как он мог развить нравственный закон? – не ваша ли селекция в этом виновата, господин атлант и духовный аристократ? – Анатолий Кириллович, от тех времен не осталось ничего, кроме хромосомной пыли, носимой ветром уже двадцать миллионов лет. Если зерно падает в добрую почву, то прорастает и дает плоды. А если на камень, то погибает. Кто виноват в том, что большая часть человечества оказалась бесплодным камнем? Кто виноват в том, что вы в течение всех вашей истории целенаправленно душили всходы? Вы проводите селекции наоборот, подобно царю Ироду, а потом тычете пальцем во вселенское зло, в атлантов, они же – колдуны, они же – сатанисты, они же – язычники, они же – дегенераты. Которых следует спалить в Освенциме. Теперь вы будете очень удивляться, когда вас самих начнут пропалывать. – Ну вот, - задумчиво сказал профессор, - С этого надо было и начинать.
Глава 23
После чая профессор отправился заниматься своей гидропонной установкой, мол, конец света или не конец, а жрать все равно что-то надо. Он же взял на себя уборку посуды, а потом сел и задумался, глядя в море.
Без тени сомнения он знал, что в мире назревает катаклизм. Однако, вопреки его собственным ожиданиям, это знание отнюдь не ввергло его в интеллигентскую рефлексию относительно грядущей боли мира. Еще несколько часов назад он стоял на пороге персонального Апокалипсиса, после которого судьба человечества уже не могла иметь никакого значения. Растворившись в его собственной смерти. А до того он годами сражался в собственном Армагеддоне, как и всякое человеческое существо, неся в себе обреченное знание того, что все его победы и поражения, все его радости, надежды и боли неминуемо исчезнут в великом Ничто. Он усмехнулся, на ум приходило слово «игра». Игры атлантов столь же бессмысленны, как и игры людей – все игроки гарантированно выбывают вперед ногами. В этом контексте становилась очевидной вся абсурдность понятий «Армагеддон» и «Апокалипсис», с придаваемым им общечеловеческим смыслом. Потому, что Апокалипсис – сегодня, для каждого из миллионов страдающих существ в отдельности и Армагеддон не прекращался от начала мира. Какое дело до человечества, тому, кто сейчас в данный момент сдыхает от голода или сует голову в петлю или смотрит, как его дети горят в американском напалме? И никакое количество хвастливого самомнения не могло отменить того факта, что человечество – это пыль на комочке пыли в глухом углу глухого угла бездушной и бессмысленной Вселенной. Стоило ли переживать относительно гибели какого-то количества или даже большей части людей? Разве мог он уберечь своего сына от прохождения того же пути, что прошел сам или свою мать – от холодного дыхания близкой уже могилы? Что же оставалось? Что оставалось мыслящему живому существу, кроме его бессмысленной, бесперспективной, ничем не оправданной и беспощадной гордости? Оставалось принимать правила игры, раз уж ты в игре и быть победителем. Быть атлантом.
Он вздохнул, закурил крепкую греческую сигарку, подаренную Александросом и, не вставая со стула, посмотрел в сторону волнолома. В воздух вертикально поднялась глыба бетона, и он выстрелил ею так, как стреляют камешком из рогатки. Глыба улетела метров на пятьсот и упала в море, подняв фонтан брызг. Он выпустил клуб ароматного дыма и поднял ее с глубины в семьдесят метров. Бетонный блок вылетел в воздух, подобно резвящемуся киту, вспучив при этом воду, как глубинная бомба. Он выстрелил сильнее – блок превратился в точку и упал где-то очень далеко, взметнув вверх едва заметный фонтанчик.