Пытаешься, пытаешься распутатьв себе большую правду, но в глазахтакая вдруг проскальзывает смута,что стыдно человеку показать,как будто был ремонт в тебе загадан,как снег из лета, ждал его, сбылось:явилась бестолковая бригада,обои налепила вкривь и вкось,но если взгляд смотрящего заточен,он распознает, как ему ни ври,что стены под ажурными цветочкамиискривлены и полны
червоточин,а трещины расходятся внутри.
«что холодеешь анечка…»
что холодеешь анечкаразве тебе темновыпек господь буханочкуперемолов зерносоль да мука отборнаярадуйся и живисовестливо сработаностолько вложил любвилюдям принес и светитсяотдал но знал же ведьчто предстоит ей в хлебницевысохнуть зачерстветь
«Растаем все – вонзенные, сквозные…»
Растаем все – вонзенные, сквозные,под залпом слов из горловых мортир,о, неба, снега взмокшие связные,таящиеся в гробиках квартир.А кто тут отскоблен и безупречен?Мы астры, мы завянем, мы умрем.На обреченность переходит речь мояи лопается мыльным пузырем.Кирпичный лес, возросший полукружьем,огнями запечатанный во мрак.Я сторож, что поставлен без оружия.И видит враг. И сам себе он враг.
«Много снега, мало денег…»
Много снега, мало денег,Плачу ночью на полу.Жизнь меня, как нитку, вделаВ узкоухую иглу.Узкоухи, узколобыЯ, игла, они, оно.Каждой ночью ПенелопаРаспускает полотно.Было море… и озера,Компас, люди, корабли.Был узор. И нет узора.Нитка вьется на мели.Этой ниткой можно вышитьПуть домой, волненье вод.Ткани нет. Лежит прокисшийЗа окошком небосвод.Тихий плеск ассоциаций.Шов неровный у судьбы.Не порваться, не порваться,Не порваться только бы.
Гирлянда
Ну если пересказывать всерьез:у елки обитатели детсада.– Гори, гори! – орут. А Дед Морозпосматривает, словно Торквемада,на мелочь человеческую пьяно.Не светится. А что? Чините сами.И хоровод родителей и нянекневесело над детством нависает.Возня, стихи и танцы возле ели.Хорошего и вспомнишь, что картина,когда всю ночь тебе костюм вертелииз мишуры, бумаги и фатина.И так всю жизнь – смешно и непроглядно:наряды, обнадеженные лица…– Гори, гори!Но не горит гирлянда.А это ты повесила гирлянду,которая сейчас не загорится.
лодочная станция
затянет окна, замерзнут раны,ва-банк, играем в твое-мое,сезон забытых катамаранов,у самой пристани вмерзших в лед,а кровь все крутится час за часомво мраке тела – почти стендаль,не проясниться, не докричаться,где тормоз, газ, вообще – педаль,хозяин
где, тот очкарик ушлый,снега растают, вернется зной,покойся паки, смотри и слушай:ни зги не видно за белизной.
«Когда-нибудь мудрости около…»
Когда-нибудь мудрости околоВ высоком прозрении чувствНа лифте из теплого облакаЯ снова на первый спущусь.Как будто покинула прачечную,Где стрекот стиралок замолк,Сказать, что по счету уплачено,Что людям прощается долг,Что в чистое, круглое, вечноеУспеют меня пригласить,Поэтому жизнь ипотечнуюПомедленней лучше гасить.
«васильковые кони васильковые кони…»
васильковые кони васильковые конии обмытые ливнем деревьев покойникина которых под пенье дождинок ложитсязолотое крыло обреченной жар-птицыэто было тобой это было с тобойэто врезался в осень вагон голубойпробежавшая ласка проворный хорекэто осень и сыплется мир под неео какой ты земной и какой неуместныйи небесные кони и вермут небесныйвсе поет воскресает живя и любяэто небо и смерть и они для тебя
«гремучий свет не обгореть тьфу-тьфу…»
гремучий свет не обгореть тьфу-тьфуи плавишься сырок на берегукак будто бы завернутый в фольгудля запеканья в солнечном шкафусырая лень и сладость и инжири в мягкости плывешь ты сам ты самездок по наступательным волнамбанановый прибрежный пассажирработу тянешь пресная нугаа здесь спокойно помыслы чистымедовая абхазия остытьдиктует белохлебным берегамты арендуешь дынный жар в окносметану что решила прокисатьи виноград сходящий через садбуквально на бутылочное днодешевый угол солнечную нитьчто прошивает лиственную теньты арендуешь этот свет и леньне оплатить
«Это было с нами. Этот тяжелый год…»
Это было с нами. Этот тяжелый год,Кое-как пережитый, прореженный до пустот,Он запомнится тем, что рядом остался тот,Кто умеет ночь выдерживать, не темнея,Тот, кому мы были всего нужнее.Белый шов из скорых. Вирусная кайма.Нас хранила медленная тюрьма,Мы с крыльца смотрели: глухая тьма,Где спускается снег и гибнет внизу бессильно,Но страдание все-таки выносимо.И столкнувшись с этой теменью лобовой,Когда смерть берет, как преступников, под конвой,Ты острее чувствуешь, что живой.Лучше знаешь цену всему тому,Что не отпускает тебя во тьму.
Лето
Дежурила в тени фаланга рюмок.И горний мир просвечивал слегкаСквозь тронутые черным шевелюрыУже немолодого ивняка.Стреляли мелочь, сбившись у пекарни,Как будто прорастая от окна,Широкие раскидистые парни.(А если просторечно, то – шпана.)И от себя само скучало словоГазеты, напечатанной затем,Чтоб вскормленный бездействием ОбломовЗаснул на продырявленной тахте.Гудели провода под небом гжельным.Тогда все обращалось так с тобой,Как если бы готовило к сражению,Но день за днем откладывало бой.Травой тянуло с запада сожженной.Ах, кто бы знал, как выжжет наповал!..Кислил николивановский крыжовник.А рядом человечек созревал.
