От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Шрифт:
— Призовите Зубова, без оного немочно.
По дороге от Клокачева Ушаков уже продумал самое необходимое, как он считал, что надо сделать сегодня.
— Поручено нам перво-наперво достраивать наш корабль. Для того сбережение здоровья служителей и мастеровых наиглавное. Всех их распределим поартельно. Кто где работником будет, десятники определят. Так же поартельно и в казарме почивать надобно покуда. Сие на предмет, дабы зараза не перекидывалась от одного к другому. Не в обиду соседям нашим, — Ушаков кивнул в сторону других казарм, — мы нынче же от них огородимся. Без промедления нарядим
Ушаков прервался, с улицы загромыхали подводы с бочками.
— Ну вот, слава Богу, и уксус подоспел. Всем людям и вам, господа, отныне с утра и ввечеру после работ обмываться уксусом. За водою наряжать людей токмо во главе с офицером. Глядеть строго, ни с единым человеком, не нашим, не якшаться, упаси Бог. Иначе все наши труды насмарку.
С некоторыми офицерами и десятниками Ушаков направился на четвертый стапель. Осмотрев наполовину готовый корпус корабля, здесь же наметил, какие артели где будут работать.
С раннего утра на стапеле звенели топоры, весело перекликались мастеровые и матросы. На соседних стапелях бродили одинокие офицеры, искоса бросая недоуменные взгляды на четвертый стапель.
В полдень к стапелю подкатил нарядный возок, из него вперевалку вылез небольшого роста, довольно тучный капитан 1-го ранга. Обошел вокруг стапеля, внизу ни души. Пришлось с одышкой, неуклюже балансируя, пробираться по шаткому деревянному трапу в корпус судна.
Видимо, кто-то предупредил Ушакова, и он встретил прибывшего.
— Дозвольте доложить, ваше превосходительство, — начал Ушаков. Он уже догадался, что это Марк Иванович Войнович, командующий флотской дивизией, по старшинству звания. Его 66-пушечный корабль, уже спущенный на воду, достраивался на плаву.
Прервав Ушакова, Войнович неожиданно поманил его и направился к трапу. На стенке он также внезапно, с некоторой фамильярностью взял Ушакова под руку и, увлекая за собой, с оттенком напускного добродушия произнес:
— Ты что же, батюшка, не представляешься как положено. Ая-яй, а я тебя вчера заждался.
Ушаков впервые встречал такую, довольно развязную форму общения со старшим по званию. Первое впечатление от Войновича подтверждали его предположения о характере, видимо, будущего начальника и сослуживца. Сняв шляпу, Войнович, весь лоснящийся от пота, помахивал ею, словно веером. Чернявый, с торчащими во все стороны космами, он вдруг напомнил Ушакову таракана.
— Дозвольте доложить, ваше превосходительство, — несколько отстранившись, продолжал Ушаков, — в городе чумная зараза, так я обязан был прежде о служителях озаботиться.
— О всех, батюшка, не озаботишься. И о себе радеть надобно, — видимо обиженный холодным равнодушием собеседника, Войнович надел шляпу и невозмутимо произнес: — Прошу, пожалуй, заглядывай ко мне вечерком. Винцом побалуемся. Я завсегда гостям рад.
Глядя вслед отъезжающей коляске, Ушаков невольно подумал: «С чумою-то мне совладать, быть может, и удастся. А вот с тобою ужиться, наверное, трудов будет стоить немалых ».
Первые две недели работа на стапеле спорилась, но вдруг появился первый больной с признаками
чумы.— Так что, ваше превосходительство, покуда не явно, одначе жар и на теле пятна проступают, — доложил штаб-лекарь после вечернего осмотра.
— Немедля его во двор, соорудить на ночь камышовый шалашик и чтоб ни с кем ни-ни. Посуду и все протчее для него отделить. А что предпринимать посоветуешь, Степан Лукич, медлить-то нам не дозволено?
— Действо должно быть одно, Федор Федорович, по науке медицинской самое наилучшее таких болезных содержать в отдалении, а где сыскать для них помещение?
Слушая штаб-лекаря, Ушаков уже принял про себя решение. Вечером, несмотря на поздний час, он был у Клокачева.
Вице-адмирал, видимо утомившийся за день, сгорбившись, сидел за столом. Улыбнувшись через силу, спросил:
— Воюешь с растреклятой, Федор Федорович? Слыхал о тебе немало лестного от Муромцева. С чем пожаловал?
— Беда у меня, ваше превосходительство, кажись, лихоманка в экипаж занеслась.
— Так сие обыденно, не един десяток каждодневно спроваживаем на тот свет. У тебя-то сколько их?
— Покуда-то един, одначе лиха беда начало.
— Что надумал?
— Прошу дозволения вашего превосходительства завтра же поутру всей командой переселиться в степь. Там привольно, землянки отроем, из камыша хаты соорудим. Покуда на дворе теплынь. Мыслю, там мы с заразой повоюем и сладим.
— А со стапелем-то как?
— Команды, как и прежде, водить станем под присмотром офицеров. Харчить будут днем на стапеле. Завтракать и вечерять в степи.
Клокачев распрямился, на лице разгладились морщины.
— А ты ведь дельное задумал. Добро, действуй, видимо, и остатным командам за тобой следом надлежит отправиться.
Ушаков вернулся в казармы, когда артельные партии закончили ужинать. Не мешкая, собрал офицеров, распорядился готовиться к выходу в степь.
— Поутру прибудут обозники с телегами. Весь скарб погрузить, и айда в степь. Почнем враз из камыша ладить хатки-палатки в виде покоев для ночлега.
Поодаль оброем земляночки, камышом же крытые, дабы артельно не скапливать служителей в одном месте. Для болезных соорудим в дальнем довольно расстоянии две большие палатки. Вкруг них землянки для поправляющихся.
Ушаков говорил степенно, не торопясь, всматривался в лица офицеров. Кажется, основу, его командирский замысел, поняли и нетерпеливо переминались, ждали команды.
— Все, други мои, — необычно закончил Ушаков, никогда прежде не обращавшийся так к офицерам, — ступайте к служителям. Штаб-лекаря и штурмана прошу задержаться.
Когда офицеры, еще переговариваясь, выходили из комнаты, Ушаков пояснил корабельному штурману Дементию Михайлову:
— Тащите сюда ваш инструментарий прокладочный, плотную бумагу и все, что потребно для черчения. Вычертим диспозицию нашего полевого лагеря. А вы, Степан Лукич, — обратился он к лекарю, — присаживайтесь. Обмаракуем с вами, каким образом расположить все наши субстанции. Не позабыть бы про козлы для проветривания и сушки платья. В реке будем промывать оное после уксусной обработки. Покуда солнышко греет, в охотку служителям и лишний раз искупаться не грех.