Остров

Так что я сказал себе: “Бердс, возвращайся обратно на Кайкос и покажи им, как это делается”. Я вернулся и кое-кого здесь приструнил. Мы бросали то там, то здесь “молотовские коктейли” [6] , и англичане сказали “гудбай”. И вот я уполномоченная главная муха на одной маленькой лепешке. У меня здесь несколько сотен жителей. Большинство не умеют читать. Те, кто не работает на государственной службе, ловят рыбу – их так много, что рыбу почти везде уже повыловили, и через несколько лет ее вообще не будет.

6

Бутылка с горючей смесью и вставленной в горлышко тряпкой для поджигания.

У них нет надежды на что-нибудь лучшее. Мы даем им право голоса, и они голосуют, но им не за что голосовать. Они обладают всеми свободами, какие только пожелают, но вы не можете есть свободу. – Мейкпис сделал паузу. – И вы хотите, чтобы я беспокоился, когда убивают какого-нибудь толстозадого янки?

– Туризм, – сказал Мейнард. – Это старый ответ, но им вы можете кормиться.

– Так оно и происходит, в некоторой степени, но мы мало что можем предложить. Одиночество и чистую воду. Насекомых. Мы отстаем лет на сто.

– Люди будут платить уже за одно это.

– Я знаю, – Мейкпис улыбнулся. – У нас бывают туристы. И постоянно идут разговоры о больших американских компаниях, которые приедут и построят площадки для гольфа, теннисные корты и клубы на побережье. Если такое когда-нибудь случится, некоторое время у нас будут деньги, а затем кто-нибудь скинет правительство, вышибет всех янки и поставит местных управлять всем этим. Через пять лет это опять станет кучей дерьма.

– Веселенькие вы перспективы рисуете.

– Я реалистично смотрю на вещи. Не имеет смысла даже жить в таком месте, не говоря о том, чтобы стать нацией. Природа заселила эти места только насекомыми.

Официантка принесла им еду – рыбную похлебку, оладьи с моллюсками и, для Юстина, тонкий серый квадратик отбивного мяса с нашлепкой из сыра, завернутый в хлеб.

Мейнард, взглянув в сторону берега, увидел, как Юстин появился из-за закругления бухты и быстро, с помощью весла, повел резиновый плот к берегу. Он свистнул сквозь зубы, и Юстин помахал рукой.

– Вы не найдете ответов на свои вопросы о пропавших судах, – сказал Мейкпис, – по крайней мере, здесь. Здесь почти все или ничего не знают, или ничего не хотят знать. Нет смысла расспрашивать о вещах, с которыми вы ничего не можете поделать. Я вовсе не утверждаю, что никто не знает, но у этих людей нет причин, чтобы беседовать с вами. Если пара человек и знают, то они знают потому, что имеют в этом деле свою долю, или что-нибудь другое, им не имеет смысла посвящать вас в свои дела. Лично я сомневаюсь, что в этом что-то может быть. Такие вещи случаются. Случается и хорошее, и плохое, и такое, чего никто не понимает. Все бывает. – Мейкпис пожал плечами. – Жизнь не стоит на месте.

Юстин подошел к столу, завернутый в пляжное полотенце. В ужасе он уставился на вязкую лепешку, лежавшую перед ним на блюде. Шепотом он спросил отца:

– Что это такое?

– Ты просил чизбургер.

– Он ужасен!

– Ешь.

– Я умру от голода, и ты будешь виноват.

– Ешь.

– У меня может случиться понос. – Юстин ткнул пальцем в вязкий хлеб. Он взглянул на Мейкписа. – Что там за корабль?

– Не знаю. Где?

– За поворотом. Там корабль, наполовину утонувший в песке. – Мейкпис подозвал официантку. Он заговорил с ней на островном диалекте.

– Что там за судно на берегу?

– Не знаю, приятель. Оно там уже месяц или больше.

– Там есть что-нибудь ценное?

– Оно ободрано дочиста. Его, должно быть, выбросили, как на свалку.

– Никто не выбрасывает суда.

– А это кто-то выбросил. Разбил его и выбросил.

– Ладно, – Мейкпис отпустил официантку и обратился к Мейнарду. – Мы можем взглянуть на него.

После ленча они спустились к бухте и, обогнув скалистый мыс, добрались до длинного прямого участка с белым песком.

Судно располагалось выше уровня воды при приливе, и засело в дюнах: прибой загнал его на берег, так что киль застрял в песке. Оно лежало на боку, палуба была наклонена в сторону моря. Когда-то это судно было тридцати– или тридцатипятифутовой парусной яхтой, с рубкой (теперь отсутствовавшей) и одной мачтой (тоже отсутствовавшей). Впереди крышка люка была выдрана, палуба вокруг нее расколота в щепки с помощью топора.

Мейнард стряхнул песок с кокпита. Рулевое колесо исчезло, все бронзовые и хромированные детали сняты, и даже крепительные планки выдраны из палубы. Корпус был в дырах от болтов. Мейнард отвернулся, но, краем глаза заметив какое-то несообразие, посмотрел снова. Одна из дыр была больше других, и в ней что-то чернело. Он сказал Юстину:

– У тебя нож с собой? Ты не можешь вытащить то, что там торчит?

Юстин встал на колени и своим большим складным ножом стал резать дерево. Ему потребовалось несколько минут, чтобы расширить и углубить отверстие, и еще несколько, чтобы выковырять предмет из дерева. Он работал терпеливо, не спеша.

– Это шарик, – сказал он, кладя его отцу на ладонь. – Он тяжелый.

Мейнард кивнул.

– Это свинец. – Он обратился к Мейкпису. – Каковы у вас законы насчет огнестрельного оружия?

– Простые. Оно под запретом.

– А как насчет древностей? Кремниевые ружья, капсюльные...?

– Их никто и не видал. А почему вы спрашиваете?

– Это пуля, – сказал Мейнард, перекатывая ее между пальцами. – Самодельная: на ней видны особенности отливки.

– И что она вам дает?

– Сама по себе? Немного. Только то, что кто-то стрелял в это судно, или в кого-то на судне, из старого пистолета.

Мейкпис взглянул на часы и сказал:

– Мне пора везти вас в аэропорт.

Когда джип повернул к аэропорту, Мейнард увидел ДС-3, стоявший на взлетной дорожке и поджаривавшийся на полуденном солнце. Дверь кабины была открыта, но багажные люки закрыты, и никакого движения вокруг самолета.

– Почему самолет не загружают? – спросил он. – Уайти говорил, что на это потребуется час.