От Кибирова до Пушкина

6. Познанский. Заговоры. — (21).

Познанский Н. Ф. Заговоры. Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул. — Пг.: Тип. А. В. Орлова, 1917. — XIV, 327 с.

7. Русские Пропилеи. Т. 6. — (33; VI, 1375 — т. 1, 2, 4).

Русские Пропилеи. Материалы по истории русской мысли и литературы / Собрал и приготовил к печати М. Гершензон. — М.: М. и С. Сабашниковы, 1919. — Т. 6. — 252 с.

Опять от Пушкина

I. А было ли отмечено…? (Пушкин)

1.

Шипи, шампанское, в стекле, Друзья, почто же с Кантом Сенека, Тацит на столе, Фольянт над фолиантом? Под стол холодных мудрецов Мы полем овладеем; Под стол ученых дураков! Без них мы пить умеем. («Пирующие студенты») Возьмите прочь Сенеку Он правила сложил Не в силу человеку И кто по оным жил. (Ломоносов. «Разговор с Анакреоном» — ответ на оду XXIII)

Ломоносовский подтекст, вероятно, подтверждается другим контекстом у Пушкина:

Я вижу: хмурится Зенон, И вся его седая свита: И мудрый друг вина Катон, И скучный раб Эпафродита, Сенека, даже Цицерон Кричат: «Ты лжешь, профан! мученье — Прямое смертных наслажденье!» («Послание к Лиде»).

Если ассоциация Сенеки с Тацитом (в черновиках Сенека, Плиний [652] ) у Пушкина появляется неоднократно, то Катон явно продиктован другим «ответом» из «Разговора с Анакреоном»:

652

Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 20 т. СПб., 1999. Т. 1. С. 335.

От зеркала сюда взгляни, Анакреон, И слушай, что ворчит нахмурившись Катон… (Ответ на Оду XI. там же)

2. Загадочная аналогия, знакомство Пушкина с этим текстом, кажется, невозможно, а общего источника пока найти не удалось.

Все предрассудки истребя, Мы почитаем всех нулями, А единицами — себя. (Евгений Онегин II. XIV).

Верь мне, Теодор, Дон-Жуан — любимейшее детище природы, и она наделила его всем тем, что роднит человека с божественным началом, что возвышает его над посредственностью, над фабричными изделиями, которые пачками выпускаются из мастерской и перестают быть нулями, только когда перед ними ставят цифру. [653]

3. «Сказка о царе Салтане», на удивление, изобилует самоповторами или автоцитатами, не говоря уже о перекличке с «присказкой» к «Руслану и Людмиле» («Там о заре прихлынут волны / На брег песчаный и пустой» и т. д.). В стихах «Торговали мы булатом / Чистым серебром и златом» ключевые слова из «Золота и булата» (1814–1826) оказываются зарифмованными (в творительном падеже) [654] . Обращение «Ты, волна моя, волна! / Ты гульлива и вольна…» повторится, два года спустя, в обращении королевича Елисея в сказке о «Мертвой царевне…» [655] к солнцу, месяцу и ветру (почти повторяющем инвокации Ярославны). Особенно любопытно совпадение строк об изготовлении лука:

653

Гофман Э.Т.А. Дон-Жуан [1812] (Пер. Н. Касаткиной) // Гофман Э. Т. А. Избранные произведения: В 3 т. М., 1962. Т. 1. С. 72. Du kannst es mir glauben, Theodor, den Juan stattete die Natur, wie ihrer Schosskinder liebstes, mit alle dem aus, was den Menschen, in n"aherer Verwandtschaft mit dem G"ottlichen, "uber den gemeinen Tross, "uber die Fabrikarbeiter, die als Nullen, vor die, wenn sie gelten sollen, sich eist ein Z"ahler stellen muss, aus der Werkst"atte geschleudert werden, erhebt (Hoffmann E.T.A. Werke: in 15 Teilen / Hrsg. v G. Elinger. Berlin et. al. s.a Т. I. S. 78).

654

Это сопоставление (с упоминанием еще и «Скупого рыцаря»), как оказалось, было уже сделано в кн.: Фаустов А. А. Герменевтика личности в творчестве А. С. Пушкина (две главы). Воронеж: РИЦЕФ ВНУ, 2002. С. 184.

655

Другая перекличка со «Сказкой о Царе Салтане» — здесь повторяется в таком же двузначном контексте формула царь-отец (см.: Левинтон Г. А. Отрывки из писем, мысли и замечания (Из пушкиноведческих маргиналий) // Пушкинские чтения в Тарту. 2. Тарту, 2000. С. 147).

Ломит он у дуба сук И в тугой сгибает лук <…> Тонку тросточку сломил, Стрелкой легкой завострил —

со стихотворением «Прозаик и поэт»:

Ее с конца я завострю, Летучей рифмой оперю, Взложу на тетиву тугую, Послушный лук согну в дугу.

Перекличку с черновиком «Медного всадника» я уже отмечал, позволю себе привести этот абзац:

Наименование Князь в этой сказке очень любопытно: царевич «нарекся князь Гвидон» после «венчания княжей шапкой», т. е. это слово обозначает суверенного князя, в то же время он царевич и наследник Салтана, т. е. великий князь в современном Пушкину значении (prince du sang, prince royal, dauphin). Сочетание, в котором это значение слова царевич актуализируется — «И царевича венчают / Княжей шапкой и главой / Возглашают над собой», — лексически (соседством слов) перекликается с любопытным примером из черновиков к «Медному всаднику»: «И ты Москва, страны родной / Глава сияющая златом / И ты уже [пред] младшим братом / Поникла в зависти немой», где enjambement сталкивает (или разграничивает) узуальное переносное значение (глава страны) в первой строке с буквальным — или, наоборот, метафорическим — во второй (поддержанным далее глаголом: глава <…> поникла) [656] .

656

Левинтон Г. А. Туда и обратно (несколько примеров из сибирского фольклора и европейской литературы) // Миф, символ, ритуал. Народы Сибири. М.: РГГУ, 2008. С. 289, сн. 47.

II. Гумилев. Из «Посмертного сборника»

1. Строки Гумилева

Поэт ленив, хоть лебединый В его душе не меркнет день, Алмазы, яхонты, рубины Стихов ему рассыпать лень —

имеют много отголосков у Мандельштама (в особенности в контексте темы ожерелья [657] , ср. и название «Жемчуга» [658] ), в том числе:

657

См.: Левинтон Г. А. Мандельштам и Гумилев. Предварительные заметки // Столетие Мандельштама. Материалы симпозиума. Mandelstam Centenary Conference / Ed. by R. Izlewood, D. Myers. Tenafly, N.J.: Изд. «Эрмитаж», 1994. С. 33–34.

658

Тема жемчуга как метафоры поэзии у обоих поэтов хорошо известна («раковина без жемчужин», жемчуг в итальянских стихах Мандельштама и в «Разговоре о Данте»).

Не хочет петь линючий, Ленивый богатырь —

причем в самом этом стихотворении Гумилева [659] важна перекличка с «инфантильной» темой Мандельштама («Лелея детские обиды / На неосмысленных людей» [660] ). Перечислительная, «ювелирная» строка восходит к Пушкину:

Доволен скромною судьбою И думаю: «К чему певцам Алмазы, яхонты, топазы» <…> («Послание к Ю<дину>»).

659

«Лебединая тема» связана с традицией Горация и с «Гондлой». «Дремать Танкредом у Армиды» во второй строфе — «Армидин сад» фигурировал в акростихе, «Аддис-Абеба город роз», где был анафорически связан с прилагательным «Алмазный» (начала ст. 4 и 5 — последнее А в Анна и первое в Ахматова).

660

Раньше Гумилева: «Только детские книги читать, / только детские думы лелеять…» и позже: «Еще обиду тянет с блюдца / Невыспавшееся дитя <…> Людских страстей, людских забот».

Стихотворение в целом варьирует пушкинскую тему «Пока не требует поэта…», а также «Мой строгий друг, имей терпенье…» и «Поэт» («В жизни светской, в жизни душной» А. К. Толстого [661] .

2.

Вот девушка с газельими глазами Выходит замуж за американца…

Ср. описание мусульманского рая в известной книге Делича:

А райские девы! Полногрудые девушки с нежной кожей, как страусово яйцо, с глазами, подобными сокрытым в раковинах жемчужинам, с глазами газели, с девственным, но соблазнительным взглядом [662] .

661

По времени «Поэт ленив», видимо, совпадает с работой Гумилева над подготовкой 1-го тома А. К. Толстого для изд-ва Гржебина. Не знаю, как интерпретировать то, что оба названных стихотворения, весьма известных, в этот том не были включены.

662

Делич Ф. Вавилон и Библия (Delitzsch F. Babel und Bibel). Перев. с 5-го нем. изд. СПб., 1911 (Всеобщая библиотека). С. 15.

III. Быть может — Саломея

1.

А когда на изумрудах Нила Месяц закачался и поблек, Бледная царица уронила Для него алеющий цветок. (Н. Гумилев «Заклинание», 1907)

Ср.:

…Завтра, когда меня будут проносить в носилках под воротами мимо торговцев идолами, я уроню для тебя один маленький цветок, маленький зеленый цветок [663] .

663

Уайльд О. Саломея / Пер В. и Л. Андрусон; Под ред. К. Бальмонта. М.: Гриф. 1904; цит. по:(Саломея (Уайльд / пер. Андрусон)).