От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Спиридов вскоре получил повышение, был награж­ден орденом «Святой Анны», а в следующую кампанию 1767 года держал флаг на «Святом Евстафии», коман­дуя флотом на Балтийском море.

Спиридов, направляясь к новому месту службы, сдавал свою прежнюю должность давнему приятелю и сослуживцу, капитану 1-го ранга Алексею Сенявину. Сын прославленного адмирала петровских времен, На­ума Сенявина, после контузии под Кольбергом долго хворал, а нынче не выдержал, опять запросился на флот, на корабли.

— Гляди, Алексей Наумыч, держи ухо вос­тро, — шутил Спиридов, прощаясь, — ныне государы­ня вникает в наши дела не в пример прочим своим предшественникам.

Отвечая приятелю, Сенявин улыбнулся:

— Мы с тобой, Григорий Андреич, воробьи стре­лянные, нас на мякине не проведешь.

Соскучившись по морю, как всякий истинный мо­ряк, Сенявин с огоньком окунулся в работу. Но импе­ратрица в эту кампанию на эскадре так и не появилась. Отправилась путешествовать по матушке-Волге. В этой прогулке она присматривалась к речным судам, соот­нося их с морскими. Наблюдая под Нижним Новгоро­дом постройку речных парусных стругов, сравнивала их ходкость с галерами на Неве, делилась своими мне­ниями с Чернышевым…

Следующая, 1768 года кампания на Балтике нача­лась издавна заведенным порядком, вооружением ко­раблей и фрегатов Кронштадтской и Ревельской эс­кадр, снаряжением Галерного флота в Петербурге. Лед в Финском заливе еще не сошел, а в Кронштадтских га­ванях кипела работа. Наращивали мачты, поднимая стеньги, тянули через блоки реи и крепили их к мачтам, все это обтягивали бегучим такелажем, вантами, брассами и прочим вервьем… Из береговых хранилищ извлекали паруса, проветривали их и сушили на весен­нем солнцепеке, растянув на палубах.

Каждый день обхаживал подопечные корабли и фрегаты недавно произведенный в контр-адмиралы Алексей Сенявин. Наметанным взглядом подмечал ма­лейшие недочеты на кораблях, то ли в парусах и таке­лаже, то ли в крюйт-камерах, куда загружали порохо­вые припасы для пушек, то ли в орудийных станках.

В первое плавание эскадра отправилась к Готланду, а когда возвратилась на Кронштадтский рейд, прошел слух, что запахло порохом на юге, у Черного моря. Из Стамбула в сторону Петербурга раздавались угрозы.

* * *

Давно сгустились тучи над югом России. Три года тому назад Турция, явно и тайно подстрекаемая фран-, цузским двором, недовольная политикой Екатерины в отношении Крыма, исподволь начала готовиться к войне. Правда, Франция интриговала против Екате­рины не только в Стамбуле, где сидел ее агент «секрет­ной политики» граф де Верженн. Еще в 1762 году в Вар­шаву назначили резидентом ловкача и проныру Энен-на, который в конце концов инспирировал выступление против России польских конфедератов и ворошил эту зловонную кучу. В Швецию был отправлен граф де Бре­тель. .. Все они согласованно дирижировались из Пари­жа: снабжали деньгами и оружием поляков, подкупали турецких сановников, натравливали против России ко­роля Швеции. Уж очень не хотелось терять Франции выгоднейший турецкий рынок и допускать Россию в Средиземное море к странам Леванта11 .

А прямой угрозой к этому было стремление России выйти к берегам Черного моря, так и не осуществлен­ное еще со времен Петра Великого…

Еще в те времена в Париже ясно понимали: кто вла­деет Крымом, тот хозяин Черного моря.

В 1762 году герцог Шуазель встал у кормила иност­ранных дел Франции. Одним из первых он вызвал к се­бе венгра от роду, французского дипломата Тотта, спо­собности которого Шуазель знал давно и ценил.

— Вы поедете резидентом к крымскому хану в Бах­чисарай.

Барон обиделся, хотел отказаться, место в Бахчиса­рае было не в почете у дипломатов.

Но Шуазель был непреклонен, кроме Тотта никто не исполнит его замыслов.

— Ваша цель в Крыму, — уговаривал он баро­на, — помочь крымцам в союзе с турками и конфедера­тами Польши выступить дружно и навсегда отбросить Россию от Черного моря.

Глаза барона заискрились. За долгие годы пребы­вания в Константинополе он мастерски стряпал, под руководством посла Верженна, дипломатические интриги.

— Франция не может допустить выхода России на берега Черного моря, — мерно роняя слова, говорил ему Шуазель на прощание. — Это нанесет неисправи­мый ущерб нашим торговым интересам в Леванте.

В Бахчисарае барон Тотт чувствовал себя вольготно, тогда здесь не было русского консула. Стараниями по­сланника Обрескова в Стамбуле вскоре Россия заимела здесь консула, но на беду на этом месте оказался при­сланный из Киева туповатый и тщеславный капитан Никофоров. Он-то и завербовал на службу России пере­водчика хана Якуба, ставил это себе в заслугу и полу­чил повышение в Киеве. Знать бы ему, что Якуб слу­жит барону Тотту, который не скупился на подачки. Именно фальсификации Якуба в донесениях Порте сы­грали главную роль в объявлении Турцией войны Рос­сии. Об этом успели узнать и в Киеве, перехватив хва­лебные депеши Тотта в Париж.

Перевод этих донесений и лежал в сумке Алексея Обрескова — посланника III класса в Константинопо­ле. Он хотел огласить их на последнем докладе в Дива­не. Но он не успел раскрыть визирю тайные замыслы французов, о чем сожалел, размышляя в подземельях Семибашенного замка…

В конце сентября 1768 года Обрескову неожиданно назначил аудиенцию великий визирь, Хамза-паша. На душе у посланника было неспокойно. « Почему в Ди­ване, а не в Порте? Посланника обычно всегда прини­мали в Порте, дворце султана».

Два дня назад из Петербурга прислали перевод под­стрекательных писем французов при крымском хане, где говорилось о необходимости провоцировать беспо­рядки на границах Турции с Россией…

Тревога посланника оказалась не напрасной. Пре­рвав приветственную речь Обрескова на полуслове, ве­ликий визирь взмахнул руками. Крыльями вспорхну­ли широкие обшлага халата.

— Довольно, достаточно мы слышали от тебя лжи­вых речей. — Великий визирь предъявил ультима­тум; — Россия немедленно отводит свои войска из Польши. — Это был только предлог.

Обресков наизусть помнил последний рескрипт Коллегии иностранных дел: «В польских делах ни мысли, ни слова, ни имя Ея Императорского Величест­ва не могут сносить ни малейшей уступки». Так и отве­тил визирю.

Хамза-паша произнес слово «война».

— Россия не хочет войны, — с достоинством отве­тил Обресков, — но она всеми силами ответит на войну, которую ей только что объявили.

Из Дивана Обрескова повезли под конвоем в Едику-ле, Семибашенный замок, турецкую Бастилию…

<