Остров

9 Коронация

Я рассказываю все это обзорно и как бы не всматриваясь, потому что это дерьмо длилось три года. Но, разумеется, больно бил каждый эпизод, и каждый день в школе на лбу у меня проступал знак вай-фая, и я старался не плакать, а по ночам я плакал у себя в комнате, глядя на агрессивный смартфон и дожидаясь полуночи, когда он смолкал наконец, когда тролли отправлялись спать. Но если бы я вздумал расписывать все в деталях, вы бы давно бросили читать. И вообще все это – лишь пролог к той истории, которая произошла на самом острове.

Под конец первого года в школе я решил, что с меня хватит, и хотел обратиться за помощью к мистеру Эррингтону. Уроки были для меня островами безопасности – как для большинства подвергающихся травле детей. Спросите любого, кому туго приходится в школе, и он или она скажет вам, что в классе, на глазах у учителя, чувствуешь себя в безопасности. На уроках я жил, я расцветал: моя любимая математика, естественные науки, обожаемая литература – все это служило мне утешением. Учителя, за исключением только подлого мистера Ллевеллина, относились ко мне хорошо. Только они в Осни и относились ко мне хорошо. И когда стрелка часов подползала к перемене и тем более ко времени обеда, мне становилось дурно и хотелось, чтобы урок длился и длился. В Осни запрещено отсиживаться на перемене в библиотеке или классе – тут учителя фанатики свежего воздуха, они открывают окна и гонят всех прочь, в коридоры, уставленные серебряными трофеями.

Мы, кроткие кротики, не любим свежий воздух. Мы предпочитаем задернутые занавески и искусственное освещение собственных спален, дружелюбное гудение процессора в любимом компе. Я ненавидел свежий воздух, потому что в коридоре меня ждал Лоам с дружками. То есть пока я не попал на остров. На острове свежий воздух показался мне вполне даже ничего.

Что касается учителей, у меня сложились неплохие отношения с мистером Адамсоном, преподавателем физики и биологии, мисс Харди, которая вела английскую литературу, и особенно с моим «бойфрендом» мистером Эррингтоном, математиком. Все они были довольно сильны в своих предметах, но я, наверное, знал примерно столько же, сколько они, поскольку учителей в Осни отбирали главным образом за спортивные достижения. Мисс Харди когда-то профессионально играла в большой теннис, мистер Адамсон был специалистом по физическим нагрузкам и разрабатывал режим тренировок для футболистов, а мистер Эррингтон боксировал, так что я надеялся, уж он-то справится с Лоамом. В классе было видно, с каким облегчением учителя вызывают меня или видят, что я поднимаю руку: они знали, что получат правильный ответ от ученика, всерьез занимающегося их предметом, от этого маленького острова в океане скучающих, нелюбознательных, непригодных для обучения школьников, нетерпеливо ждущих урока физкультуры. Каждый раз, когда они сообщали мне какие-то сведения, как это сделал мистер Эррингтон, научив меня стишку о Пи, или когда мы поверх голов всех прочих ребят обменивались непонятной прочим шуточкой, я откладывал это мгновение в свою копилку. Но хотя учителя были для меня лучшими друзьями, чем все остальные в школе, я себя не обманывал: я был для них всего лишь пареньком, который хорошо справляется с предметом, и не более того. Ни один из них не интересовался мной и не пытался мне помочь. Так, мимоходом брошенная шутка и похвала, но эти клочья составляли все сколько-то человеческое общение, на какое я мог рассчитывать в Осни. Вот почему после кошмарного Дня спорта я решился поговорить с мистером Эррингтоном.

У нас в Штатах нет Дня спорта. Худшее спортивное унижение я пережил там в Детской лиге, не сумел ни пробить толком, ни поймать бейсбольный мяч. Но: тогда я был мал и нисколько не переживал из-за этого. Детская лига – действительно игра, а не спорт. В первый день в школе Осни я был уже достаточно взрослым, чтобы нервничать из-за своего результата. Спорт в Осни – страшно серьезное дело. Для неспортивного ребенка День спорта оказался бы мукой в любой школе: это празднество для того и задумано, чтобы выставить напоказ все твои недостатки. Унижение невыносимое, причем на глазах у всех.

По подвесному мосту мы перешли на просторное спортивное поле: школа не пользовалась площадками в местном парке, о нет: собственная беговая дорожка, свои стадионы, бассейн и так далее. Я участвовал только в одном мероприятии – меня допустили к эстафете Одиннадцатых, завершающей день, и пока я носился, выполняя поручения Лоама и его дружков, в животе у меня все громче урчало от тревоги. И конечно же я уронил палочку, и вся школа презрительно выкликала мое имя, и даже Одиннадцатые смотрели на меня, как на грязь под своими ногами. На исходе этого дня я понял: с меня хватит. Решил назавтра же поговорить с мистером Эррингтоном. Второй такой школьный год я не переживу. Ни семестра, ни недели, ни дня.

Одна беда. На следующий день после Дня спорта, в последний день семестра – коронация. Так что перед летними каникулами я успел насладиться всеми чудесами этой церемонии. Коронация во многом отличалась от Дня спорта, она совершалась не на спортивном поле, а в главном дворе, в центре школьного квадрата, в том самом месте, где в первый день проходил мой бесславный Забег. Мы оделись не в спортивную форму, а в «парадное платье», предназначавшееся для особых торжеств – черный фрак, зеленый, как бутылочное стекло, жилет и цилиндр, как у мистера Арахиса [10] . Честное слово.

10

Мистер Арахис – орешек арахиса в цилиндре, белых перчатках, с тросточкой и моноклем в глазу; эмблема компании Planters Nut Co.

Мы построились вокруг огромного квадрата. Стояли навытяжку, словно солдаты. Осни не делится на Гриффиндор, Слизерин и так далее, мы стояли все вместе, по номерам. Я оказался рядом с Одиннадцатыми, и они, даже Флора, подчеркнуто избегали смотреть в мою сторону, ведь накануне я уронил палочку. Среди всех выделялся Лоам, ему тогда еще далеко было до выпускного класса, но он был выше и крупнее всех. При нем сплоченная клика Первых – Ли, Пенкрофт, Тюрк. Ровный ряд цилиндров нарушил Тюрк, сдвинув свой головной убор на затылок, чтобы не повредить дурацкую прическу. Вокруг стояли учителя в мантиях, и на углу квадрата – мистер Эррингтон, моя Последняя Надежда, рядом с мистером Адамсоном и мисс Харди, у них тоже своя компашка. Я оглядел ребят в цилиндрах и фраках под жарким летним солнцем, вокруг старинные здания, и подумал: «Господи, да это же безумие». Я словно провалился в кротовую нору пространственно-временного континуума и очутился в XIX веке.

А дальше и совсем сюр. Мистер Лейк, преподаватель музыки, выступил вперед, мантия раздувалась, как парус, и пропел одну-единственную ноту. Это был сигнал запевать «Коронационную песнь», сочиненную выпускником школы в тысяча восемьсот шестьдесят каком-то году, он дослужился до генерала или чего-то в этом роде в Англо-бурскую войну. В Осни музыкой особо не интересовались, что огорчало нашу Ли, музыкальное чудо, но целую неделю мы разучивали тупую песенку (а мелодией к ней взяли «Оду к радости» Бетховена), так что стоило мистеру Лейку подать сигнал, и все гаркнули:

Когда отстал от всех, а финиш далеко,Когда сравнять бы счет, но это нелегко,Когда нужда скакать, но пал конь запаленный,Когда нужда стрелять, но кончились патроны,Когда свисток пропел и время истекает,Когда ты на войне и друг твой погибает,Не забывай: ты в Осни был ученИ из груди твоей беда не вырвет стон.Беги, беги быстрей, герой из Осни,И пусть враги напрасно строят козни:Это Игра, это Игра, это Игра —Победа, слава, богатство – ура!Беги, беги, вся жизнь твоя – Забег,Беги, беги, ждут счастье и успех.Это Игра, это Игра, это Игра —Победа, слава, богатство – ура!

Но хуже рифмовки – основная идея песни. Типа Игры – наше все, и все вообще – Игра, и можно прожить всю жизнь «героем из Осни». Будущее Лоама я увидел ясно, как в озарении: какой-нибудь универ с перекосом в спорт, возможно, спортивная карьера, а потом – Боже, спаси нас! – политика, и вся жизнь – как Забег в Осни. В этой песне и словечка не было о том, что надо любить людей, быть заботливым лидером, не обижать мелких. Нет – победа, и только победа. Гимн свихнувшегося Чарли Шина. А когда песню допели, пошла совсем чернуха. Мистер Ллевеллин, глава школы, он же главный физрук и спортофашист, вышел вперед с огромным серебряным кубком. Я знал, что это за вещица: приз для чемпиона чемпионов, сверкающая и переливающаяся корона Осни, все обращались с ней словно со священным Граалем. И вот старина Ллевеллин вынес ее в центр квадрата, бережно, будто ядерную боеголовку. Он поставил кубок наземь, на бледный каменный круг в середине газона. Затем он снял с кубка крышку и высоко поднял ее, ловя отблески солнца.

И звучно провозгласил:

– Кто здесь – герой из Осни?

Школа хором:

– Я – герой из Осни.

Сам не зная зачем, я приподнялся на цыпочки, высматривая Флору, ее розовые и лиловые пряди свешивались из-под цилиндра. Казалось бы, это потешно, однако она выглядела круто, в стиле стимпанк. Нравится ли ей зваться «героем из Осни»? Между прочим, совместное обучение здесь началось еще в 1918 году. И точно: губы Флоры были плотно сжаты. Она не присоединилась к хору. Первая слабая примета мятежа, какую мне удалось в ней углядеть. Я подался назад. Мистер Ллевеллин выкрикнул: