Остров Южный Камуи

— Я думаю, он вступился за старика потому, что считал нужным вступиться.

— Ну вот! И никаких доказательств того, что он потерпевшую ненавидел, ты тоже не нашёл?

— Не нашёл. Да я и не думаю, что он её ненавидел.

— Тогда мотив убийства выглядит совсем невразумительно. И всё-таки почему же ты считаешь, что убил Сакакибара? Откуда у тебя такая уверенность?

— Этого я толком объяснить не могу.

Тагути подыскивал подходящие слова для объяснения, но всё как-то неладно звучало. Тогда, махнув рукой, он сказал:

— Сакакибара мне сам дал понять, что он убийца.

Это было не совсем правдой, но в некотором смысле Тагути верил, что так оно и есть.

— Сам сознался? — недоверчиво прищурился комиссар.

— Ну, не то чтобы сознался, не совсем… Это, наверное, звучит немного странно, только он специально старался меня поддеть, так вызывающе держался с полицией, будто хотел сказать: «Ну, я убил, и что?!» Звучало это так, будто он кричал: «Я преступник!»

— Н-да-а… — неопределённо промычал комиссар.

По его лицу было не видно, что слова Тагути действительно до него дошли.

— Но ведь мы не можем его арестовать только на основании твоей уверенности.

— Это понятно.

— К тому же сейчас Сакакибара стал народным героем. Если мы, не имея никаких доказательств, будем продолжать его пасти, вмешается пресса, и нам не поздоровится.

— Всё я понимаю, но дайте мне ещё немного времени!

Тагути смотрел комиссару прямо в глаза, не отводя взгляда. Только бы докопаться до мотива преступления… Если мотив выяснится, Сакакибара непременно расколется.

— Пожалуйста, разрешите мне ещё немного подержать Сакакибару в разработке, — попросил он.

Комиссар молчал скрестив руки на груди. Приняв это за молчаливое согласие, Тагути склонил голову в поклоне и вышел из кабинета.

13

Тагути отправился навестить хостесс Минэко в доходный дом «Мирная обитель». Он застал её в дверях: девушка, принарядившись, собиралась идти в больницу к Сакакибаре.

— Что ж, раз так, я тоже пойду, — сказал Тагути и зашагал рядом.

Минэко пожала плечами, показывая, как ей не нравится такое соседство, но, имея дело с инспектором полиции, возражать особо не приходилось, и она промолчала.

— Хочу кое-что у тебя спросить, — на ходу обратился к девушке Тагути, поглядывая на неё сбоку.

В первый раз он видел Минэко при тусклом освещении в баре. Сейчас при ярком солнечном свете девушка казалась ещё моложе — дитя да и только. Интересно, потерпевшая Кадзуко Ватанабэ при дневном свете тоже выглядела бы такой молоденькой?..

— Скажи-ка, между убитой Кадзуко Ватанабэ и Сакакибарой не было физической близости? — спросил Тагути, на что Минэко лишь нахмурилась.

— Между нами и маэстро таких отношений не было.

— Но ведь всё-таки мужчина и женщина… Мне кажется, даже более естественно было бы, если бы такие отношения существовали.

— Так маэстро ведь поэт!

— Ну и что! Всё равно ведь мужчина. Или у него мужской силы нет?

— Фу, какие глупости! — Минэко даже остановилась, чтобы бросить на Тагути уничтожающий взгляд. — Маэстро настоящий мужчина! Только между мной и маэстро связь совсем другая, более возвышенная. И у Кадзуко было так же.

— Удивительное дело! Значит, вы к нему питали платоническую любовь?

— Этого таким, как вы, господин инспектор, не понять! — отрезала Минэко и, отвернувшись, решительно зашагала дальше.

Тагути некоторое время постоял в раздумье, провожая взглядом удаляющуюся фигуру девушки. Роста она была маленького, одета в дешёвые тряпки — что сразу бросалось в глаза. В общем, с какой стороны ни взгляни, — дешёвка из бара. И мужиков у неё небось была уйма. В эти бары в глухих переулках клиенты приходят не столько за тем, чтобы выпить, столько за тем, чтобы бабу подцепить. Именно поэтому, возможно, девицы здесь и жаждут платонической любви. Оттого что постоянно имеют дело только с мужчинами, которым больше ничего не надо, кроме женского тела. Вот и влюбляются без памяти в таких «поэтов» вроде Сакакибары. Если бы тот, как все мужчины, добивался от них только одного, едва ли они стали бы его с таким пиететом и нежностью величать «маэстро».

Всё это звучало достаточно убедительно, но был здесь какой-то элемент ненатуральности, деланности. Может быть, ни самому Сакакибаре, ни девицам так и не казалось, но выходило как-то чудно и диковато. Какая-то искусственная благочинность в отношениях. Уж не было ли убийство концом этих искусственно построенных отношений?

Тагути снова тронулся в путь, но догонять Минэко он не собирался. Сильно отстав, он добрался до больницы значительно позже и зашёл в палату, когда Минэко ставила в вазу купленные по дороге цветы. Кондиционер не работал, и в палате было довольно жарко. Тем не менее Сакакибара бодро приподнялся на постели и, взглянув на Тагути, хихикнул:

— Что, опять пришли за мной надзирать? Оттого, что вы сюда пожаловали, вам дела всё равно не распутать.

— А ты держишься молодцом!

— Так я уже почти здоров. Здесь, в палате, всё лучше, чем в моей каморке в четыре с половиной татами.

— Газеты читал небось?

— Да, медсестра приносила.

— Ну, как себя чувствуешь в качестве народного героя?

— Не моё амплуа, — криво усмехнулся Сакакибара.

По лицу было видно, что он это говорит не из ложной скромности. «В самом деле конфузится», — подумал Тагути. Всегда у этого парня что-то не так, какие-то сложные эмоции…

Сакакибара протянул руку, взял со стола сигареты. Минэко немедленно поднесла ему спичку, отчего на лице у него снова отразилось смущение.

— Я и репортёров просил, чтобы они это дело особо не раздували. Мне от этого просто нехорошо — стесняюсь… Я бы хотел, чтобы вообще ничего в газетах не писали.

— Это благородно.

— Слишком я робок, наверное.

— Что-то ты сегодня слишком придирчив к себе, — поддел его Тагути, поглядывая на собеседника.

Но тут вмешалась Минэко:

— Вы, маэстро, просто герой!

— Да какой я герой! — покраснел Сакакибара. — Это вы тела своего не щадите, трудитесь в поте лица. По сравнению с вами мне ещё совсем не так плохо приходится.

— Нет, вы, маэстро, настоящий герой! Куда покруче, чем какой-то там сыщик!

Тагути молча с улыбкой слушал этот диалог, думая о том, как он перекликается с теми заключениями, которые были сделаны только что по дороге в больницу. В обмене репликами между Сакакибарой и Минэко с необычайной ясностью просвечивало нечто очень далёкое от реальности.