Острова на горизонте(изд.1984)

Потом Рика попрощалась с Алексом, который так стиснул девочку, что она пискнула, будто мышонок. Подошла к Фернандо. Тот, взяв ее ладонями за лицо, заглянул в глаза, улыбнулся.

— Расскажу тебе сегодня новую сказку дядюшки Римуса, — сказал он. — Перед вахтой.

— Нет. Сегодня ко мне придет доктор Нат. — Рика поглядела на меня, попросила: — Приходи, а? Я буду ждать.

— Приду, — ответил я. — Только немного посижу у камина.

Рика жила в доме капитана Френсиса. И мне постелили там, чтобы я был ближе к больному. Подбросив в камин толстых поленьев, Джо сказал, что пойдет проверит, надежно ли укреплена на слипе спасательная шлюпка да «подышит немного соленым ветерком. Утробу свежим воздухом промыть надо».

Ушел Алекс. Стих в своей комнатке отец Грегори, скрипнули там пружины матраца. Ворочался, кашлял в радиорубке радист. Попискивали приборы. Порой радист переговаривался с кем-то азбукой Морзе, и в проеме двери нервно вспыхивала и гасла контрольная лампочка.

— Через полчаса и мне на вахту, — сказал Фернандо и пододвинул к камину кресло. Кивнул на второе: — Подсаживайтесь к огню, док, поболтаем немного.

— Если можно, несколько слов об истории острова, — попросил я.

— О, с удовольствием! Итак, основные вехи. Открыт остров почти пятьсот лет тому назад португальцами и назван Санта Крус. Позже португальцы дали ему нынешнее название — Сейбл. Значит — Песчаный. — Фернандо замолк, прислушался. Потом продолжил: — В 1598 году на острове появились первые поселенцы. Увы, это была сложная публика — преступники, осужденные во Франции на казнь. Среди них оказалась и одна женщина. Предание гласит, что именно из-за нее преступники и повели друг с другом ожесточенную, кровавую войну. Через пять лет в живых на острове осталось лишь одиннадцать человек. С тех пор существует закон, запрещающий проживать на острове женщинам.

Могучий порыв ветра качнул дом. Фернандо протянул к огню руки. Потер ладонь о ладонь. Сказал:

— Лет сто на острове орудовали пираты. Они давали сигналы огнем: путь свободен! Корабли шли на эти сигналы и погибали. В 1801 году британское адмиралтейство оборудовало на острове спасательную станцию. Вот, пожалуй, очень кратко вся история острова Сейбл. Если, конечно, не считать страшных и трагических историй кораблей и людей, нашедших тут свою могилу. — Он поднялся. Снял с вешалки и накинул на плечи длинный плащ. Пробормотал: — Хорошо, что хоть дождя нет. Да и так продует всего.

В дверях он столкнулся с Алексом. У того было красное, исхлестанное ветром лицо. Наверно, осматривал океан с вышки.

— Все нормально. В океане ни огонька, — буркнул Алекс и, стягивая на ходу куртку, отправился в свою комнату.

Гул ветра. Гомон недалеких волн. Шорохи на чердаке, скрип половиц.

Я бродил по скудно освещенному огнем камина помещению, ждал толстяка Джо. Вглядывался в туманные, расплывчатые лица людей на картинах. Кто такие? Кого изображали художники на своих полотнах? Вот женщина с открытой грудью. Синие-пресиние, будто живые, глаза глядели на меня из темного, зеленовато-синего, как морские глубины, полотна. Удивительно — лицо едва ощутимо, чуть приметны полусмытые водой пухлые губы, а вот глаза сохранились. Живут!.. Пейзаж. Лес. Горы. Таинственные, зыбкие, не реальные, словно залито все сине-зеленой водой, расплылась краска в океанских глубинах.

Остановившись у полки с книгами, я взял одну из них и ощутил ладонью приятную шероховатость кожи обложки. Чьи руки, где и когда брали в последний раз эту книгу? Обложка приклеилась к страницам. Я попытался открыть книгу посредине, но страницы будто срослись. И я поставил книгу на место. Может, это те лоции, о которых говорила Рика?.. Тайна.

Хлопнула дверь. Зазвенели стекла в раме. Джо подложил в камин еще сухих смолистых поленьев. Я глядел, как он выкатил щепкой из огня пылающий уголь прямо себе в ладонь и потом, щуря глаза, закурил толстую длинную сигару.

А я подошел к карте погибших возле острова кораблей: «Джоржия» — 1863 год, «Фельмоут», «Лаура», «Эдда Корхум», «Ямайка», «Иоганна», «Сэндер Ника»… Холодок прокатился по моей спине. «Джесси Вуд», «Эфес», «Адонис», «Сириус»… Что-что? Я разгладил ладонью жесткую бумагу. «Сириус»?.. Фу, черт, 1861 год. Вытер испарину, выступившую на лбу, и пошел к огню, сел в кресло, спросил:

— Ну а вы как тут очутились, Джо?

— Из любви к музыке, — усмехнувшись, ответил тот.

Я подождал немного, думая, что он пояснит свои слова, но толстяк Джо глядел в огонь, попыхивал сигарой и молчал. И тогда я нарушил затянувшуюся паузу:

— Джо, а кто это придумал Рике такое длиннющее имя?

— Да она сама. — Джо вынул сигару изо рта, снял корявым черным пальцем табачинку с оттопыренной губы. И вновь потянул в себя дым. Выдохнул синее облако в камин. — Для меня она — Вика, для Фернандо — Катрин. Понимаете? Она будто одна, и будто у каждого из нас по дочери. И для нас и для тех спасателей, которые обитают на другом краю острова. — Он шумно вздохнул. — Через месяц Рика уйдет на станцию Уэст-Ривер и будет жить там. Потом она переберется на другую станцию, к отцам Рене и Максу. Если бы не шторм, они бы приехали сегодня сюда. Так вот, а потом опять вернется. — Он помолчал, улыбнулся: — Мы все ее очень любим, док. Да что любим! Она как… — Джо поразмышлял, — Она как солнечный лучик… Вот уйдет Рика, и я буду каждый день считать: когда же она вернется? И буду, как мальчишка, раз или два в неделю бегать за шесть миль к ней на станцию Уэст-Пойнт, а отец Бен станет ревновать ее ко мне и погонит меня назад. А потом он будет прибегать сюда, проверять, как она учит французский. — Джо грузно встал, повернулся, и кресло сокрушенно закряхтело под его могучим телом.

Толстяк Джо поворошил кочергой, и столб искр унесся в дымоход. Он улыбнулся. Кому? Огню, греющему нас? Девочке, о которой рассказывал? Но вот помрачнел, нахмурился:

— А осенью мы отвозим ее в Галифакс. Она учится там в гимназии Альбрехта. Невозможно пережить эти длинные штормовые и холодные зимние месяцы, эти месяцы без нее.

— Как она попала-то на остров? Тут какая-то тайна?

— Да, док, — немного помедлив и понизив голос, сказал Джо. Оглянулся. И я тоже осмотрелся. Две наши громадные черные тени шевельнулись на стенах и потолке. — По закону она лишь моя, понимаете, моя дочь! Ведь это я нашел ее на моем, понимаете, моем участке!..

— Прости, старина, а что это за участок?

— Тут все просто, док. Весь остров, а точнее, все побережье острова разделено на двенадцать секторов. Понимаете? И каждый сектор принадлежит кому-либо из нас. И вот после шторма мы садимся на лошадей и объезжаем весь остров, смотрим, не вынесло ли кого или что-нибудь из моря-океана: после шторма океан обязательно что-нибудь выкидывает на песок. Всякий мусор, хлам, а то, глядишь, монета, а там — труба подзорная, а там — книга старинная или еще что-нибудь. Понимаете?

— Понимаю. Все понимаю.

— И вот иду я и вижу — небольшой надувной плотик лежит. А в нем… — Джо продолжил вдруг охрипшим голосом: — А в нем, в воде — вода и в плотик налилась — девочка в одной нижней рубашонке… Подбежал, думал, мертвая, а она дышит! Схватил я ребенка, прижал к себе, закутал в куртку и помчался. Почти три мили бежал, док, три мили! И все приговаривал: «Пускай она не умрет, пускай выживет!» Мне казалось, что сердце мое взорвется, а вены лопнут и кровь фонтанами хлынет из ушей и ноздрей. Принес. Растер шерстяным шарфом, потом спиртом, напоил ее грогом. Она открыла глаза. Улыбнулась. И заснула. Сутки спала, док, сутки! А я сидел рядом… Собрались мы все, со всего острова. Открывает она глаза и говорит по-английски: «Где я?» — «А ты откуда? — спрашиваю я. — Как звать?» Она думала, думала, вспоминала, вспоминала, а потом говорит: «А я не знаю, откуда я. Звать? Не знаю, как меня звать».