Остров живых

Последнее я напрасно сказал – обиделся пилот, по-моему.

Очень вовремя оживает рация. И я слышу голос отца. Точно, его голос. И веселый, бодрый такой голос-то.

Несколько минут хаотически радуемся, потом тычки в бок летчицкого локтя меня приводят в чувство. Удается пропихнуть простенький вопросец: как дела обстоят, как у дяди Вовы или как у дяди Юры? У этих моих родичей судьба диаметральная – дядя Володя везунчик во всем, а Юре постоянно и хронически не везет, за что бы он ни взялся. Отец на минуту задумывается, в хитростях он у меня простоват. Я уже начинаю огорчаться, что смысл фразы до него не дойдет, но, оказывается, зря. Отец смеется и произносит:

– Конечно, как у Вовы!

– А кто все эти люди в деревне? – осведомляюсь я.

– Хорошие люди. Бежали – не добежали, осели у нас, – отвечает отец.

– Можем лететь и садиться, – поворачиваюсь я к летчику.

– А самолет? Мне важно знать, насколько он в дело годится.

– Ну мы выгрузим все мое добро, возьмем на борт пару человек, особенно если они обучены стрелковому делу, и будет у нас четыре ствола, а это совсем другой коленкор.

Пилот двусмысленно хмыкает, но тем не менее мы идем на взлет и берем курс снова на деревню.

Пока летим, прошу организовать комитет по встрече. И Коля просит еще на поле дым пустить, скажем, от сырого валежника, чтоб сориентироваться с ветром.

С краю поля стоит кучка людей, рядом зеленый УАЗ. Дымок тоже есть, видно, старый рубероид запалили. Струя дыма видна отчетливо, как нарисованная толстым фломастером.

Коля прикидывает недолго (расчеты тут простые), выбирает направление, откуда будет садиться, и садится чуток наискось. Опять легонько трясет, и я выпрыгиваю из кабины, бегу к людям. От них навстречу мне, проваливаясь в неглубокий на поле снежок, бежит папа.

Он вовсе не сентиментальный человек, но мы крепко обнимаемся, и я вижу у него на глазах слезы. Наверное, впервые в жизни. И одновременно спрашиваем: я про маму, он про брата. И оба хором говорим: жива, жив!

Уф, как отпустило! Как камень с плеч.

Дальше, как положено, фонтан второстепенных, ненужных сейчас вопросов, не менее второстепенных, ненужных сейчас ответов – и все это ворохом, кучей, беспорядочно… Нас стопорят достаточно быстро. Публика собралась деловая, папа с ребеночком порадовались встрече, пора и честь знать.

Таскаем от самолетика груз, тут же его сваливают в УАЗ, который имеет весьма забубенный и ухарский вид. По всему видно, что этот агрегат участвовал в ралли по самым гнусным дрищам нашей области. У него высокая посадка, зубастые протекторы, нетиповая антенна, куча фар-искателей, чудовищный кенгурятник, не менее свирепый багажник и сзади на фаркопе повешен мятый простецкий чайник, что полностью завершает картину. К хозяину средства передвижения присматриваюсь внимательно, благо надпись на борту УАЗа прямо говорит: «Джипер только на первый взгляд пьяная и грубая скотина, на самом деле он душевный и романтичный мечтатель!» Хорошо, что предупредил. Теперь постараюсь рассмотреть глубинную сущность. Пока из всего отмеченного – тщательно почищенная копаная мосинка с грубовато вырубленным самодельным ложем на его плече. Впрочем, это неудивительно, тут такого добра по лесам с войны валяется много. Винтовка-то явно не из лучших, верховая, раковины здоровенные. Худо, значит, у них тут с оружием, если даже ржавую копанину в дело пустили.

Коля остается с самолетом, прибывшие, чтоб летчику не скучно было, оставляют при нем смешливую синеглазую девчонку лет шестнадцати да сухонького мужичка с двустволкой.

– Что у вас тут творится? – наконец спрашиваю я у отца.

– Да группа туристов на третий день после твоего звонка пришла. Из них получилось ядро, остальные намотались, как клубок ниток.

– Откуда тут туристы? Очумели они здесь в такое время лазать?

– Они не вполне туристы. Ты ж знаешь, тут вроде штаб дивизии погиб, вот они его ищут.

Понятно. Если это не копатели, да еще в придачу черные, то я старая негритянка. А штадив и я тоже искал, хотя, скорее всего, это красивая легенда о том, как загнанные в болото штабники дрались до последнего патрона и немцам не удалось найти ни знамени, ни сейфов, ни орденов, ни документов. Два десятка трупов, изодранных минометками, вот и вся их добыча. Мне так показалось, что это и не штаб был, а то, что половина из погибших были командирами. Ну мало ли что. Всякие сундуки небось по болотинам раньше покидали. По дрищам с сейфами не походишь.

Встреча с мамой еще более бурная, хотя и мама не слишком расположена к выражению своих чувств на людях. Наш дом кажется маленьким – появились свежие перегородки (сделанные по-деревенски – не до потолка, чтоб тепло шло равномерно), и видно, что у нас жильцов прибавилось. Дети какие-то вертятся, путаются под ногами.

От кормления отказываюсь сразу, потому ставят только самовар. К моему удивлению груз собираются тащить куда-то в другое место, приходится наехать – в конце концов, я привез и не фиг тут. Как-то так получается, что гора груза, каковой она смотрелась в самолете, в избе смотрится совсем маленькой. За мужиком, который вроде бы как главный (я-то полагал, что отец за вожжи возьмется, но, видно, есть кто похаризматичнее), уже пошли. Он и приходит, раньше, чем толком я самовар раскочегарил.

Неприятная у него морда. Мрачная, на манер топора, на плече «сайга». Вешает немецкое кепи на вешалку, присоединяется к нашей компании. Немецкое кепи… Разумеется, все туристы таскают, как же. Знакомимся – назвался Степаном. Ну Степан так Степан.

Спрашивает, какие цели прибытия. Отвечаю – забрать родителей и рассмотреть вариант угона в ближайшем будущем самолета из Кречевиц. А груз? А груз для тех, кто тут остается. Но прежде чем про груз толковать, надо бы трех стрелков к пилоту направить, чтоб «аннушку» осмотрели.

Степан хмурится. Потом спрашивает: а на фига нам польский самолет?

– Это Ан-28. В Польше производился по лицензии. Прост и надежен. И ремонтопригоден. Потому для укрепления взаимопомощи и взаимопонимания лучше бы вам в этом деле помочь.

Сидит, думает. Наконец принимает решение, встает, забирает с собой свое ружье, кепи. Неожиданно вежливо спрашивает у моих родителей, не против ли они будут, если Света послушает, что да как в мире. Не менее уважительно просит выдать ему одно из привезенных ружей. Сходимся на двенадцатом калибре. Подхватывает собранную тут же одностволку, коробку картечных патронов и уходит.

Мои эту Свету явно знают, потому как соглашаются сразу. Рассказываю о братце – Свете это вряд ли интересно будет, а мои очень рады.

Первый же взгляд на вошедшую женщину – светловолосую, худощавую, с очень правильными чертами лица – вызывает у меня сразу две нелепые мысли. Я прекрасно понимаю их нелепость, но что есть, то есть. Во-первых, я автоматически разглядываю ее ушки – почему-то ожидая, что они должны быть остроконечными; во-вторых, я совершенно уверен, что видел ее обнаженной, причем когда был совсем мальчишкой. Бред полный. Ушки у нее вполне кругленькие, и помладше она меня стопроцентно. Потому, если я и видел ее без одежды в мальчишеские годы, то уж всяко бы не запомнил, да и сейчас бы не узнал, потому как подросла бы она изрядно. Ощущение все равно остается, словно жилка от мяса, встрявшая между зубами, словно заноза в пальце. Ну с ушами все понятно – одета в зеленое: куртка с капюшоном, высокие сапожки, белобрысая, длинноногая. Такими все время изображают эльфиек. Второе ощущение так и остается невнятным…