От любви не спрячешься
Шрифт:
– Издеваешься?
– Вовсе нет. Ты же перестала плакать, правда?
– Это что же, опять твоя чушь насчет тайного мотива? Значит, ты поцеловал меня, чтобы я перестала реветь?
– Никакая это не чушь.
– О, как благородно с твоей стороны! – Клер рассмеялась. – Значит, ты разогрелся потому… А интересно почему?
– Клер, – произнес Себастьян с долгим вздохом. – Ты привлекательная женщина, а я мужчина. Разумеется, ты меня возбуждаешь. Тем более что даже не приходится стоять здесь и представлять, как именно ты выглядишь нагишом. И без того мне отлично известно, как ты прекрасна вся целиком. Так что вполне естественно, что снизошло нечто. Вот если бы не возникло желания, пожалуй, следовало бы встревожиться.
Клер
– Тебе следует сказать мне спасибо.
Что, правда, то, правда. Ей действительно стоило поблагодарить Себастьяна, но вовсе не за то, что он считал своей заслугой.
– А тебе следует не останавливаться на достигнутом. Так что можешь поцеловать меня в задницу.
О Боже, она заговорила на том языке, на котором говорят в десять лет! Но вот только ощущения испытывала несколько иные. И все это благодаря непредсказуемому, но сильному и нежному мужчине. Себастьян усмехнулся, но промолчал.
– Если вдруг я тебя нечаянно смутила, то не беспокойся: это не приглашение.
– А прозвучало как самое настоящее приглашение, – парировал он. Сделал несколько шагов в сторону и добавил:
– Когда в следующий раз окажусь в городе, непременно воспользуюсь.
Себастьян повернулся и, не добавив больше ни слова, пошел прочь от гостей к притаившемуся в глубину сада домику с красной дверью и неяркой лампой над крыльцом.
Клер Уингейт знала Себастьяна всю жизнь. Кое-что в нем совсем не изменилось. Например, попытки затащить в словесную паутину, чтобы доказать, что белое – это черное, а день – это ночь, Желание запутать и одурачить. А порой умение доставить радость и удовольствие. Как, например, это было, когда он вдруг сказал, что ее глаза такого же цвета, как ирисы в саду. Клер уже забыла, сколько тогда ей было лет, но хорошо помнила, как долго хранила в душе неожиданный тонкий комплимент.
Клер стояла, прижавшись спиной к старому дубу. Тонкое платье не могло смягчить неровностей твердой шероховатой коры. Она смотрела, как Себастьян поднялся на крыльцо. Фонарик над головой окрасил его волосы золотом, а белые полоски на рубашке засветились, подобно неоновым трубкам. Он открыл красную дверь и исчез за ней.
Клер снова притронулась пальцем к губам. Они еще не остыли от поцелуя. Да, она действительно знала Себастьяна с раннего детства и могла вполне авторитетно свидетельствовать: он уже не мальчик. Вырос и превратился в мужчину. В настоящего мужчину. Такого, который, сам того не желая, заставляет женщин, подобных Лорне Деверз, набрасываться на него жадно и безоглядно, как на воплощение силы и страсти. Набрасываться с непреодолимым желанием хотя бы раз вонзить зубы в вожделенную жертву.
Теперь Клер тоже познала такое чувство.
Глава 10
На второй неделе сентября Себастьян сел в «Боинг» и полетел в Индию, в Калькутту. А через двадцать четыре часа и семь с лишним тысяч миль уже на менее претенциозном воздушном судне отправился в штат Бихар. Туда, где жизнь и смерть во многом зависели от настроения муссонов и способности жителей найти несколько сотен долларов, необходимых для защиты от пятнистой лихорадки Скалистых гор, которую иначе называли черной лихорадкой.
Самолет приземлился на небольшом аэродроме в Музафарпуре,
и Себастьян, сопровождаемый местным доктором и фотографом, за четыре часа на машине преодолел путь до деревни Раджвара. Издалека деревня выглядела буколической картинкой, не тронутой современной цивилизацией. Мужчины в традиционных белых одеждах – дхоти курта – работали на полях. Буйволы тянули громоздкие деревянные телеги. Однако Себастьяну уже не раз приходилось бывать в отсталых уголках мира, и он прекрасно понимал, что идиллический пейзаж – всего лишь иллюзия.Приехавшие окунулись в грязные улочки Раджвары. Появление незнакомцев вызвало живое любопытство детей: смуглые шустрые ребятишки стайками бежали следом, голыми пятками поднимая столбы пыли. Себастьян предусмотрительно защитил глаза от палящего солнца бейсбольной кепкой с длинным козырьком, а по карманам рассовал запасные батарейки для диктофона. Доктора в деревне знали хорошо. Из крытых соломой хижин выходили женщины в ярких сари и что-то быстро говорили на хинди. Себастьян и без перевода понимал, о чем речь. У молящих о помощи бедняков один язык – не важно, в каком забытом Богом уголке земли они живут.
Годы работы приучили Себастьяна возводить профессиональную защитную стену между собой и событиями, помогавшую ему не погрузиться в черный туман безнадежной депрессии под влиянием страшных картин. И все же подобные сцены трудно было наблюдать спокойно.
В штате Бихар Вон провел три дня. Все это время он без устали брал интервью у сотрудников организаций «Здоровье мира» и «Врачи без границ». Посещал больницы. Беседовал с фармацевтом из США, которому удалось разработать новое, более эффективное лекарство. Однако, как и в любом важном исследовании, успех в немалой степени зависел от наличия денег. Вечером третьего дня Себастьян заглянул еще в одну больницу, медленно прошел между тесными рядами коек, а рано утром отправился на аэродром, чтобы вернуться в Калькутту.
После утомительного перелета прохладная комната отеля показалась ему раем в стороне от душного, набитого людьми города, раздражающих запахов и постоянного, никогда не стихающего шума. Индия блистала неповторимыми, неподвластными человеческой фантазии пейзажами и храмами, но она же пугала самой глубокой и беспросветной бедностью. Порой крайности существовали рядом, бок обок. Именно так выглядела Калькутта.
Когда-то Себастьян откровенно презирал тех коллег-журналистов, которых считал «неженками». Ребята старой колониальной закваски прятались в удобных отелях и там же заказывали еду. Сам он по молодости и неопытности полагал, что лучшие статьи ждут своих авторов на жарких пыльных улицах, в окопах и на полях сражений, в ночлежках и трущобах. Хорошему журналисту остается лишь суметь не пропустить волнующую историю и донести ее до читателя.
В чем-то он был прав. И все же не только эти истории оказывались достойными и важными. Да, раньше он был уверен, что необходимо слышать свист пуль у виска, но со временем понял: от постоянного существования под высоким напряжением репортер способен потерять перспективу. Горячка ведет к утрате объективности. Лучшие репортажи рождаются в результате спокойного и непредвзятого наблюдения. С содами Себастьяну Вону удалось постичь нелегкое искусство журналистского равновесия.
К тридцати пяти он несколько раз переболел дизентерией и пережил несколько ограблений. Попадал в канализационные стоки и видел столько смертей, что страшных впечатлений вполне хватило бы на несколько насыщенных событиями жизней. Побывал везде, где был нужен, все испытал на собственной шкуре и честно заработал каждую каплю профессионального успеха. Заслужил громкое журналистское имя. И теперь, после долгих лет безостановочной гонки, нескончаемых испытаний на выносливость и живучесть, он наконец-то мог позволить себе укрыться в комфорте отеля и включить кондиционер.