От Александровского централа до исправительных учреждений. История тюремной системы России

Спустя пять минут в тесное помещение зашли трое осужденных. Сели на скамью, напротив – журналист.

– Можно я вас расспрошу, – начинает Уве, – вот вы, например, как сюда попали?

Сидящий по левую руку от журналиста осужденный нехотя отвечает:

– За утечку информации.

– А где вы работали?

– В ФАПСИ.

– Это федеральное агентство правительственной связи? Правильно я понял? Вы там работали?

– Да, именно там.

– А куда утекала информация?

– В БНД.

– В БНД? В разведслужбу эФ-эР-Гэ?

– Совершенно верно.

Ошалев от того, что перед ним сидит немецкий шпион, корреспондент «Шпигеля» решается произнести то, о чем он думает в этот момент, вслух:

– Значит, вы – немецкий шпион!

– По приговору суда – да.

Уве Клуссманн переводит дух, собираясь с мыслями. Для немецкого журналиста встретить в русской колонии немецкого шпиона – настоящая удача.

– А вы по национальности… кто? – продолжает интервью корреспондент.

– Русский.

– А в Германии бывали?

– Я родился там.

– О, неужели?

– Да, я жил в Германии. До девяти лет. Вместе с родителями.

– А с какого вы года рождения?

– Сорок девятого.

– Ваш отец был военный?

– Да.

– И проходил службу в Германии?

– Совершенно верно.

– А потом…

– Потом мы уехали в Россию – тогда еще Советский Союз.

Записывая ответы собеседника в блокнот, журналист не удерживается от комментария:

– Девять лет – это много. И у вас, конечно, остались хорошие воспоминания о Германии? Да? У вас там были друзья?

– Ну, как вам сказать. Я уже ничего не помню о том периоде. Давно это было.

– А немецкий язык вы знаете?

– Знал раньше. Но тоже уже не помню.

– А сейчас, когда вы находитесь в колонии, и осуждены за передачу данных германским спецслужбам, Германия вам как-то и чем-то помогает?

– Нет, не помогает. Ну, если бы я действительно работал на германскую разведку, то полагаю, что ваша страна сейчас бы обо мне не забыла.

Второй из троих осужденных, вызванных на интервью, оказался более разговорчивым.

– Записывайте, – сказал он, – мне скрывать нечего. Я занимал должность мэра в одном из городов Сибири. И вместе со своими помощниками вскрыл большие нарушения, которые происходили в нашем городе. Несколько фирм незаконным путем приватизировали почти все промышленные предприятия в городе. Нажили на этом огромные состояния. Я обратился в прокуратуру города, но прокурор спустил мою инициативу на тормозах. Попросту он отказался заниматься этим делом. Я написал в Генеральную прокуратуру, которая взяла под защиту прокурора города и тоже отказалась давать ход делу. А потом меня обвинили…

– В чем обвинили?

– Мне скрывать нечего, я этой взятки не получал…

– Это интересно, – пробормотал Уве, и посмотрел на третьего осужденного. – А вы за что сидите?

– За обвинение в заказном убийстве.

– Кого убили? Если можно узнать, – добавил журналист.

– Я не хочу об этом говорить.

– А где работали?

– Я был мэром в Красноярском крае.

– И на сколько лет вас осудили?

– На двенадцать.

– А чем вы занимаетесь в колонии? Вы где-нибудь здесь работаете?

– Работаю. В тарном цехе.

– В какой должности?

– По рабочей специальности. А вообще я больше не хотел бы ни о чем разговаривать. Все здесь нормально. Кормят хорошо, работу предоставляют. Что еще нужно? Поскорее отбыть срок и вернуться домой.

– А как это можно – поскорее?

– Ну, хорошо вести себя, не нарушать дисциплину, и тогда тебя смогут перевести на условно-досрочное освобождение.

…Выходим из зоны. Гремят тяжелые двери, оббивающие металлические косяки. Где-то лают собаки.

Начальник колонии Валентин Иванович Степанченко приглашает в свой кабинет. Снимает с телефонного аппарата трубку и командует невидимому абоненту:

– Отправляй его в мой кабинет.

Через несколько минут в дверях появляется человек в робе.

– Вызывали, гражданин полковник?

– Вызывал. Вот из Москвы приехал корреспондент журнала «Шпигель», если хочешь, можешь с ним пообщаться. Можешь на что-нибудь пожаловаться… если желаешь.

– Ни на что не буду жаловаться, все устраивает.

Валентин Иванович с удивлением смотрит на осужденного.

– Я Уве Клуссманн, журнал «Шпигель», московское бюро, – говорит корреспондент, – вас можно расспросить? Можно вас сфотографировать? Я буду писать статью об этой колонии.

– Фотографировать? Ни в коем случае!

– Почему?

– Меня в Москве многие знают…

– А можно спросить вашу фамилию?

– Да не скажу! Ни за что на свете.

– Статья выйдет в журнале «Шпигель». Это немецкий журнал… его в Москве не читают.

– «Шпигель»? Да очень хорошо читают… мои бывшие коллеги.

– Ваши коллеги? А где вы работали?

– В КГБ, сейчас это ФСБ.

– И в КГБ читают «Шпигель»?

– О, еще как читают! Там все читают!

– А можно вас еще спросить: вы кем там работали?

– Послушайте, что вы мне все вопросы задаете? У вас там, наверное, где-то микрофон спрятан. Да?

– Нет, нет. Никакого микрофона. Я спрашиваю вас просто так.

– Как – нет микрофона? Уж меня-то вы не обманывайте. Я двадцать лет в КГБ проработал, знаю, как это делается.

– А сейчас прочему вы здесь?

– Как – почему? По приговору. Осужден на четыре года. Сейчас перевелся на условно-досрочное освобождение – в колонию-поселение. Интервью не хочу давать принципиально: у меня в Москве много знакомых, прочитают, увидят, пойдут слухи, сплетни. А зачем мне это? Потому что после освобождения я рассчитываю вернуться на свою работу.

Журналист оглянулся на полковника Степанченко.

– Поселение находится при нашей колонии, – пояснил Валентин Иванович.