Остров
Шрифт:
Маклеод бросил ружье на землю и, пригнув голову, быстрым движением снял с плеч второе ружье и зарядил его.
Меоро, пепельно-серый, с запавшими ноздрями, стоял на коленях возле Кори. Наконец он набрался храбрости и перевернул тело. С минуту он молча глядел на друга, но не решался коснуться его. Потом вскинул глаза на Парсела, который стоял в двух шагах мертвенно-бледный, неподвижный, как статуя, и проговорил нежным, тихим голосом: «Умер». И машинально покачивая головой, стал шарить рукой в траве. Потом вскочил на ноги и поднял с земли копье. Маклеод выстрелил. Копье упало, Меоро схватился
— Пойди посмотри, готов он или нет, — скомандовал Маклеод, повернувшись к Уайту.
Там, где прошел Меоро, на скошенной траве алела в солнечных лучах полоска крови. Уайт сделал было несколько шагов, потом свернул в сторону от полоски и, описав по площадке широкий полукруг, приблизился к телу. Не доходя до трупа шага два, он присел на корточки, повернулся к Маклеоду и утвердительно кивнул головой. Потом медленно, не поднимая опущенных век, пошел обратно тем же обходным путем.
Маклеод поставил ружье прикладом на землю и, опершись о дуло обеими руками, поднял свое костлявое лицо, еще более бледное, еще более осунувшееся, чем обычно. Бока его судорожно ходили, словно ему не хватало воздуха, а по ноге пробегала нервная дрожь, с которой он не мог совладать.
Иной раз в объятиях Ороа он испытывал это чувство отрешенности, и это оно сейчас пеленой заволакивало ему глаза. Кокосовые пальмы, трава, хижина, коряги на пустыре — все казалось ему теперь призрачным. Взгляд его, скользнув по земле, обежал тело Кори. Затем Маклеод уставился на копье, лежавшее у ног убитого. Он, Маклеод, выиграл эту битву: ухлопал, черт побери, двух проклятых макак, а остальные разбежались как зайцы. Но победа не принесла ему удовлетворения. Он не чувствовал ничего. Только усталость. И опустошенность.
Смэдж вскинул ружье на плечо, но Парсел остался стоять там, где стоял. Он потупил голову, и руки его бессильно свисали вдоль тела. Затем он вдруг задрожал, словно пробудившись ото сна, поднял глаза и встретился с глазами Маклеода. У Маклеода. был мутный, растерянный взгляд, словно он выпил лишнего.
— Стало быть, вы не ушли с ними? — вяло осведомился он.
Парсел молча кивнул головой, а Маклеод добавил вполголоса, видимо не подумав:
— Жаль этих двух, они не самые худшие.
Но тут же спохватился — похоже, что он извиняется. Он выпрямился во весь рост, сжал губы, вызывающе оглядел присутствующих и добавил хвастливо, твердым голосом, прозвучавшим фальшиво:
— Зато остальные присмиреют. Давно пора показать пример.
— Пример!.. — насмешливо повторил Парсел.
Он тоже тяжело дышал, и, хотя было нежарко, пот струился по его щекам.
— Не беспокойтесь, — горько добавил он, — вашему «примеру» последуют другие.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Не успел Парсел окончить утренний завтрак, как в дверь постучали. Это был Уайт. Желтое лицо его осунулось, глаза ввалились, словно он не спал всю ночь.
— Через полчаса
соберется ассамблея, — сказал он, еще не отдышавшись от бега.Парсел удивленно поднял брови.
— Я вышел из ассамблеи.
— Все равно, Маклеод просит вас зайти. Это очень важно. Таитяне ушли в джунгли вместе со своими женщинами.
— А он только сейчас это заметил? А когда стрелял в них, думал, что они уйдут сидеть на месте и ждать?
— Конечно, это можно было предвидеть, — печально проговорил Уайт, покачав головой.
Парсел взглянул на него. Впервые метис вышел из роли безответного гонца и высказал свое личное мнение о происходящем. Со времени раздела женщин он осуждал поведение Маклеода, но не порывал с ним.
— Уайт!
Уайт был уже у порога. Он оглянулся.
— Уайт, почему вы воздерживаетесь, а не голосуете против Маклеода?
Метис с минуту молча смотрел на Парсела, как бы прикидывая в уме, имеет ли тот право задавать ему такие вопросы. Но, очевидно, решил, что имеет, и потому кратко ответил:
— Я считаю, что Маклеод поступил нехорошо.
Голос у него был нежный, певучий, и говорил он более правильным языком, чем остальные матросы. Все было безукоризненно — грамматика, словарь, произношение. Пьяницапоп, воспитавший ребенка, сумел хоть этому его выучить.
Стремясь как можно точнее выразить свою мысль, Уайт на миг задумался, потом сказал:
— Я считаю, что он нехорошо поступает с таитянами.
Он не сказал «с черными». Как и Парсел, он говорил «таитяне». Только они двое из всех островитян-британцев соблюдали этот нюанс:
— Но почему же вы не голосовали против него? — нетерпеливо вырвалось у Парсела. — При желании вы могли бы помешать совершиться преступлению.
— Я не хотел голосовать против него.
— Почему?
Уайт снова подозрительно взглянул на Парсела. Очевидно, он решал про себя, не граничит ли эта настойчивость с презрением и посмел бы Парсел . задавать такие вопросы «чистокровному» британцу. Но так как Парсел спокойно выдержал его взгляд и терпеливо ждал ответа, Уайт успокоился. И торжественно провозгласил:
— Маклеод сделал мне большое одолжение.
— Какое же? — невозмутимо спросил Парсел.
Он догадался, что Уайт колеблется, понял причину этого колебания и твердо решил довести свои расспросы до конца.
— Поймите, — начал Уайт, — сначала на судне матросы надо мной издевались… — И быстро добавил: — Из-за моего имени.
Как это в его духе! Уайт не сказал «из-за моей желтой кожи и раскосых глаз». А сказал «из-за моего имени», будто только в его имени и была причина всех зол.
— Ну и что же?
— Маклеод никогда надо мной не издевался.
«Очевидно, сообразил, что это небезопасно, — подумал Парсел, — и вот из-за такого пустяка, из-за того, что Маклеод предпочел не участвовать в травле, из-за благодеяния, которое вовсе и не благодеяние даже, Уайт преисполнен глубочайшей к нему благодарности…»
— Значит, после смерти Рассела вам помог именно Маклеод? — спросил Парсел, взглянув Уайту прямо в глаза.
Расселом звали матроса, которого Уайт прикончил в драке ударом кинжала за то, что тот посмел над ним издеваться.