От часа тьмы до рассвета

Вдруг я почувствовал, как начали гореть кончики моих указательного и среднего пальцев, как будто кожа на них была натерта и сломались ногти. Несмотря на неприятную боль, я начал повторять ногтями контуры букв, врезая их в дерево еще глубже. Меня снова посетило мучительное чувство, что не хватает одного крошечного камня из всей мозаики, чтобы довершить ужасную картину давно прошедшего в моем подсознании и сделать ее доступной для моего сознания. Шершавый налет на моем языке и во рту вдруг совершенно высох, и моя слизистая оболочка начала саднить, а в горле снова было такое ощущение, будто кто-то крепко держит меня невидимыми руками за шею, не давая вздохнуть. Я не мог здесь быть никогда, это было совершенно исключено. И в то же время мне вдруг стало абсолютно ясно, что я именно тот человек, который нацарапал эти буквы, здесь. На какое-то мгновение мне показалось, что я увидел, как рука моя сжалась, стала узкой, маленькой и нежной, как рука ребенка. В ужасе я наблюдал, как она, расцарапанная до крови, бледная и судорожно сжатая до такой степени, что выступили наружу детские нежные вены на тыльной стороне ладони, тесно привязана к подлокотнику. Возможно ли, что я уже был здесь однажды? Если не в этой жизни, то в другой, в которой мое имя тоже начиналось с буквы Ф, или, может быть, я был…

— Вы только посмотрите на это! — голос Элен грубо вырвал меня из моих мыслей. Черт! Я был так близок к разгадке! Еще несколько мгновений, и я добавил бы в пазл недостающие фрагменты, которых мне так не хватало, чтобы довершить картину, ответившую бы на все вопросы. А теперь она снова разбилась на миллионы маленьких, разлетевшихся во все стороны частичек, превратившихся в жуткий хаос, разобраться в котором было уже совершенно невозможно. По крайней мере, мои мускулы и суставы снова повиновались мне, и я порывисто встал, охваченный внезапным ужасом от этого грубого стула и от себя самого, и мог подойти к докторше. Она стояла посередине странной стальной платформы и так сильно наклонилась вперед, что я уже был готов подхватить ее и оттащить, если она потеряет равновесие и начнет падать. Карл подошел к ржавым перилам, которые обрамляли круглую платформу с нашей стороны, и посветил неровным, прерывающимся лучом фонаря в кажущуюся на первый взгляд бездонной глубину под этим своеобразным мостиком, и Юдифь протиснулась между мной и Элен и проследила за лучом фонаря внимательным взглядом, задумчиво наморщив лоб.

Примерно в восьми метрах от нас располагался пол башни, который был покрыт чем-то темным, слегка поблескивающим, что я на первый взгляд принял за густую жидкость (пожирающий людей, агрессивный секрет монстра, как подсказывала мне моя фантазия, которая из-за страха приобрела невероятный, неизвестный мне до сего дня размах), которая оказалась все-таки обрезиненным черным материалом, странно изгибавшимся к середине, он был закрыт в центре еще более темным матовым кругом примерно метрового диаметра и, таким образом, походил на огромный глаз.

— Что это? — прошептал я неуверенным, удивленным тоном.

Элен беспомощно пожала плечами.

— Это… это самый громадный динамик, который я когда-либо видел, — простонал Карл с благоговением, которое вытеснило на некоторое время его золотую лихорадку. Он медленно водил фонарем по блестящему материалу, потом по внутренней стене зловещей башни вверх, пока не остановился на маленьком круглом предмете, который был расположен на высоте примерно трех метров над первой площадкой со странным кругом из стульев. Хозяин гостиницы медленно поворачивался по кругу, и конус света выхватывал из темноты расположенные на равных расстояниях маленькие громкоговорители, все больше и больше, которые располагались прямо над нашими головами, под потолком и вокруг всей платформы. Все они были направлены в центр площадки, как и их высокие, массивные примерно двухметровые собратья.

— Высокочастотные громкоговорители, — вполголоса пробормотал Карл то, что я, привыкший к концертам и громкой музыке, уже давно понял, только не смог выразить в словах. — Вы только посмотрите не это. Громкоговорители все разного размера. Это для высоких, средних и низких частот. Какой-то фрик построил здесь совершенно улетную установку, о какой я когда-либо слышал, — он изумленно покачал головой и снова повернулся к тому месту в круге, чтобы еще раз подивиться на динамики. — Сидеть здесь, покуривать травку и слушать Пинк Флойд «The Wall» — вот это элизиум… Да это…

Хозяин гостиницы запнулся. Затем он бросился к ближайшему из расположенных между стульев маленькому ящику, опустился около него на колени и энергичным кивком головы приказал Элен спуститься к нему. Когда она подошла к нему, он резким движением сунул ей в руку фонарь.

— Давай, свети внутрь, медицинская дрянь! — зашипел он, открывая маленький ящик рядом со страшным стулом.

— Что, нашел наконец свои сокровища? — язвительно спросила Юдифь и подошла к ним. Я последовал за ней.

Хозяин гостиницы рывком поднялся и направил пистолет Марии ей прямо в лоб.

— Еще одно слово, и я вышибу тебе мозги, вертихвостка.

Другой рукой он показал на ящик у его ног.

— Кто из вас знает, что это? — спросил он. — Это явно не относится к этой мегастереоустановке.

Я этого не знал, но, тем не менее, мог предположить, что маленький ящик, в котором были видны какие-то стрелки за стеклянными пластинками, служит для каких-то измерений, может быть, это микшерный пульт для стереоустановки.

— Это установка для ЭЭГ, — деловито сказала Элен.

— Что-что? — сбитый с толку переспросил Карл, мотая головой.

— ЭЭГ, или электроэнцефалограф, — повторила Элен ледяным тоном. — А вот это, — она указала на пучок цветных проводов, — тонкий кабель с электродами, это измерительные электроды, которые смазываются специальной токопроводящей жидкостью и прикрепляются пациенту на лоб и другие участки головы.

В течение нескольких долгих секунд хозяин гостиницы стоял, уставившись на молодую докторшу, забыв закрыть отвисшую челюсть, затем попытался изобразить на своем лице нечто, что, скорее всего, должно было быть улыбкой.

— Кажется, они слушали здесь чертовски клевую музыку, — сказал он.

«Чертовски клевую музыку», — эхом отдались его слова в моей голове. Последний камень из мозаики… Я снова приблизился к разгадке. Это место было опасно, оно…

У меня было такое чувство, что я отчаянно бросился на штурм почти непреодолимой стены в моей памяти. Там было что-то, что я должен был знать про это помещение, про всю эту крепость, что-то чрезвычайно важное… Почему я не мог этого вспомнить? Я ясно и отчетливо видел информацию, которая хранилась в моем подсознании. Но я не мог ее распознать.

Я невольно вспомнил газетную заметку, которую прочел от скуки во время моего путешествия в поезде. Репортаж о способности детей полностью вытеснять из активного сознания воспоминания о травматическом опыте. Может быть, я действительно уже бывал здесь однажды? Я мог вспомнить много интернатов, в которых я побывал в детстве и ранней юности, и среди них совершенно точно не было крепости Грайсфельдена. Может быть, моя память пыталась защитить меня от чего-то, препятствуя моему осознанию того, почему эта таинственная крепость так страшна для меня?

— И хотя эта техника с сегодняшней точки зрения кажется допотопной, — мрачно хвасталась Элен своими познаниями, — эта установка вовсе не относится ко временам Второй мировой. Мне кажется, эти приборы были смонтированы здесь где-то в восьмидесятые годы.

Должно быть, говорить о том, что она хорошо знает, было ее способом борьбы со страхом, который она должна была ощущать, глядя в дуло пистолета, наставленного на нее Карлом, который был готов выстрелить в любую минуту. Ей должно было быть совершенно ясно, что нам вполне достаточно этой информации, но докторша продолжала говорить твердым голосом, с кажущимся профессиональным увлечением. Это должно было меня устраивать. Хотя внизу, в анатомической коллекции, я готов был убить ее за эти ее проклятые сухие замечания, сейчас это все же было гораздо лучше, нежели то, что она могла бы еще раз за эту ночь потерять контроль над собой и сорваться, что, учитывая оружие в руке трактирщика, могло бы иметь самые драматичные последствия.