Остров тридцати гробов

В этом приключении женщину сопровождало четырехлетнее чудовище по имени Алекси Ворский, с которым она и поселилась неподалеку от городка Иоахимшталь, в Богемии, а через некоторое время принялась учить его грезить наяву, прозревать прошлое и будущее, а также мошенничать. Невероятно горячего нрава, но очень слабый умом, мальчик страдал галлюцинациями и кошмарами, верил в колдовство, прорицания, сны и оккультные силы и принимал легенды за историю, а ложь за действительность. Особенно его поразила одна горская легенда: в ней говорилось о камне, обладавшем волшебной силой, который во тьме времен был похищен злыми духами и однажды должен быть вновь обретен сыном короля. Крестьяне даже показывали углубление, якобы оставшееся от камня на склоне холма.

«Сын короля — это ты, — твердила молодому человеку мать. — Отыскав похищенный камень, ты избегнешь грозящего тебе кинжала и сам станешь королем».

Это нелепое пророчество, а также еще одно, согласно которому, по словам венгерки, супруга ее сына погибнет на кресте, а сам он умрет от руки друга, оказали на Ворского самое непосредственное влияние, когда пробил роковой час. Теперь я перехожу к этому самому роковому часу, опуская то, что мы выяснили в результате трех бесед вчера и этой ночью, и то, что мы сумели восстановить. И верно: к чему подробно пересказывать то, что вы, Стефан, поведали в своей камере Веронике д'Эржемон? Зачем посвящать вас, Патрис, тебя, Ворский, и тебя, Дело-в-шляпе, в такие известные вам события, как твой брак, Ворский, — точнее, два брака: сначала с Эльфридой, потом с Вероникой д'Эржемон, — как воспитание Франсуа его дедом, как исчезновение Вероники, как твои попытки ее найти, как твое поведение во время войны и пребывание в концентрационных лагерях? Это все мелочи по сравнению с событиями, происшедшими позже. Итак, мы выяснили историю Божьего Камня. Теперь нам предстоит распутать клубок, накрученный вокруг него тобою, Ворский.

Начало другой, уже современной, истории таково. Ворский сидит в концентрационном лагере, расположенном близ Понтиви, в самом центре Бретани. Фамилия его уже не Ворский, а Лаутербах. Пятнадцатью месяцами раньше, после первого побега и решения трибунала приговорить его к смертной казни за шпионаж, он снова сбежал, встретил в лесу Фонтенбло одного из бывших своих слуг по имени Лаутербах, такого же, как и он, беглеца, немца по национальности, убил его, одел в свою одежду и загримировал так, чтобы того можно было принять за него, то есть за Ворского. Военные власти попались на этот крючок и похоронили мнимого Ворского в Фонтенбло. Что же касается подлинного Ворского, то ему не повезло: его снова арестовали, уже под именем Лаутербаха, и отправили в лагерь в Понтиви.

Так обстояло дело с Ворским. Теперь об Эльфриде — его первой жене, грозной сообщнице во всех преступлениях и тоже немке (о ней и об их совместном прошлом я знаю кое-какие подробности, но они не представляют особого интереса, поэтому я даже не стану о них упоминать). Итак, Эльфрида, сообщница Ворского, скрывалась вместе с их сыном Райнхольдом в сарекских пещерах. Он оставил ее там, приказав шпионить за господином д'Эржемоном, чтобы через него выйти на Веронику д'Эржемон. Я не знаю причин, побудивших несчастную согласиться на это. Слепая привязанность, страх перед Ворским, злоба и ненависть к заменившей ее сопернице — какая разница? Она уже жестоко наказана. Мы будем говорить лишь о ее роли и не станем пытаться понять, откуда она набралась мужества прожить три года под землей, выходя лишь ночью, похищая еду для себя и сына и терпеливо дожидаясь дня, когда она сможет ублажить и спасти своего господина и повелителя.

Неизвестно мне и то, как они учиняли свои действия и как Ворский и Эльфрида сообщались между собой. Но я достоверно знаю, что побег Ворского долго и тщательно готовился его первой женой. Все было согласовано до мельчайших подробностей. Были приняты все возможные меры предосторожности. Четырнадцатого сентября прошлого года Ворский сбежал, захватив с собою двух приспешников, с которыми познакомился в лагере и которых, если можно так выразиться, завербовал. Это были господа Отто и Конрад.

Путешествие их оказалось несложным. На каждом перекрестке — стрела, порядковый номер, а над ними инициалы «В.д'Э.», выбранные явно Ворским, указывали, какой дорогой следовать дальше. Время от времени где-нибудь в заброшенной хижине, под камнем или в стогу сена они находили еду. Пройдя через Гемене, Фауэт и Роспорден, они оказались на пляже в Бег-Мейле.

Ночью на моторке Онорины туда отправились Эльфрида и Райнхольд, забрали троих беглецов и высадили их у друидских пещер на Черных Песках. Беглецы поднялись в пещеры. Жилье для них уже было готово, причем, как вы могли убедиться, вполне сносное. Прошла зима, и смутный план Ворского с каждым днем стал приобретать все более четкие контуры.

Странное дело, но во время первого пребывания на Сареке, еще до войны, Ворский не слышал разговоров о тайне острова. Это Эльфрида в письмах, которые она писала в Понтиви, поведала ему легенду о Божьем Камне. Можете себе представить, какое воздействие она могла произвести на человека с психикой Ворского. Разве Божий Камень не есть тот самый чудесный камень, похищенный с его родины, — камень, который должен быть найден сыном короля, за что тот будет наделен могуществом и королевской властью? То, что Ворский узнал позже, лишь укрепило его в этом убеждении. Но самое главное, что в последние месяцы оказалось в центре всего его подземного существования, — это обнаруженное им пророчество брата Тома. Обрывки его он уже явно слышал, когда, притаившись под окнами какой-нибудь хижины или на крыше гумна, жадным ухом внимал беседам крестьян. А в памяти обитателей Сарека всегда хранились ужасающие события, связанные с обнаружением и исчезновением невидимого камня. Всегда ходили разговоры и о кораблекрушении, и о распятых женщинах. К тому же разве не знал Ворский надпись на Дольмене Фей — о тридцати трупах в тридцати гробах, казни четырех женщин, Божьем Камне, что дарует жизнь иль смерть? Что за волнующие совпадения для столь слабого рассудка, как у него!

Но все же самое существенное во всем деле — это само пророчество, обнаруженное Магенноком в требнике с картинками. Вспомним, что Магеннок вырвал из него пресловутую страницу и любивший рисовать господин д'Эржемон неоднократно скопировал ее, невольно придавая лицу женщины на главном кресте сходство с Вероникой. И вот однажды ночью, когда Магеннок при свете лампы рассматривал оригинал страницы и одну из копий, подглядывавший за ним через окно Ворский увидел оба листка. Тут же он вытащил карандаш и сумел в темноте переписать пятнадцать стихов этого неоценимого для него документа. Теперь он знал и понимал все. Перед ним засиял ослепительный свет. Все разрозненные подробности соединились в четкую, краткую истину. Сомнений больше не было: пророчество относится к нему! Это он должен воплотить его в жизнь!

Повторяю, в этом вся суть. Начиная с этого мгновения дорогу Ворского освещал яркий маяк. У него в руках была нить Ариадны. Содержание пророчества было для него неоспоримо. Оно стало его скрижалью, его Библией. А между тем эти стихи, написанные кое-как, только чтобы в рифму, — несусветная глупость и позор! Ни на одной фразе нет печати вдохновения! Ни единой искорки! Ни следа того священного безумия, что вдохновляло Дельфийского оракула или вызывало горячечные видения Иеремии или Иезекииля! Ничего. Пустые слова, пустые рифмы. Ничего, даже меньше чем ничего. Но вполне достаточно, чтобы озарить своим светом Ворского и зажечь в нем энтузиазм неофита!

Стефан, Патрис, послушайте пророчество брата Тома. Сверхбош переписал его десять раз в свою записную книжку, чтобы иметь возможность десятикратно прижать его к телу, впечатать его в самую глубину души. Вот один из этих листков. Стефан, Патрис, слушайте! Слушай и ты, верный друг Отто. Да и ты, Ворский, выслушай в последний раз стишки брата Тома. Итак, я приступаю:

Сарек увидит в год четырнадцать и третийПогибшие суда, стенания и страх,Там будут стрелы, яд, и пыточные клети,Четыре женщины на четырех крестах,И тридцать трупов в тридцати гробах.И Авель Каина пред матерью убьет,Когда же их отец, по крови — древний гот,Жестокосердный принц, перст рока вечно юный,Предав мученьям медленным, прольетСвоей супруги кровь в вечерний час июня,Там, где запрятан клад, вдруг забушует пламень,И вздыбится земля, взметнется круговерть,И человек тогда вновь обретет тот камень,Что варвары, украв, зарыли в эту твердь,Тот Божий Камень, что дарует жизнь иль смерть.

Дон Луис Перенна начал чтение выспренне, подчеркивая глупость текста и банальность рифм. Закончил же читать он глухо, почти шепотом, перешедшим в жуткую тишину. Происшедшее встало перед слушателями во всем своем ужасе.

Через несколько секунд он снова заговорил:

— Теперь вам ясно развитие событий, не так ли? Вам, Стефан, — вы ведь сами оказались жертвой и знали остальных или по крайней мере были с ними знакомы? Вам тоже, Патрис? В пятнадцатом веке нищий полусвихнувшийся монах, одолеваемый адскими видениями, изливает свои кошмары в якобы пророческом стихе: мы можем назвать его лишь галиматьей, пророчество не основано ни на каких серьезных данных; каждая его деталь вызвана к жизни лишь требованиями рифмы или метра; с точки зрения реальности оно явно значит для поэта не больше, чем если бы он наугад вытаскивал слова из своей поэтической мошны. История Божьего Камня, предания и легенды — ничто не дает ему ни малейших оснований для пророчества. Этот славный малый извлек пророчество из собственной головы, не имея в виду ничего дурного — просто чтобы поместить какой-нибудь текст на полях мрачного рисунка, выполненного им с такой тщательностью. Но он так доволен своим сочинением, что берет на себя труд нацарапать чем-то острым несколько строк на одном из столбов Дольмена Фей.

А четыре века спустя страница с пророчеством попадает в руки сверхбоша — тщеславного и безумного маньяка-убийцы. Что же увидел сверхбош? Забавную детскую фантазию? Ничего не значащую причуду? Отнюдь. Он увидел в пророчестве в высшей степени интересный документ — из тех, что, видимо, изучают другие его соотечественники-сверхбоши, с тою лишь разницей, что у этого документа прекрасное происхождение. Это — Ветхий завет, Священная Книга, объясняющая и комментирующая закон Сарека! Это Евангелие Божьего Камня! И это Евангелие указывает на него, Ворского, на сверхбоша, как на мессию, призванного свершить волю провидения.