От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Веревкин облегченно вздохнул, перекрестился.

— С Богом, господа! По местам стоять! Якорь вы­брать!

Батарея медленно спускалась на виду у недоумева­ющих турок, развернулась к ник бортом, отдала якорь.

Хуссейн-паша всполошился, на палубах турецких кораблей забегали канониры, заряжали пушки.

Спустя несколько мгновений Веревкин обнажил саблю, взмахнул ею.

— Пали!

Грянул залп, первые ядра полетели в сторону ту­рок. Почти одновременно открыла ответный Огонь ту­рецкая эскадра. Неравный бой начался.

Поначалу турки «мазали». Но где там! Разве три де­сятка орудий одолеют сотни! Вскоре батарею опоясало огненное кольцо, десятки ядер ударили в борт, проби­ли палубу. Однако батарейцы бились насмерть, едва ус­певали перезаряжать пушки. Солнце приподнялось над горизонтом. Веревкин оглянулся. Сквозь пелену порохового дыма виднелись две галеры, спокойно сто­явшие на якорях без всякого движения и намерения прийти на помощь батарее.

— Подлецы! — Веревкин выругался.

Вдали маячила равнодушно молчавшая эскадра Мордвинова.

Корпус батареи то и дело содрогался от прямых по­паданий вражеских ядер, но яростный огонь ее пушек все больше раздражал противника. И тут случилось не­поправимое. Беда навалилась изнутри. Из отчета Ве-ревкина: «Я бы дрался до самой ночи с неприятелем, ежели бы не разорвало у меня пушки с левой стороны, от носа первую, которым разрывом убило до 15 чело­век, что навело на служителей такой страх, что насилу мог собрать людей, которые бросились на палубу, и по­сле того дрались мы еще с полчаса, но вторичное несчастье последовало, разорвало другую пушку на той же стороне от носу и убило больше 15 человек, вторичный страх напавший на людей, что было не можно никак сообразить…» Панику кавторанг пресек быстро. Сам схватил фитиль и встал у первой пушки. Бой продол­жался. Как назло, через четверть часа разорвало тре­тью пушку, ядром сразило артиллерийского поручика Иваненко…

Веревкин, весь черный от порохового дыма, вытер пот рукавом, поднялся на помост. Помощи ждать неот­куда. На турецких кораблях матросы хлопотали у якорных канатов. «Выход один — по течению спус­титься Лиманом и на веслах идти к Крыму», — поду­мал Веревкин и скомандовал:

— Руби якорный канат!

К нему подбежал откуда-то появившийся Ломбард.

— Господин капитан…

— Отстань ты, займись делом, ступай на правый борт, командуй канонирами.

Тем временем батарея, не прекращая огня, двину­лась вперед, поражая турецкие корабли, часть из них снималась с якорей для погони. Миновали последний корабль, вот и выход из Лимана.

— Лево на борт! Навались, братцы, на весла!

Веревкин поднял подзорную трубу, взглянул за корму. На кораблях турок распушились паруса.

— Два фрегата, четыре галеры, — почесал затылок Веревкин. — Однако еще не вся эскадра.

Прошел вдоль борта, подбодрил канониров.

— Братцы, не суетись, целься наверняка, береги ядра и порох!

Дело пошло веселей. После очередного залпа запо­лыхал приблизившийся фрегат… Потеряв управление, он выбросился на прибрежную отмель. Еще несколько залпов подбили две галеры.

— По траверзу справа паруса! — раздался тревож­ный голос.

Несколько галер и два фрегата устремились на пе­ресечку курса. Три яростные атаки отбили батарейцы. После четвертой огненные языки заплясали на верхней палубе, огонь медленно приближался к крюйт-камере. Испуганные матросы, вчерашние рекруты, бросились врассыпную, крестились. Офицеры останавливали их, заливали огонь.

Веревкин обнажил саблю, гаркнул:

— Назад! К орудиям! — Бросился к единорогу, на­вел на турок и выстрелил картечью.

Турки опешили, не выдержали огневого натиска, отвернули в сторону. Но путь к берегам Крыма прегра­дили корабли подоспевшей эскадры. В сумерках бата­рее пришлось изменить курс, уходить на запад, к Гад-жибею. Около полуночи отдали якорь, осмотрелись. Веревкин обошел палубу. Тут и там зияли пробоины, распростерлись тела убитых. Затемно завернули их те­ла в парусину, обнажили головы, опустили в морскую пучину. В предрассветной дымке обозначился берег, по которому на лошадях, с гиком, размахивая кривы­ми саблями, носились татары. Мористее стояли воору­женные транспорты турок. Командир решил взять один из них на абордаж. Но только снялись с якоря и набрали скорость, как плавбатарея наскочила на мель. Днище затрещало, в трюм хлынула вод. От толч­ка часть гребцов вывалилась за борт. Глядя на них, не­которые рекруты с испуга прыгнули в воду. В тот же миг татары с криками бросились по мелководью на приступ. Веревкин выдернул фитиль, ринулся в трюм, начал поджигать все вокруг, схватил топор, успел про­рубить днище. Моряки бились до последнего, в плен их взяли полуживыми, связали ремнями. Веревкина вы­волокли из трюма угоревшего, без сознания, за ноги. На берегу, едва он открыл глаза, хлестнули кнутом.

— У> УРУС, шайтан! — Связанного бросили поперек седла, отвезли в лагерь, потом с другими пленными пе­реправили в Стамбул.

Вскоре из стамбульской тюрьмы, не без помощи французского посла Шуазеля и пастора Гардини, под­купа турок, бывшему мальтийскому рыцарю удалось освободиться из темницы, и вскоре он объявился в ста­не Потемкина. Здесь Ломбард всячески очернил Верев-кина, прослыл героем. Узнав об этом, не стерпел контр­адмирал Мордвинов, по части справедливости он был беспристрастен по натуре и возмущался в рапорте По­темкину недостойным поведением Ломбарда.

«…оно преисполнено противоречиями, явною ложью и бесстыдным хвастовством… Скажу вам только, что, по усердию моему к службе, желаю вам побольше иметь Веревкиных и что Ломбард никогда не отнимет от него достоинства искусного и храброго офицера: он репута­цию имеет, утвержденную многими летами службы… Вы знаете, Ломбарда я не довольно уважал, чтобы с ним советовать дружески. Я соболезную, что храбрые люди, прославившие нас, но безгласные по сию минуту, преда­ются оклеветанию». Князь не внял достоверным доводам Мордвинова, Ломбарду присвоили чин капитан-лейте­нанта, и вскоре он бесследно исчез из России. А Веревкин так и остался опороченным до конца дней своих.

* * *

В Севастополе тем временем восстанавливали силь­но потрепанную летним штормом эскадру. На «Святом Павле» экипаж трудился без устали. Благо пример по­давал командир, который с утра до вечера в рабочем платье корпел, не чураясь любой работы, наравне с ма­тросами.

Неожиданно его вызвал Войнович. Вид у него был недовольный.

— Нынче получен рескрипт от светлейшего князя, отправить Алексиано в Лиман, принимать эскадру от Мордвинова. Ты-то ведаешь, что он болен, потому по­едешь вместо него.

Ушаков пожал плечами:

— А как же с кораблем? Недоделок там тьма!

— Я и сам тебя без охоты отпускаю, — пробурчал Войнович, — но ты же знаком с порядками князя, не дай Бог его прогневить.

Мордвинов, годами помоложе Ушакова, встретил его строго официально:

— Коли вы, ваше превосходительство, заступаете вместо меня, то надлежит вам наиглавнейше иметь до­стоверные сведения о действиях неприятеля. Ежели приметите какое движение опасное по берегу, меня о том повестите немедля в Херсон. Посылайте дозоры