От косяка до штанги

Стрельба из автомата – единственное пиф-пафное развлечение, которое ожидало будущих выпускников Университета телекоммуникаций между освоением стратегического оружия БСЛ (большая саперная лопата) и нарядами. В городе мы уже успели пофукать из пистолета в тире Суворовского училища, но один раз не в счет. Когда тебе дают в руки Макаров, предварительно отутюжив мозги лекциями по технике безопасности, ты уже мало что соображаешь. А когда дается команда, и пять человек слева и справа начинают палить, то такое ощущение, что звуковая волна смещает голову к плечам. Я продырявил бумажную область с названием «молоко», и особо по этому поводу не расстроился.

Другое дело автомат. Долгие россказни о том, как мальчик застрелил лейтенанта (стоял, стрелял очередями, автомат повело влево, финита ля комедия), или как посреди учений на горизонте был замечен глухой старичок-грибник, затерявшийся между деревцами, способствовали напряжению нервов. Одиночными выстрелами стрелять запрещено. Только очередями. Произнести про себя «двадцать два», выжимая курок мягко и нежно, как автомобильное сцепление. Двадцать два – и несколько человеческих жизней, утрамбованных в пули, понеслись навстречу мишени, преодолевая силу земного тяготения и сопротивление воздуха.

Полковник Качаев – единственный адекватный военнокафедровский офицер среди тех, что сопровождали нас, выступил с прощально-приветственным словом.

– Вам предстоит поразить три мишени. После того, как уложили первые две, можете выпустить по третьей все, что осталось в магазине. Заодно порезвитесь.

Закомпрессованная голова мало что восприняла. Ничком в окоп, «К стрельбе готов!», стометровка до первого муляжа, который требуется сбить конусообразными свинцовыми козявками, вылетающими из огнестрельной ноздри. Я положил первые две мишени, нажимая на коготь курка ласково, как учил ковбой Мальборо Харли Дэввидсона: курок не член – не надо его дрочить. Затем стал вспоминать слова ковбоя Качаева, пытаясь понять, какое право мне дают оставшиеся патроны. Уложив третий «танк», я дал себе и автомату просраться, расстреляв дальние кустики, пока магазин не опустел. Когда Павлик повернул голову, то увидел бледного лейтенанта.

– Ты по кому стрелял? – спросил он дрожащим голосом.

– Ни по кому, – ответил я.

– Это… Это нельзя, – сказал он, выдрав автомат у меня из рук, как сорняк из грядки.

Автоматическое оружие манит к себе мужскую особь. Это магнитное поле, попадая в которое, ты теряешь контроль, создавая индукцию латентного желания – убить. Отголоски желания можно почувствовать, просто подержав в руках вороненую сталь, заглянув в колодезное дуло пистолета, на дне которого плещется будущая кровь противника. Азартные люди пытаются сдерживать свою страсть к рулетке, зная, до чего она может довести (Достоевский последние штаны закладывал). Прежде, чем давать человеку в руки автомат, его (человека) нужно протестировать на предмет предрасположенности к убийству. Не исключено, что первый выстрел по мишени станет первым шагом по дороге судьбы. В конце дороги будет летальный исход жертвы в связи с попаданием в ее голову инородного тела размером с муху, оставившую в исходной точке гильзу помета.

Когда мы въехали в квартиру на Моховой улице, владелец пошивочного цеха, располагавшегося там до нас, проинструктировал меня на предмет соседей, канализации и крыс. Потом посмотрел в потолок.

– Что еще? – сказал он в задумчивости, почесав средней величины живот. – Да, чуть не забыл. Вот в этой перегородке, под потолком, видишь, прорезь? Там лежит штучка. Я ее завтра заберу, сейчас не могу. Не лазай туда. Не надо.

Я, естественно, слазал. Достал завернутый в тряпку предмет, оказавшийся самопальной волыной с глушителем и двумя обоймами. Как же хотелось выстрелить. Хоть в стенку. Гипнотическое воздействие маленького, неигрушечного пестика, чьи функции включают в себя расстановку точек в жизни людей, выбранных его хозяином. Так впадают в религиозный транс, не осознавая последствий своих действий.

Для людей, прошедших четыре семестра армии, начиная с «духа», заканчивая «дембелем», автомат Калашникова вызывает меньшую ностальгию, чем у меня, потому что для них он стал сродни венику, которым были подметены гектары плаца. С автоматом через плечо они заступали в наряд, совершали марш-бросок, ездили на войсковые учения и т.д. Не исключено, что загреми я в войска дяди Васи (ВДВ) или морскую пехоту, то самое известное оружие в мире стало бы для меня рядовым воспоминанием, затерявшимся в ряду более ярких событий (самоволка, гауптвахта, отвальная и привальная). Но в данном случае отбойник с прикладом, прогрызающий острым носом человеческую плоть со скоростью более 600 метров в секунду, приблизил к пониманию катастрофы под названием «Война».

Есть версия, что население земного шара живет под игом советского мифа: автомат Калашникова не изобретен Калашниковым. Совершенно случайно я наткнулся на свидетельство биографа автоматного родителя. Позволю привести его без купюр: «Я имел несчастье писать его (Калашникова) мемуары (изданы в «Роман-газете», года два назад). Хотя редакторы и «отшлифовали» оригинальный текст, прочитайте – и поймете: Михаил Тимофеевич вообще не имеет отношения к оружию его имени. Дезертировал из воинского эшелона, отправляемого на фронт. Чтобы избежать наказания, написал письмо Сталину, что изобрел новый чудо-автомат (реально сделанный по его чертежам в железнодорожной мастерской «автомат» вообще стрелять не мог). Сталин, недолюбливающий профессора Дегтярева, повелел сделать сержанта Калашникова с неполным средним образованием начальником оружейного КБ. Все машинки, носящие имя калашникова (большой буквы он не заслуживает), сделаны не в КБ Калашникова, а в ОКБ Ижмаша (серийного завода). Сам же Михаил Тимофеевич, хоть и носит генеральский мундир, остался тупым сержантом. Писал его воспоминания за деньги (не один, в коллективе таких же… писателей), сейчас стыдно, но семью кормить приходилось. Зато постарался показать его истинную сущность, и, похоже, удалось, несмотря на редакторские правки. Калашников сие творение подписал – то есть историческая правда подтверждена «автором». Читайте! Скромный писатель чужих мемуаров».

Я стал отличником боевой стрельбы, но последняя автоматная очередь была явно лишней. Павлик честно признался, что неправильно трактовал слова полковника. Качаев мысли не мог допустить, чтобы его креатура облажалась на такой мелочи, поэтому набранные очки мне не сняли.

Качаев любил водку, пение под гитару, баб и все такое. Когда у него было плохое настроение, он пришагивал развалочной походкой к нам в казарму и орал:

– Третий взвод, на плац.

Тридцать сусликов, запечатанных в лоскуты невечерних костюмов, приступали к ходьбе в пять шеренг, распевая «Марусю» из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию». Это тоже было одним из моих ноу-хау в свете строевого пения. В песне есть место, где все суслики затыкались, и оставался только надрывающийся вокал суслика-затейника Павлика:

– Маруся от счастья слезы льет, как гусли душа ее поет.

После чего тридцать юношеских глоток рявкали:

– Кап, кап, кап – из ясных глаз Маруси…

Какая никакая аранжировка, слизанная с оригинала. «Маруся» была домкратом, с помощью которого можно было поднять настроение Качаеву и всем остальным папам в погонах. Прослушав живое исполнение нетитулованного хора мальчиков-сусликов, Качаев удалялся, посвистывая, катать шары на бильярдном столе в каптерке. Ему, собственно, я обязан тем, что моя «военная» карьера закончилась традиционным образом – увольнением в запас.

Мне не удалось избежать участи землекопа из-за совершения неполового акта, за который в армии полагается если не расстрел, то ремнем по попе точно. Я покинул территорию части вместе с одним из художников, рисовавших надпись «Воин, гордись службой в рядах войск радиоэлектронной борьбы», по имени Диня в самый разгар боев за угольный урожай.

Разгрузка угля, которой завершались наши сборы, никак не вписывалась в планы творческой богемы. Зато она вписывалась в «план» Дини, которого у него оставалось еще на пяток косяков. Наш куратор, который на военной кафедре обучал сусликов азбуке Морзе, приказал двум освободившимся от искусства боевым единицам (концерт проведен, надпись дорисована), отправиться за лопатами. Две освободившиеся от искусства боевые единицы послали его в известные всей русской нации края, а сами отправились под сень деревьев, находящихся вне досягаемости взора начальников. Диня настоятельно рекомендовал раскумариться. Я не курил уже несколько лет и начал забывать, что это такое. Вспоминать желания не было.

Мы залегли на берегу озера. В пятидесяти метрах от нас в воде плескались еще совсем молоденькие барышни, карельские наяды.

– Эх, девочки, что ж вы так поздно родились, – вздохнул я.

Грех было жаловаться. Месяц казарменного положения – не самое страшное, что может преподнести жизнь. К нам проявляли больше терпения, чем к здешним срочникам. В части на одного солдата приходилось три офицера, поэтому поиметь рядового защитника отечества было кому. В столовой лысый солдатенок, крепенький как маринованный подосиновик, наехал на курсанта. Договорились о стрелке за свинарником. Потом, пораскинув мозгами, решили не идти. То, что мы загасим солдатенков, сколько бы их туда не пришло, было ясно как божий день. Мало того, что мы превосходили их по численности, так и всяких каратистов-боксеров среди курсантов хватало. Но всплыви этот инцидент на поверхность, и несколько лет посещений военной кафедры псу под хвост, тогда как солдатам по большому счету терять нечего.