Остров
Шрифт:
– Что это за тип?
– Понятия не имею.
– Он неприятный. Хорошо бы от него избавиться.
Заговорщицкий тон Магды раздражал меня, и я промолчала.
Бар оказался совсем небольшим и был набит до отказа мужчинами. На стойке красовались подносы с тапас всех сортов. Воздух пропитался запахами табака и жаркого.
– Семь стаканов тинто и семь чанкетес, – сказал Энрике.
– Почки тоже недурны, – заметил полицейский.
– Добавьте также почки, артишоков и кальмаров…
Вино – очень прохладное – пилось легко. Немного потеснившись, чтобы дать нам место, мужчины
– Вы первый раз в Ронде? – спросил полицейский.
Его глаза блестели, и я поняла, что он пьян.
– Нет, – ответил Энрике.
– Были на новильяде?
– Да.
– Ну и зря. Я в жизни ни одной корриды не пропустил, а в этот раз не пошел. Из троих ни один реала не стоит.
– Быки тоже.
– Да хоть бы они волами были… Настоящий тореро всегда настоящий, даже когда бреется. А эти просто сопляки.
– Согласен.
– На сегодня первый среди них – Ордоньес, и не потому, что он мой земляк.
Лаура сказала, что она предпочитает Луиса-Мигеля. Мы все уже опорожнили свои стаканы, и официант вновь их наполнил. Долорес рассеянно глядела на улицу.
– А в Мадриде вы смотрите корриды?
– Если я не на службе, обязательно. Среди полицейских много любителей. Я каждый год беру абонемент в Сан-Исидоро, а вы?
– Когда я бываю в городе, тоже. – Голос Энрике звучал глухо.
– Разве вы не в Мадриде живете?
– Нет.
– Я оставлю вам свой адрес, и, если приедете, мы сходим на корриду вместе с женами…
– У меня плохая жена, – сказал Энрике.
Полицейский огляделся, чтобы удостовериться в том, что жены Энрике среди нас нет.
– Так ее, сеньор. Вот это, я считаю, прямой разговор, а не разные там экивоки! А чтоб вы меня поняли и доверяли мне, я вам тоже честно скажу: и моя не сахар. Чуть я попозже задержусь, она мне такой разгон устраивает… Злющая тварь.
– Супружество вообще одно недоразумение, – заметила Лаура.
– Совершенно верно. Хорошо бы его запретить, – поддержал полицейский.
Я чувствовала, что уже изрядно хватила. В дымном чаду все посетители бара казались мне похожими друг на друга. По знаку Энрике официант наполнил наши стаканы.
– Мне бы хотелось, чтобы вы приехали в Мадрид, – сказал регулировщик. – Сейчас я без формы, и я никто… А там, не-е-ет. Там власть, там к тебе уважение. Мы могли бы вместе пообедать в воскресенье…
– Когда угодно.
– А если с вами что стрясется, немедленно дайте мне знать, и я все улажу, слышите?
– Да.
– Даже если наедете на кого. Только спросите Хосе Лопеса Лагуну, и я буду в полном вашем распоряжении…
– Мне бы оч-чень хотелось… чтоб ты кого-нибудь задавил, – запинаясь, промямлил полицейский.
Энрике сказал, что приедет в Мадрид и обязательно кого-нибудь задавит. Потом полицейский предложил нам пойти в другое место. По его словам, превосходный бар находился напротив церкви Спасителя. Мы с трудом пробирались по людным улицам. Когда мы вошли в бар, Долорес сказала, что хочет уехать. Энрике о чем-то поговорил с Магдой и заказал всем по стакану. Наш гид настаивал на том, чтобы осмотреть и остальные бары города. Долорес уставилась на него злыми глазами, и Мигель
убедил Энрике ехать. Мы наконец вышли, а полицейский, не отставая от нас, все говорил о какой-то таверне, где можно поужинать.– У нас занят вечер, – сказал Энрике.
Когда мы дошли до стоянки, Долорес заявила, что поедет одна следом за нами.
– Какой дорогой ехать? – спросила Магда.
– Какой хотите.
Полицейский обнимал Энрике и строил планы на будущее.
– Теперь ты знаешь мой адрес?
– Да.
– Завтра жду всех к обеду. Мы сварим паэлью. [24]
– Да, да.
Энрике с трудом высвободился из его объятий и, захлопнув дверцу, сказал:
24
Блюдо, напоминающее острый плов с курицей.
– К чертям.
– Экий трепач, – фыркнула Лаура.
– Куда едем?
– В Малагу, Езжай на Алору. Так будет лучше.
– А Долорес?
– Поедет следом.
Энрике включил зажигание. Полицейский все еще неподвижно стоял на тротуаре.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Да.
– А то смотри, Магда тоже водит машину.
– Ты с ума сошла.
Прогулка освежила и меня. Мы тронулись.
– До завтра, сеньор!
– Пошел ты… – пробормотал Энрике.
Мы снова поднялись на Кастелар и свернули на дорогу в Эспинель. Быстро темнело, но домишки, казалось, еще удерживали дневной свет и включать фары не было необходимости. Когда мы выехали из Ронды, я оглянулась и в отдалении увидела машину Долорес.
Энрике уверенно крутил баранку. Когда я открывала ветровое стекло, он погладил мою руку, и я вспыхнула от этого прикосновения. Дорога змеей сбегала вниз. Сумеречный свет озарял отроги сьерры, и пейзаж казался пустынным. Магда с детским любопытством рассматривала окрестности, а потом заговорила о нищете крестьян. Энрике сказал, что, путешествуя по стране, он каждый раз вспоминает Атагуальпу.
– Если бы он побывал в Испании, то мог бы вдоволь посмеяться над нами. Это месть инков.
Через четверть часа совсем стемнело. Фары машины Долорес пронизывали тьму двумя конусами. Мы проехали несколько городков, и я положила голову на плечо Энрике.
– Что за городишко?
– Пепьярубия.
Мы свернули на извилистую дорогу и вновь увидели фары «мерседеса». Энрике все время держал стрелку спидометра на шестидесяти. Ночь была безлунной, и казалось, что на многие километры вокруг в тумане, окутавшем нас, мы единственные живые существа.
Миновали еще одно селение, и тут я заметила, что мы потеряли из виду Долорес. Энрике сбавил скорость, и через минуту машина остановилась. В оливковой роще звенели цикады. Я включила радио, диктор читал сообщение о награжденных Гражданским Орденом за заслуги в сельском хозяйстве. На другой волне звучала какая-то песня. Фары освещали пыльное шоссе. Окрестности терялись во мраке.
– Что же могло случиться? – сказала я.
– Перед тем как въехать в селение, я ее видел. Она была в трехстах метрах от нас.