От Кремлёвской стены до Стены плача…

Говорят, что империя у еще больше, чем Советский Союз была, разделена на губернии. Как царь умудрялся управлять страной. Указы царя доходили с большими задержками до губернаторов, а бывало так, что царя поменяют на другого или же что-то произойдет, например, царь помрет, а другого поставят на трон. Пока до Сахалина дойдет такая весть, до Курильских островов, а они все еще Екатерине II поклоняются, а царствует уже Павел.

Сейчас также это далеко, каждый день на Сахалин не полетишь. Вот и сейчас сдают школьники единый экзамен на Сахалине, а ответы передают в Москву. У меня младший брат работал в Курчатовском институте, окончил он Московский инженерно-физический институт МИФИ, а поехал на Сахалин за любовью. Полюбил девушку, она его звала к себе на Сахалин. Он приехал, а она с другим любовь закружила, и все кончилось трагически. Об этом я потом расскажу.

Глава VI Окончание войны. Начало мирной жизни

Отец приехал с Курильских островов, демобилизованный, без погон. В форме он был в моем понимании как царский офицер, дворянин, а мы его дворянские дети. Он офицером был всего лишь капитан. Когда пришел домой в гражданской одежде – какой там дворянин. О своих геройствах особенно не рассказывал. Воевал под Ржевом, участвовал в кровопролитных боях, я уже писал, как они отступали, чтобы не попасть в окружение.

Через некоторое время разведка донесла на самом высоком уровне, что немцы хотят химическое оружие применить. Отец воевал и не думал, что его переведут в химвойска и будут держать в резерве в Кинешме, на тот случай, если «немец» применит газы. В Первую Мировую войну немцы не стеснялись газы применять. У отца была военно-учетная специальность химические войска, и преподавал на курсах по срочной подготовки офицеров и солдат-химиков.

Кончилась война с Германией, его на Японский фронт отправили. Привез он нам подарки: четыре палочки сухой черной туши, китайской или японской. Эту черную тушь я никак не мог растереть, привык свеклой писать. Трешь, трешь эту палочку туши в блюдце – ничего не получается. Наверное, какой-то секрет есть в растворении этой иностранной туши. И еще чего-то привез, но трофеев никаких.

Некоторые пользовались моментом. Например, вернулся в соседнюю деревню парень, он у генерала деньщиком был. Они с генералом всю войну прошли по Европе, Берлин взяли. Отправляли трофеи: ковры, мебель, хрусталь, картины и другое. Вот деньщик для генерала старался и про себя не забывал. Все равно все было брошено в разбитых, пустых домах. Набил полную избу всякого товара. В избу-то много не набьешь, но не каждому так повезет быть при генерале адъютантом или порученцем. Конечно, те, кто сидел в окопах под снарядами, не думали о трофеях.

Приехал отец с войны с двумя медалями «За Победу над Германией» и «За Победу над Японией», на одной стороне И. В. Сталин на Запад смотрит, на другой – на Восток, и говорит:

– Все, собирайтесь.

Он по дороге в деревню заехал в Москву, в свой наркомат Мясомолочной промышленности. По-моему, другой был уже нарком, не Микоян. Министерств еще не было, сохранялись наркоматы. Мы говорим:

– Куда мы поедем-то? У нас нигде нет ни кола, ни двора.

Мама говорит:

– Мы поедем к деду.

Дед из деревни уехал, дом продал, распрощался с родными местами, с церковью, где он служил. Собрали они вещи и уехали к сыну в Снегири, а потом из Снегирей к Валентину Михайловичу (брату моей мамы). Деда звали Михаил Лаврентьевич, он переехал в поселок недалеко от Щелково. В этом поселке была ткацкая фабрика. Другой не было никакой промышленности, кроме этой фабрики. Вокруг фабрики были дома и люди жили, церковь была, полуразрушенная стояла, как сирота.

В Гребнево недалеко была церковь знаменитая, дед ездил туда потихоньку, не афишируя. Когда они с сыном переехали на новое место, купили, по-моему, полдома старого типа с мезонином: внизу кухня, две комнаты, наверху одна комната, двор, выгребной туалет и все. Ничего, нормальный дом был.

Мы приехали к деду где-то в конце сентября. Отец говорит:

– Я быстро получу назначение, и мы тут недельку поживем у деда». В это время мне уже в школу надо было идти в четвертый класс, я в школу еще не пошел. Мы приехали к деду, они нас там поселили кого как. Я уже опытный парень, кое-чему научился в деревне: на лошадях ездить и курить. Уже в четвертом классе, то есть в третьем классе летом, после третьего класса, уже курил самосад. Даже посадил рассаду за бабкиным двором, которую дали ребята. Вскопал грядочку и посадил табак турецкий. Он вырос уже прилично, но мы тут уже уехали, какой там табак.

Был такой случай. Поскольку я был самый младший среди ребят, они меня использовали в своих интересах. У нас в деревне был дед один, его в армию не взяли, хромой с палкой ходил, в одном ухе была у него большая серьга, курчавая борода, сам он черный, говорили, что он цыган. В деревне жил давно, и все его считали коренным жителем, а ногу сломал, когда конокрадом был. Угнали они лошадей у кого-то из крестьян, их поймали, побили изрядно, потом с моста сбросили в речку, и он повредил себе ногу.

Он ходил по деревне с грозным видом: с палкой, с бородой, с усами, кудрявый, черный, глаза сверкают. А ребята говорят:

– Иди у деда Кирилла попроси табаку.

Я подхожу. Использовали ребята меня, потому что я самый маленький среди них, ничего тебе не будет, а если не будешь слушаться, то:

– Иди тогда отсюда, мы тебя не берем в свою компанию.

Вот тебе испытание – иди к деду Кириллу и попроси закурить.

Я подхожу к этому деду, он идет с палкой. Я говорю:

– Здравствуйте, дед Кирилл.

А он отвечает:

– Здравствуй, здравствуй.

Я говорю:

– Дед Кирилл, дай-ка закурить.

Он на меня так:

– Ты что захотел? Закурить? Я тебе сейчас как дам палкой по горбу, ты у меня курить забудешь на всю жизнь.

И он меня отогнал. Я ребятам докладываю, что дед Кирилл меня чуть не охреначил своей палкой. Они говорят:

– Ты успокойся, мы этому деду Кириллу покажем.

Они потом, как мне рассказали, ему отомстили.

У деда Кирилла табак был отменный, турецкий, коричневого цвета. Такого табака ни у кого не было. Его резали, а не рубили в деревянном корыте сечкой, чтобы получилась махорка. Дед Кирилл потом идет по дороге и жалуется всем:

– Весь табак кто-то утащил.

Он его повесил на чердаке у себя, сушиться, крыша соломенная, продувается и условия очень хорошие для созревания и сушения табака. Эти ребята залезли и оставили ему четыре пучка, остальное все сняли, и украли. Они тоже учились в школе, в пятый класс ходили в другую школу подальше в километрах пяти-шести. Так получилось с курением.

Хорошо мама не узнала, были бы у меня большие неприятности. Очень я еще не любил деревенских старух. Встретят мою маму, обязательно гадость какую-нибудь скажут:

– Ваш Боря курил.

– С нами не поздоровался.

– Матом ругался.

Может и было один раз.

Приехали к деду на недельку. Дед уже работал по плотницким делам, где-то строили коровник. Сын его Валентин воевал в 1941 году, забрали его в армию. Он еще пацан был, женился на медсестре. Она была жгучая брюнетка, такая черная, сердитая. У нее был очень строгий вид. Я ее боялся и, когда был совсем маленьким, называл почему-то «дядя Лена». Все время меня поправляли: «Не дядя Лена, а она же тебе тетя Лена». А я никак, воспринимал ее, как будто она мужчина, к тому же она еще курила. И было у нее трое детей. Жила она в небольшой отдельной комнате.