От Альбиона до Ямайки

Еще была особенность в карбюраторе. Через него подавалась не только воздушно-топливная смесь, но и воздушно-водяная. Это для того, чтобы иметь возможность влиять на опережение зажигания. А все остальное – как обычно. Примитивно и простенько. Заработал этот агрегат уже зимой, и сразу достаточно уверенно, но долго не хотел выдавать сколько-нибудь заметной мощности. Тарахтел, крутился, но глох от малейшей нагрузки. Месяц мы его и так регулировали, и эдак, но выяснили: у этого капризули есть свои любимые обороты. Вот на них он фурычит без сбоев. А уж когда разогреется до крейсерской температуры, тогда его ничем не остановишь, кроме как топливо перекрыть. Увеличивать же обороты, поддавая газку, бесполезно, сразу начинается спотыкание. Тут сразу нужно и поступление воды увеличивать, чтобы сохранить величину опережения зажигания. То есть мощность возрастает путем роста силы на валу, а скорость вращения можно менять совсем капельку.

Еще нас подвела латунь в качестве материала для уплотнительных колец. Пропала у нее пружинистость после нагрева. Но тут выяснилось, что ее можно заменить неким пружинистым чугуном. Вообще-то покупное «свиное железо» парни классифицировали на следующие категории: светлый чугун, серый и черный, даже слитки его в просторечии именовали свинками. Так, черный – самый плохой, ни на посуду, ни на снаряды не годный. Вот его один умник решил улучшить так же, как мы улучшаем бронзу и медь. Расплавил в железном тигле и долго держал в жидком состоянии. Однако чугун все-таки застыл, тигель с него зубилом срубали, потому что плавиться он больше не желал. Зато получившийся тугоплавкий чугун даже коваться начал, хотя в холодном виде был ломким и зернистым на сколе. Вот из него и сделали поршневые кольца – они капельку пружинили, отчего надеть их на поршень удалось, сломав два из каждых трех. А обломки перековали на резцы и метчики с лерками. Они резали лучше, чем сделанные из покупной стали и, если пережать, ломались примерно так же, как настоящие из моего времени. Твердости им было не занимать, но и хрупкости хватало.

Первый двигатель запрягли крутить валки нашего прокатного стана – ух, и накуют теперь парни своих любимых гвоздей! А то прокат металла с приводом от детских рук и меня здорово напрягал, и для гвоздоделов был узким местом.

Открытым оставался вопрос с движителем для флейта. Делать винт? Сразу встает вопрос с дейдвудом, который нужно просунуть сквозь ахтерштевень. Полная перестройка кормы и минимум два подшипника. Ну и как уберечь дыру ниже ватерлинии от постепенного расширения валом, пока не ясно. Гребные колеса папенька отметет категорически, разве что удастся затолкать их внутрь корпуса, чтобы не портили динамику и внешний вид. Воду к ним можно, в принципе, и сбоку подвести через проем в борту, а уже разогнанную выбросить за корму. Коэффициент полезного действия, конечно, падает. Обидно. Да и флейт все равно придется капитально перестраивать, в этот раз с другого конца. Оставался еще вариант с опусканием винта за корму сверху, как практикуют в подвесных лодочных моторах, но это чересчур сложно чисто механически, хотя вроде бы когда-то и так делали. Зато вариант с внутренними гребными колесами выглядит заманчиво, хотя и подозрительно смахивает на водомет, которые как-то не шибко были распространены. Проблема буриданова осла во всей красе.

Решили все-таки начать с водомета, он как-то попроще смотрится с нашими возможностями. А там, набив руку на малом масштабе, будем посмотреть.

Чтобы было понятно, отчего мне хочется всасывать воду через борт, а не со стороны днища, объясняю. Во-первых, в случае обрастания проще чистить. Во-вторых, если сломается, легче чинить. Дальше начались эксперименты. Как раз построили второй двигун и лодку ящиком, только нос ей сделали заостренный, шириной два метра, длиной около семи и полметра с небольшим высотой. То есть ровно два фута. Вот на ней и развернулись опытовые работы. Собственно, получился у нас паллиатив гребного колеса и центробежного насоса. Изогнутые на концах лопатки загоняли воду внутрь самого колеса вокруг вершины вращающегося конуса, который и служил как бы осью для этих лопаток, гнавших рабочее тело по кругу. А там, где скорость воды становилась максимальной, у основания конуса на противоположном от наружного борта краю колеса, где между ним и стенкой оставалось совсем мало места, она вылетала наружу по касательной сквозь отверстие в транце. Считайте, реактивная струя, бьющая в воду. Так вот, таких устройств ставится пара на одной оси по двум бортам, причем ниже ватерлинии. Дальше начались проблемы с балансировкой, потому что обороты нужны высокие. И с течью в месте, где вал проходит сквозь корпус, тоже не справились окончательно. С самими оборотами и повышающим редуктором, с муфтой сцепления. Ничего неожиданного, но времени на это ушло неожиданно много и на запланированные опыты с обычным винтом совсем не осталось.

Учебный год как корова языком слизнула. Мы в этот раз прошли геодезию и картографию со снятием планов местности и использованием приемов тригонометрии. Еще старшие пересказывали новичкам астрономию, что прошлой зимой преподал капитан Корн. А я вспомнил про проблему с определением долготы, которую без точного хронометра ни в жизнь не решить. Так, по крайней мере, писали в прочитанных мною книгах. Да и метод создания правильного хронометра мне в целом известен. Нужно использовать не маятник, качающийся под действием гравитации, которая меняется от одного места к другому, а вращающийся, как в наручных часах, которому сила земного притяжения глубоко до лампочки. Но тут есть масса тонкостей, связанных с сохранностью упругости пружины, которая и является одним из важнейших элементов колебательной системы; и компенсацией температурного расширения металла механизма. Остальное придумал и доходчиво описал Гюйгенс. У нас даже книги его имеются. И читать их мы уже научились – латынь Сонька превозмогла. Вот только есть ли в Ипсвиче часовщик? Потянет ли он такие опыты? Да и как к нему так подобраться, чтобы он не растрезвонил на весь мир полученную информацию?

Еще была проблема с громким выхлопом мотора, работающего в кузнице. Пришлось клепать из железа бак, куда этот выхлоп и направили. Вот тут и стало понятно, что кроме окиси углерода в этом выхлопе прорва водяного пара, потому что он получается не только от сгорания водорода, но еще и из воды, которую мы сами же в цилиндр впрыскиваем, регулируя опережение зажигания. Пар, кстати, и тепло отводит лучше любого радиатора или водяной системы охлаждения. Вот тут и приладили на мотор второй цилиндр, на этот раз паровой, клапаны которого привели в действие не от большой шестерни, делящей обороты коленвала пополам, а от малой. Ну а сам выхлоп пустили туда не прямиком, а через накопительный цилиндр. Машина сразу заработала куда как тише. Не резкими взрывными хлопками, а пыхтением. Что же касается прибавки мощности, то ее сразу заметили. Кажется, на четверть стало больше. Или даже на треть. Корректно измерять ее мы не готовились. Ну и паровая добавка стала аналогом маховика, повысив плавность работы всей системы в целом.

Машина эта употребляла любую горючую жидкость. Ром, например. И конденсат, полученный Гарри Смитом прожариванием сухих дров в котле перегонной установки, причем даже в смеси со стекшим на дно дегтем, который тоже может гореть. Но конденсатом в качестве топлива мы не особенно увлеклись, потому что хранить его приходится в стеклянной посуде, иначе он улетучивается. И имеет отчетливый запах ацетона. Вот если останемся без нефти из-за какой-нибудь заварушки на Ближнем Востоке, тогда и заинтересуемся этим видом топлива. Меня сильнее волнуют производные нефти. Ведь из нее вырабатывают полиэтилен. Помню, что при повышенных давлении и температуре идет полимеризация, но ведь не просто так, наверняка туда еще чего-то капают. Катализатор там или инициатор. Опять же для опытов требуется автоклав – крепкая герметичная емкость, которую можно сильно нагреть, и она от этого не взорвется. Так есть у нас цилиндры поршневых помп, для их изготовления даже оснастка имеется. А в качестве крышки… ничего подходящего. Сделали, притерли и даже прокладку свинцовую поставили. Как-то подумалось, что вряд ли потребуется нагревать органическое вещество до более высоких температур, а то оно улетучится, вместо того чтобы слепить свои молекулы в более длинные.

Череда попыток заняла несколько весенних месяцев и ни к чему не привела. Тут-то я и сообразил, что не напрасно искомое вещество называется «много этиленов». Оно образуется именно из газа этилена, а не из бензина или парафина. Газа-то у нас нет. Сплошные жидкости. Зато лодка с внутренними гребными колесами бегала по Гиппингу и вверх по течению, и вниз. Я даже тягу относительно легко измерил. Вышло больше сотни фунтов, то есть с полсотни килограммов. Оставалось изготовить двигатель еще сильнее в расчете применить его на крупном судне, а то по моим прикидкам мощность выходит всего-то порядка тридцати киловатт, и большая их часть мистически теряется внутри нашего водомета.

Ничего примечательного за весь этот год не случилось. Я преподал старшим ученикам всю математику, какую планировал, а они скопировали мою логарифмическую линейку, на которой лихо умножали, делили, возводили в квадрат и куб, извлекая и соответствующие корни. Свободно оперировали синусами, тангенсами и теоремой Пифагора. Для этого времени, считай, профессора. Все подросли и стали сильнее, хотя до матерых мужиков пока не дотягивали.

* * *

Есть в Ипсвиче часовщик. И часы он делает. Одни такие его работы ходики с цепочкой висят у нас дома. В действие приводятся гирями, имеют винтик для регулировки длины маятника и одну-единственную стрелку. Мы их всем детским садом выставляли на точный ход, выверяя по прохождению солнца через меридиан. То есть по моменту астрономического полдня. Зимой они идут капельку быстрее, чем летом, потому что температурное расширение маятника укорачивает его в холода, и удлиняет, когда тепло.

Хорошие часы, правильные. Но не хронометр. Так вот, стоим мы с Сонькой в лавочке и любуемся пружинным вариантом, который тоже с маятником. В эту эпоху мастера колоссальное внимание уделяют внешней отделке – тут тебе и виноградные листья, и завитушки всякие, которые к точности хода никакого отношения не имеют. Мэри тоже тут, одетая прислугой из хорошего дома. А Сонька – хозяйской дочкой. Молчим, стараясь заглянуть внутрь, чтобы увидеть зацепления колесиков и вообще, как оно там внутри работает. Часовщик тут же – ждет вопросов. И еще парнишка с просмоленными ладонями, одетый на матросский манер, тут отирается. Так и светится любопытством. Уже не подросток – юноша с легким пушком на верхней губе.

Находящиеся при нашей с Софи особе в качестве слуг Том Коллинз, Ник Смит и Билл с Дальних Вязов – самые старшие из наших старших – поглядывают на него не так, чтобы с опаской, но встать стеной на защиту профессора Корн готовы.

– Интересно? – обращаюсь я к незнакомцу.

– А то! – отвечает он, не отрывая взора от самого края механизма, который совсем чуточку видно наискосок. И тут же исправляется: – Йес.

Что? Он мне по-русски ответил?

– Чьих будешь? – немедленно завладеваю я нашим одним на двоих речевым аппаратом.