От красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство

73 Там же. С. 162.

74 С. Н. Батулин, помощник военного комиссара 5-й московской советской пехотной дивизии, задержавший женщину, назвавшую себя Каплан, показал следующее: «Подойдя к автомобилю, на котором должен был уехать тов. Ленин, я услышал три резких сухих звука, которые я принял не за револьверные выстрелы, а за обыкновенные моторные звуки. Вслед за этими звуками я увидел толпу народа, до этого спокойно стоявшую у автомобиля, разбегавшуюся в разные стороны, и увидел позади кареты автомобиля тов. Ленина, неподвижно лежавшего лицом к земле. Я понял, что на жизнь тов. Ленина было произведено покушение. Человека, стрелявшего в тов. Ленина, я не видел. Я не растерялся и закричал: «Держите убийцу тов. Ленина!» — и с этими криками я выбежал на Серпуховку, по которой одиночным порядком и группами бежали в различном направлении перепуганные выстрелами и общей сумятицей люди. [...] Добежавши до так называемой «Стрелки» на Серпухове [...] позади себя около дерева я увидел с портфелем и зонтиком в руках женщину, которая своим странным видом остановила мое внимание. Она имела вид человека, спасающегося от преследования, запуганного и затравленного. Я спросил эту женщину, зачем она сюда попала. На эти слова она ответила: «А зачем вам это нужно?» Тогда я, обыскав ее карманы и взяв ее портфель и зонтик, предложил ей идти за мной. [...] На Серпуховке ­кто-то из толпы в этой женщине узнал человека, стрелявшего в тов. Ленина. После этого я еще раз спросил: «Вы стреляли в тов. Ленина?», на что она утвердительно ответила, отказавшись указать партию, по поручению которой она стреляла. [...] В военном комиссариате Замоскворецкого района эта задержанная мною женщина на допросе назвала себя Каплан и призналась в покушении на жизнь тов. Ленина» (Фанни Каплан. Или кто стрелял в Ленина? С. 106–108).

75 Фанни Каплан. Или кто стрелял в Ленина? С. 122.

76 Там же. С. 123.

77 Бонч-Бруевич В. Покушение на В. И. Ленина в Москве 30-го авгу­ста 1918 года. (По личным воспоминаниям). Москва, 1924, с. 20, 89.

78 Фанни Каплан. Или кто стрелял в Ленина? С. 162.

79 Зинаида Удотова показала: «При обыске мы Каплан раздели донага и просмотрели все вещи до мельчайших подробностей. Так, рубцы, швы нами просматривались на свету, каждая складка была разглажена. Были тщательно просмотрены ботинки, вынуты оттуда подкладки, вывернуты. Каждая вещь просматривалась по два и несколько раз. Волосы были расчесаны и выглажены. Но при всей тщательности обнаружено ­что-либо не было. Одевалась она частично сама, частично с нашей помощью». Из обнаруженного — всякая мелочь: записная книжка с вырванными листами, папиросы, железнодорожный билет в Томилино, иголки, восемь головных шпилек, сигареты, брошка... «Больше ничего при Каплан обнаружено не было», — показала Дж. Бем (Источник. 1993. № 2, с. 80–81; Фанни Каплан. Или кто стрелял в Ленина? С. 153–156, 171–177).

80 Как сказал заведующий отделом по борьбе с контрреволюцией и член коллегии ВЧК Н. А. Скрыпник, «отцов» за детей арестовывать можно, «но держать детей за то, что мать пострадала, немного неудобно».

81 Там же. С. 131.

82 После смерти Ленина в 1924 году она стала получать персональную пенсию в связи с нетрудоспособностью из-за полученной раны.

83 Дефект Каплан, как наемного убийцы, заключался еще и в том, что она была полуслепая и полуглухая. Это выяснилось на допросе 31 августа бывшей каторжанки Нерчинской каторги эсерки В. М. Тарасовой-­Бобровой, отбывавшей в свое время вместе с Каплан наказание на царской каторге. Показания эти были также подтверждены левой эсеркой Д. Пигинят, тоже в свое время отбывавшей каторгу вместе с Каплан, и членом ЦК партии эсеров Д. Д. Донским, военным врачом по специальности: «Довольно привлекательная женщина, — вспоминал он о Каплан, — но без сомнения сумасшедшая, и в дополнение к этому с различными недугами: глухота, полуслепота, а в состоянии экзальтации — полный идио­тизм».

84 84 Это подкреплялось показаниями одного из свидетелей, С. И. Титова, данными по горячим следам, 31 августа в 1.50 ночи: «Но, когда товарищ Ленин стал браться рукой за ручку автомобиля, в это время женщина, за которой я следил, присела и начала стрелять. Тогда публика рассыпалась во все стороны. [...] В это время ­какой-то господин побежал к ней, вышиб у ней револьвер и начал поднимать тов. Ленина, и она отошла шагов на десять, и мы ее сейчас же задержали и повели ее в Замоскворецкий военный комиссариат» (Фанни Каплан. Или кто стрелял в Ленина? С. 146).

85 Источник. 1993. № 2. С. 80.

86 Фанни Каплан. Или кто стрелял в Ленина? С. 142.

87 Там же. С. 143–144.

88 Мальков П. Записки коменданта Кремля. С. 148.

89 Там же. С. 160.

90 Источник. 1993. № 2. С. 73.

91 Фанни Каплан: «Я стреляла в Ленина». (Попытка документального расследования покушения на В. И. Ленина). Редактор-составитель и автор комментариев Б. М. Сударушкин. Рыбинское подворье. Филиал издательства «Русская энциклопедия», 1990. С. 61.

92 В декабре 1925 года решением партийного съезда РКП(б) была переименована в ВКП(б). Слово «Российская» было заменено на «Всесоюзная».

93 «Недалеко от автомобиля нами при осмотре найдены четыре расстрелянные гильзы, приобщенные к делу в качестве вещественных доказательств», — запротоколировали В. Кингисепп и Я. Юровский (Фанни Каплан. Или кто стрелял в Ленина? С. 110).

94 Фанни Каплан. Или кто стрелял в Ленина? С. 103.

95 Там же. С. 171.

96 Там же. С. 177.

97 Максимова Э. Следствие по делу Фанни Каплан продолжается. Известия. 1994. 4 марта; Андриасова Т. Была ли киллером Фанни Каплан? Новое русское слово. 1996. 8 апреля. С. 4; Фанни Каплан. Или кто стрелял в Ленина? С. 40, 48; Интервью научного сотрудника музея Ленина в Москве Д. Малашенок. Московский комсомолец. 1992. 19 сентября; Данилов Е. Тайна «выстрелов» Фанни Каплан. Звезда Востока (Ташкент). 1991. № 1. С. 122–123.

98 Фанни Каплан. Или кто стрелял в Ленина? С. 19.

99 Но очевидно, что «эсер-террорист» не мог подавать «доклад» в ЦК большевистской партии. Доклад в вышестоящий ЦК мог готовить только сотрудник ВЧК по приказу вышестоящего начальства.

100 Там же. С. 32–33. Источник. 1993. № 2. С. 72.

101 Этот документ, как и рапорт Семенова, получил название «Доклад Л. В. Коноплевой в ЦК РКП(б)».

102 В учетной партийной карточке Коноплевой стоит дата: февраль 1921 г.

103 «Дорогой Леонид Петрович! Мне хочется немного поговорить с Вами, поделиться своими мыслями. Весь 1919 год был годом ломки моего старого идеологического мировоззрения. И результат был тот, что и по взглядам своим, и по работе фактически я сделалась коммунисткой, но формальное вхождение в РКП считала невозможным благодаря своему прошлому. Еще будучи в ПСР, а также в группе «Народ», я считала, что долг наш — мой и Семенова — во имя справедливости открыть те страницы в истории ПСР, скрытые от широких масс, Интернационалу. [...] Вопрос этот, связанный с тяжелым личным моральным состоянием, стал перед вхождением моим в РКП. С одной стороны, я чувствовала, что не имею морального права вой­ти в партию, перед которой имею столько тяжких грехов, не сказав ей о них; с другой стороны, считала, что открыть его, не указав фактического положения вещей, связи с прошлой работой в ПСР, персонально ряде лиц, я не могла — слишком все было связано одно с другим [...]

Перед вступлением в РКП я Вам говорила не раз, что мое прошлое мешает вой­ти. Но я решила перешагнуть через прошлое и в партию вошла, имея на мысли дальнейшей работой хоть немного покрыть прошлое, свои ошибки и преступления перед революцией.

Приехав за границу, читая с.-р. орган «Воля России», старое воскресло с новой силой. Это травля русской революции, коммунистической партии, которую ведут эсеры, раздувая и крича об ошибках РКП, стараясь восстановить против нас западноевропейский пролетариат, крича об ужасах ЦК и красного террора, зародили мысль о необходимости во имя революции и партии раскрыть перед пролетариатом, и международным, и русским, истинное лицо ПСР, ее тактику, ее преступления перед революцией.

Я знаю, что все, что в интересах революции, — допустимо и справедливо. Интересы революции — наша правда, наша мораль, и когда мы с Семеновым перед отъездом его в Россию обсуждали этот вопрос, то так решили оба — если интересы революции требуют, то мы должны, обязаны это сделать... Как за террористическим актом должна последовать физическая смерть выполнителя, так за этим актом — моральная смерть...

Я задавала себе вопрос, старалась проверить себя, что, может быть, потому так тяжело, так мучительно подавать мне заявление в ЦК РКП, что у меня осталось ­что-то общее с эсерами, ­какая-то связь. На это ответила себе, отвечаю и Вам — нет, ничего не осталось. Как они являются врагами революции, врагами РКП, так они и мои враги» (Н. Д. Костин. Суд над террором. М. 1990. С. 11–12).

104 Серебрякова Г. Моей дочери Зоре о ее отце. Публ. З. Л. Серебряковой. Родина. 1989. №6. С. 31.

105 Материалы февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. Вопросы истории. 1992. № 2–3. С. 27–28.

106 Большая советская энциклопедия. Гл. ред. О. Шмидт. Т. 36. ОГИЗ. 1938. Статья «Ленин и ленинизм». С. 374.

107 Источник. 1993. № 2. С. 86–87.

108 Там же. С. 87.

Глава 5 Возвращение Ленина и уход Свердлова

К официальной версии о том, что стреляла Каплан, Ленин отнесся недоверчиво. По свидетельству Свердлова, уже 1 сентября Ленин, «шутя», устраивал врачам перекрестный допрос (конечно же — не шутя): «Больной шутит, заявляет врачам, что они ему надоели, не хочет подчиняться дисциплине, шутя, подвергая врачей перекрестному допросу, вообще “бушует”»109.

Увезенный после покушения в Кремль, окруженный врачами, Ленин считал, что ему приходит конец. Лично преданный Ленину человек, управляющий делами СНК и фактический секретарь Ленина В. Бонч-­Бруевич первым оказывается возле него со своей женой, В. М. Величкиной, имевшей медицинское образование. Только в ее присутствии врачам разрешают вводить Ленину морфий, излишняя доза которого может привести к смерти больного. Первое впрыскивание морфия делает сама Величкина.

По воспоминаниям Бонч-­Бруевича, Ленин пытался понять, тяжело ли он ранен: «А сердце?.. Далеко от сердца... Сердце не может быть затронуто...» — спрашивал Ленин. И затем произнес фразу очень странную, которую Бонч-­Бруевич для нас записал: «И зачем мучают, убивали бы сразу... — сказал он тихо и смолк, словно заснул»110.