Остров

Любой проступок Рона против их любви подстегивал ее месть и придавал ей особую остроту. Месть двигала ею, когда она со страстью бросилась в объятья Тони сразу же после участия в интермедии, разыгранной в Родосе. Месть превратила в наслаждение ощущать вожделеющие взгляды мужчин. Мстительное желание обольщать было так велико, что свобода нравов на «Ариадне», в которую она окунулась во время первого августовского плавания в компании сестер и молодых подручных Георга, наполняла ее чувством легкости и счастья.

Она получила возможность отдавать свое тело ласковому морю и горячему солнцу. Возможность не обращать внимания на украдку горящих взглядов матросов провожающих их обнаженные тела. Возможность сознавать, что любой из них охотно станет рабом ее красоты. Возможность почувствовать себя выше условностей связывающих ее в прошлом мире. Получила ощущение обретенной безграничной свободы для себя. При этом все, что делал Рон, воспринималось, как череда предательств, а все, что происходило с ней самой, казалось справедливым возмездием ему.

Но Рон умер. Исчез приз обладание, которым Речел оттягивала, казалось по своей воле, с каким-то мазохистским наслаждением и все, что чудилось справедливым, обернулось бессмысленной жестокостью по отношению к единственному по настоящему любимому мужчине, жестокостью по отношению к самой себе. Все происходившее с Речел в последние месяцы потеряло всякий смысл.

Да и недавние друзья-союзники потеряли к ней интерес. И если де Гре еще сохраняла видимость любезности и дружеского расположения, то Георг без обиняков начал подсчитывать величину вознаграждения за оказанные услуги. Близкая победа Речел обернулась тягостным поражением, и единственным желанием стало, как можно скорей оставить хмурую от декабрьских туманов Англию и увидеть зеленую роскошь начинающегося Австралийского лета.

 ***

Самолет быстро перенес ее в милое сердцу половодье красок, солнце и бездонное небо родины.

Золотые или ослепительно белые пляжи, голубые лагуны, благоухающие заросли прихотливой радуги тропических цветов сулили возможность уединения. Уединение можно было найти и среди раздолья фермерских угодий, в тени девственной зелени леса или в бескрайности уже начинающей желтеть саваны.

Не вызывали раздражения и старые знакомые. Речел для них стала эталоном современного европейского стиля жизни. Суета рождественских и новогодних празднеств позволила забыться, отвлечься от своих несчастий. Череда встреч со старыми друзьями, новых знакомств, вечеринок, развлечений, дружеских застолий продлила это забытье, но уже в феврале Речел поняла, что потеря Рона невосполнима. Она ловила себя на том, что любого мужчину желавшего с ней сблизится, она оценивает по критериям, эталоном для которых служил уже идеализированный образ Ламоля.

К апрелю австралийская провинциальность стала невыносимой. Начала забываться жестокость людей, которые сделали ее одним из инструментов глумления над Роном, все чаще вспоминалась изысканность дома де Гре и ее окружения. Веселье и раскованность подручных Георга. Изощренная опытность любви Тони. То, что еще в конце прошлого года внушало горечь, опять начало приобретать черты привлекательности. Возникло чувство очередной утраты. Чувство оторванности от сообщества интересных людей. Желание вернуть расположение затейника с далекого средиземноморского острова и его приближенных.

И, Речел испытала неподдельное счастье, когда, в начале мая, ее нашло послание Георга, приглашавшее ее: «... прибыть в Грецию в начале июня для отдыха и участия в наших обычных летних развлечениях». К письму прилагался чек на порядочную сумму, но даже если бы его и не было, она нашла бы способ примчаться на этот зов без промедления. Расставалась с Австралией без сожаления, с твердым намерением обосноваться если не в Европе то в Америке.

В Афинском аэропорту Речел встретил Тони и двухместный номер в пирейском отеле не вызвал у нее протеста, а бурная ночь полностью восстановила давнего любовника в былых правах. На виллу Речел попала уже через пару недель в качестве «подруги» невесты нового «испытуемого» и принимала участие в «эксперименте» до конца очередного «летнего развлечения».

В этом году, ради разнообразия, Георг занялся «археологией». Были использованы остатки какой-то старой стены на участке ближе всего расположенном к поселку, который он ежегодно сдавал рыбакам. Заранее было высказано предположение, что стена является остатками фундамента дворца, времен крито-микенской цивилизации.

Объектом внимания на этот раз, был выбран канадец - Джон Пиккеринг, приехавший на смену Ламолю преподаватель новейшей истории в Лицее.

Главными исполнительницами замысла Георга опять стали Элизабет - выдававшая себя за археолога, доктора Инессу Вел и Тереза в роли ее призрака-двойника, а затем ее сестры Джоан.

На остров удалось заманить и невесту Джона, помешанную на театре, самовлюбленную валлийку Анну Хадсон. Анна появилась на Паросе через неделю после приезда Речел и вместе с женихом поселилась в городском доме Георга.

Речел досталась роль отдыхающей в одиночестве австралийки, привлеченной «воздухом древней цивилизации» и снявшей себе жилье по соседству с городским домом Георга.

Якобы случайная встреча позволила Речел быстро сблизиться с Анной, скучавшей в отсутствии Джона, вечно занятого, то учениками, то археологией, организованной ему Георгом. Знакомство быстро стало дружбой, и Речел получила возможность существенно влиять на взаимоотношения невесты и жениха.

Анна охотно и быстро сошлась с Георгом и его окружением. Ей дали возможность погрузится в мистику окрашенную мотивами древнего средиземноморья и таинства Астарты и других великих богинь народов эгейского мира стали ее занимать куда больше, чем отношения с женихом.

В результате любительница театральных эффектов сполна испытала их на себе. Участие в «реконструкциях» различных обрядов древних религий, не редко кончавшихся тем или иным вариантом оргий, ее не смущало. Она чувствовала себя не актрисой в чужом спектакле, а жрицей служащей великим богам. То, что при этом соблюдать верность жениху было совершенно невозможно, в расчет не принималось, тем более что на этот раз удалось держать канадца в полном неведении о ролях, выпавших на долю начинающей актрисы. Но когда Георг, неожиданно прервал свои «реконструкции» и у Анны появилось время заняться Джоном, близкая подруга нашла много аргументов доказывающих неверность жениха. А когда Анна оказалась свидетельницей любовного свидания Джона с Тессой, впрямую поощряемая окружением, она объявила жениху о полном разрыве и инсценировала свой отъезд в Англию.

До этого момента у Речел даже не возникало мысли о сострадании к Джону. Лишь новая роль, позволившая ей принять участие в сценах «заседания синклита», все, что она там увидела, узнала, сопоставила с положением Рона год назад, опять наполнило ее сердце болью, ужасом, отчаяньем, чувством непоправимой вины.

В желанном уединении на открытой палубе яхты, под темным пологом звездной, южной ночи, образ Рона, затравленного, брошенного в сыром сумраке, осеннего лондонского вечера, опять неотступно преследовал Речел.

 ***

Речел разбудила не утренняя прохлада, которая была облегчением после духоты ночи. Разбудил ее, как впрочем, и остальных обитателей яхты, рев моторов низколетящего самолета. Наглость пилота на мгновение возмутила, но первый же взгляд в сторону ревущей машины объяснил происходящее.

Транспортный ДС-3 королевских ВВС явно терпел бедствие. Левый мотор сильно дымил, и пилот предпринимал все возможные усилия, чтобы дотянуть до уже давно скрывшегося за горизонтом берега.