От фарцовщика до продюсера. Деловые люди в СССР

Мы долго искали выпускающую компанию, ибо к ней существовали определенные требования: близко стоять к европейской музыке, понимать разные стили работы, мыслить творчески и перспективно. Таких в России немного, в основном стремятся сиюминутно и побольше заработать и поменьше вложить. Вообще, этот бизнес связан с большим риском, вполне вероятна ситуация (но не в этом случае), что продукт себя не оправдает. И тогда компания покрывает убытки за счет других прибыльных проектов и в зависимости от их соотношения может или развиться, или погибнуть.

Компания берется финансировать следующие альбомы Димы, при этом запись может обойтись в 30–40 тысяч, а может и во все сто. Соответственно, может уменьшиться итоговый гонорар артиста. Ну и мой, как продюсера, представляющего его интересы, поэтому априори сумму будущих гонораров сосчитать сложно.

Общение с западными рекорд-компаниями, к которым относится и «Гала», куда приятнее, чем с отечественными. В соответствии с их бизнес-принципами они и не принимают участия в концертах «своих» звезд и в доходах от них. Многие же компании с отечественным менеджментом активно лезут в концертную деятельность, желая максимально монополизировать шоу-бизнес: АРС-рекордс, Айсберг-Мьюзик, Реал-Мьюзик — они дают эфиры для своих артистов, а потом стригут их по полной программе. Конечно, это их право, и артистов никто насильно в кабалу не тянет, но сама постановка вопроса весьма драконовская. С другой стороны, если артист готов продаваться за копейки, туда ему и дорога. Но это к слову. Я же пока занимаюсь подготовкой к презентации: это и большая рекламная компания, и промоушен с ТВ-версией, и сама организация, думаю, в тысяч 70 обойдется. Ну, гулять, так гулять!

Ну а давным-давно моя «прогулка» вела меня в Мордовию.

Итак, мой путь лежал в Дубровлаг. Звучит как край света, но в принципе это не так уж далеко. И опять спасибо маме: ходила по мукам, таскала справки, что она заслуженный человек, фронтовик. Стыдилась, но ходила. В сталинские времена Дубровлаг был знаменит сидевшими иностранцами и серьезными отечественными госпреступниками. Да и в 80-е на том почтовом отделении, куда я попал, в числе прочих находилась и маленькая зона, человек этак на сто, где примерно в те же годы отбывали наказание Солженицын и иные диссиденты. Я же угодил на строгий режим, на «семерку», в поселок Сосновку. Там томилось более тысячи заключенных, называлась она предельно доходчиво — «Мясорубка», и о ней ходили жуткие слухи. Мол, каждый день убивают, калечат, творится полный беспредел. Вот в эту «мясорубку» я и отправился из пересыльной тюрьмы на станции Поти. Нас посадили в вагончик, и он, не торопясь, покатил по местной узкоколейке. Через каждые пять километров новая зона, а значит, и остановка: «Кому сюда — милости просим!». Центральное же мордовское управление ИТУ, опекающее в сумме 20–30 тысяч заключенных, расположилось в городе со смешным названием Явас (смешнее только «Ананас»). Но меня это совершенно не веселило.

По приезде, как всегда, посещение банно-прачечного комбината, санитарная обработка, стрижка. Выдали серую ЧИСовскую (часть интендантского снабжения) униформу. Кстати, понятие моды существовало и на зоне, и ходить в казенной одежде являлось уделом мужиков и бичей. Более материально обеспеченные носили более качественную одежду и обувь. Но если сейчас можно хоть фирменный «Адидас» напялить, тогда требовалось существенное внешнее сходство со стандартным одеянием. Поэтому вся разница, впрочем, весьма очевидная наметанному глазу, состояла в чуть ином покрое, в материале поплотнее, если телогрейка, то с воротником, а не местная битловка. Раз в месяц дозволялась вещевая передачка, и родственники заключенных бегали по магазинам спецодежды, выискивая подходящие шмотки.

Когда я сел во второй раз, слово «колония» уже стало жаргонным, правильно это заведение следовало называть «ИТУ». Во главе ИТУ стояли начальник и ряд его замов: по оперативно-режимной работе, политико-воспитательной, по производству и по общим вопросам. У каждого зама существовали отделы, а зам по производству одновременно являлся директором завода, на котором зэки и работали. Завод выпускал и мебель, и садовые домики, но основным в ассортименте являлись корпуса для советских телевизоров. Тогда ведь японской техникой обладали единицы, а остальные довольствовались просмотром передач по отечественным «ящикам». Пластиковых корпусов тоже еще не существовало, все делалось из дерева. А собрать качественный деревянный корпус совсем не просто, но именно этим мы и занимались. Заводы, прежде всего Александровский, ждали нашу продукцию и подгоняли руководство зоны. А оно, в свою очередь, шпыняло своих сидельцев.

В большом кабинете начальника ИТУ набилось свыше 30 человек — начальники всех отрядов, руководители разных служб. Там происходило распределение по отрядам и по цехам. На ковер вызвали меня. Я рассказал, что по образованию инженер-экономист, имею серьезный опыт работы. Не скрывал своих амбиций и готовности к самым ответственным должностям. В общем, вызвал такое доверие, что меня сразу же назначили начальником сборочного цеха. Предыдущий глава цеха работу почти развалил и сам это понимал, а потому даже с облегчением выслушал «приказ свыше».

— Сдавай дела Айзеншпису, вводи его в курс работ.

Так я, простой советский заключенный, оказался на руководящей должности, на которую нередко назначают и вольнонаемных граждан. В мои обязанности прежде всего входило выполнение (а еще лучше перевыполнение) плана, посещение оперативок, плотная работа с администрацией и с осужденными. Приходилось давить на бугров, которые, по местным меркам, очень серьезные товарищи. Приходилось спорить с администрацией, доказывая свою правоту.

Приходилось много работать.

Конечно, мой пост требовал максимальной гибкости и контактности, но все возможно, если правильно себя поставить, мудро и аккуратно вести себя. Тогда тебя начинают уважать, идти на контакт весьма авторитетные люди, чтобы определить свое положение — работать или не работать, есть ли хорошая синекура или нет. Ищут к тебе пути и люди из администрации колонии, у них свой интерес. В общем, следовало правильно сориентироваться в этой ситуации, не допустить промашки. С высокой должностью на мои плечи легла и большая ответственность, и все это понимали. Поэтому вначале особо не давили, присматривались ко мне. И я присматривался, кто есть кто.

Качество руководства определяется не столько знанием и образованием, а опытом и особым складом ума и характера. Я же не только имел понятие о статистике, бухучете, об экономической оценке ситуации, но и обладал качествами лидера, завидной энергией и активностью. Я увлекался психологией и философией и успешно применял некоторые познания на практике. Бродяга ли, уголовник, авторитет или работяга — я с каждым находил общий язык и имел неплохие отношения. И, конечно, жизненный и тюремный опыт, которого уже успел набраться. При этом я всегда предпочитал оставаться собой и делать вещи по собственному разумению.

Так, например, за все годы в неволе я не сделал ни одной наколки, считая это ниже моих эстетических принципов.

Я не расхваливаю себя, просто хочу объяснить, что только эта совокупность качеств помогла мне удержаться в местах заключения на достаточно высоком уровне. Да еще и состав моего преступления, а я сидел за большие деньги, за серьезное госпреступление. А так ведь в основном один шапку с прохожего снял, а другой кирпичи украл. И если даже эта ерунда происходит по второму разу — сразу в строгий режим. При этом средний срок здесь года четыре-пять, то есть вовсе не самые большие злодеи сидят. Очень многие попадают за тунеядство, за бродяжничество. При этом сама «исправительная» система как бы определяла для впервые оступившегося зону как альма-матер и способствовала его возвращению на круги своя. Большинству освобождающихся просто некуда было податься.

Существовал многочисленный список населенных пунктов: столицы союзных республик, города-герои, погранзоны, портовые города и т. д. и т. п., куда бывшему зеку путь-дорожка была заказана. Многие прописывались за так называемым «сто первым километром» или маялись по паспортным столам, исполкомам, приемным всяких «президиумов» в тщетной надежде получить разрешение жить в родном доме с отцом и с матерью. Чем строже режим, тем больше ограничений на прописку. А если у зека, независимо от режима, вообще не оказывалось родных, его жилплощадь переходила в ведение государства и отдавалась нуждающимся, например молодым специалистам УгРо и ОБХСС. Возвращались в зону и те, кто излишне глубоко впитал принципы уголовной жизни и не мог освоиться на воле. Где «петухи» свободно гуляют по улицам и хватают за рукава прохожих, где слово «козел» в повсеместном обиходе, где все посылают друг друга и поминают нехорошим словом мать. Как жить в таком мире, где смещены все понятия, сняты запреты и пахнет беспределом?