Остров Тамбукту
Шрифт:
— Понравилась, — ответила она.
— А пакеги — плохие люди?
— Нет, не плохие. Но почему тот все время вертелся как обезьяна?
Она не понимала, что поклоны Смита означали уважение к ней. Когда я ей сказал, что в своей стране плантатор был «калиман биля» — большой и сильный человек, она удивилась. Как может такой сухой, слабый человек быть сильным? По ее мнению я был гораздо сильнее Смита потому, что мои мускулы были здоровее. Она видела силу человека в его физической силе, а не в его богатстве.
Вечером Зинга рассказала своим родителям о том, что она видела на большой пироге пакеги. Они ее слушали
— Тацири! — облизал он губы.
Коньяк понравился и Амбо. После нескольких глотков он развеселился и заметил, что если пакеги дадут Арики побольше этого питья, то он согласится на все.
— Амбо прав, — сказал Боамбо. — Если у пакеги есть много этого питья, Арики не бросит их в Большую воду.
— Найдется, — кивнул я головой. — У нас его столько, что Арики не сможет выпить за три луны. Пакеги дадут Арики много подарков.
— Я поговорю с Арики, — обещал Боамбо. — И отнесу ему немного этого напитка. — И выпив еще глоток коньяку, он зацокал языком: — Тацири! Хе-хо! Пакеги — умные люди...
Коньяк слегка затуманил ему голову.
Стало уже поздно. Я распрощался с семьей вождя и отправился домой. Ночь была темная. Ветер, насыщенный влагой, шелестел листвой деревьев. Приближаясь к моей хижине, я услышал шаги и остановился под большим деревом, ветки которого спускались почти до земли. Из мрака выплыла фигура человека. Он прошел мимо, не замечая меня, в сторону моей хижины. Это был Амбо, сын вождя. Он вошел в хижину и, не найдя меня, сел перед открытой дверью и запел:
Пая, пая, карара, карара-а-а-а. Канеамея караре, караре-е-е-е... [17]Голос его звучал тихо и печально, полный горя и томления. Я подошел и положил ему руку на плечо, решив поговорить с ним откровенно. Я сказал ему, что отлично понимаю его горе и знаю все...
— Что ты знаешь? — отступил он от меня.
— Знаю то, что должен знать. Если ты думаешь, что я виноват, скажи прямо.
— Нет, нет, ты не виноват. Один Арики виновен — и никто другой.
17
Пая, пая — копают, копают, Канеамея копает, копает...
Он тряхнул головой, словно приняв какое-то решение, подошел ко мне и взволнованно спросил:
— Ты мне друг или нет?
— Ты сомневаешься в этом?
— Нет! Приятельство не похоже на ветер, который часто меняет направление. Слушай... Имеются ли в пироге пакеги много уди, которые испускают гром?
— Найдется.
— Ты мне дашь одну?
— Конечно!
— Нана — хорошо! Не забывай обещания.
— Если хочешь, я научу тебя стрелять, — сказал я равнодушно, как будто мне это было безразлично.
Он молча пожал мне руку.
Сев на пороге у открытой двери в мою хижину, скрытые во мраке непроглядной тропической ночи, мы походили на заговорщиков... И тогда я понял, что Амбо хочет убить Арики. Хочет убить его из ружья, которое
я должен ему дать и научить его стрелять. А это значило стать его соучастником в убийстве. Я сказал ему:— Слушай... Я знаю, что ты хочешь делать...
— Молчи! — прошептал Амбо.
— Это очень плохо, понимаешь? Очень плохо...
— Молчи! — повторил он.
— Нет, не буду молчать! Ты хочешь убить Арики!
Амбо огляделся вокруг и тихо произнес, стиснув зубы:
— Я убью его! Непременно его убью!
Нет, нет, он не должен стать убийцей. Хуже всего, когда человек становится убийцей. Люди увидят, что Арики убит из ружья и подумают, что я его убил.
— Трус! — разозлился Амбо и встал.
Нет, это не было трусостью. Совсем не требуется много храбрости, чтобы совершить преступление. Это следовало ему объяснить.
— Войди в хижину, тут кто-нибудь может нас услышать, — сказал я ему.
— Не хочу! — резко отрезал Амбо. — Ты мне скажи, дашь ружье или нет?
— Нет, не дам!
— Ну хорошо! Ты мне не друг! — крикнул он в бешенстве и бросился бежать по тропинке в селение.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Что могут наделать три ожерелья, нож, топор и бутылка коньяку. Арики и Боамбо в гостях у Смита. Угощение на яхте. Принципы плантатора. Горячий спор. Хижина вечного огня.
I
На другой же день мы с Боамбо пошли к Арики. Я захватил с яхты бутылку коньяку, три ожерелья, нож и топор, предполагая, что подарки сделают главного жреца более сговорчивым. До сих пор Смит давал мне для обмена с туземцами только мелочи — ожерелья, зеркальца, — а инструменты и сельскохозяйственные орудия, которых было порядочно в трюме, берег для себя. Но сейчас он придавал большое значение моей миссии и стал более щедрым. Если бы я потребовал у него еще коньяку или топоров, он охотно бы дал, но я считал, что пока и этого хватит.
Арики встретил нас сухо. Он даже не встал с нар, на которых сидел, и не пригласил нас сесть. Но мы с Боамбо сели и без приглашения. Я предложил Арики сигарету, но он резко отказался от нее. Он был мрачен, глаза гневно сверкали. Жрец бросил на меня холодный, пропитанный ненавистью взгляд и раздраженно заговорил о моем хождении в Калио. Зачем ходил? Кто мне позволил? Ведь он же мне говорил не ходить? Значит, я его в грош не ставлю! Его, рапуо, пуи-papa пуя [18] ! Что я себе позволяю? Тут не земля пакеги!
18
Рапуо, пуи-рара пуя — главный жрец, руководитель религиозной церемонии на большом празднике, посвященном Дао.
Я вытащил из пакета нож и подал ему.
— Рапуо, возьми его. Это подарок от третьего пакеги.
Он посмотрел на нож из-под нахмуренных бровей и оттолкнул мою руку. Тогда я взял из корзинки, висевшей посередине хижины, ямс, очистил с него ножом кору и нарезал. Жена Арики свистнула от изумления. До сих пор она очищала и резала ямс раковиной. Я протянул ей нож и сказал:
— Возьми его. В большой пироге есть много таких ножей.
Женщина взяла нож и пошла похвастаться соседкам.