От лжекапитализма к тоталитаризму!

Любая уважающая себя южнокорейская фирма проводит воспитательную работу со своими сотрудниками. Каждый рабочий день начинается с коллективного выкрикивания лозунгов, прославляющих родную фирму. А в специальных лагерях для вновь поступающих установлен такой режим: пробежка, завтрак, просмотр фильма о будущей работе и его обсуждение — и так до самого вечера.

Государство составляет пятилетние планы развития страны, регулирует цены на многие товары и вмешивается в дела частных компаний, которые знают, что в случае отказа от сотрудничества с властью их прижмут отказом в льготных кредитах или иным способом. Вообще, власть здесь может всё или почти всё.

Интересно, что и патриотизм южных корейцев тоже связан прежде всего с отечественными компаниями. «В Корее практически не встретишь иностранных машин. И связано это не только с тем, что и местные автомобили — высочайшего качества: решившийся поддержать иностранную промышленность будет заклеймён общественностью» (да и правительство перекрыло кран поступлению автомобилей всех зарубежных марок). Человек же, занимающийся бизнесом или политикой, даже не может позволить себе курить иностранные сигареты».

А вот корни корпоративного устройства корейского общества:

«Одиночество — самое страшное наказание для корейца. Вся жизнь здесь проходит на виду: работа, по её окончании — совместные вечера отдыха с сослуживцами…

Честь — понятие для корейца святое. Причём, по традициям ты отвечаешь не только за себя, но и за своего начальника, за свою фирму, которым до конца и при любых обстоятельствах должен хранить верность. И если ты попал в ситуацию, когда твоя честь или же честь твоего патрона оказалась запятнанной, то остаётся один выход: уйти из жизни. Человек, решившийся на самоубийство ради спасения чести, считается героем, и его дети никогда не останутся голодными — люди придут им на помощь. Тот же, кто согласился перенести позор, чтобы сохранить жизнь, автоматически делает отверженным не только себя, но и весь свой род».

Это только один штрих, показывающий, насколько миропонимание корейца отличается от взглядов европейцев. Другое отличие раскрыто в диссертации Аннеты Сон «Социальная политика и страхование здоровья в Южной Корее и на Тайване» (Annette H.K.Son. Social Policy and Health Insurance in South Korea and Taiwan. Upsala, 2002). В то время, как в странах Запада система социального обеспечения установлена государством (причём в историческом смысле совсем недавно), в Корее испокон веков существовал и существует сейчас порядок взаимной помощи без участия государства. Он основан на нормах конфуцианской и буддистской морали и исходит из фундаментального положения о природном братстве всех людей. Точно так же каждый банк-кредитор ищет для клиентов-банкротов работу в компаниях — клиентах банка.

Профессор С.Г.Кара-Мурза так характеризует итоги развития Южной Кореи:

«Она быстро развивается: ещё в 1954 году по доле ВНП на душу населения она уступала не только полуколониальному тогда Египту, но и Нигерии. Это было отсталое аграрное общество. Индустриализация и развитие происходили здесь в условиях специфического «конфуцианского капитализма». Корейский социолог пишет в самой популярной книге о национальном характере: «Иерархичность — способ существования корейца, а выход из иерархической структуры равносилен выходу из корейского общества». Так что индивидуализация людей вовсе не является необходимым условием развития.

Российский востоковед А.Н.Ланьков пишет: «Конфуцианство воспринимало государство как одну большую семью. Вмешательство государства в самые разные стороны жизни общества считается в Корее благом» — хотя образованные корейцы прекрасно знакомы с европейскими воззрениями на государство и гражданское общество.

В докладе о южнокорейской экономике, подготовленном по заказу Всемирного банка, говорится: «Озадачивающим парадоксом является то, что корейская экономика в очень большой степени зависит от многочисленных предприятий, формально частных, но работающих под прямым и высокоцентрализованным правительственным руководством». А известный американский экономист пишет: «Корея представляет собой командную экономику, в которой многие из действий отдельного бизнесмена предпринимаются под влиянием государства, если не по его прямому указанию».

Особо выделяет С.Кара-Мурза подход корейцев к образованию:

«В Южной Корее считается, что влияние материальных возможностей семьи на образование детей должно быть сведено к минимуму. Ярко выражено подозрительное отношение и властей, и общественного мнения к любой элитарности в образовании. Школьная программа едина для всей страны, ученики даже старших классов очень ограничены в возможности выбора факультативных предметов. Специализированных школ с углублённым изучением отдельных предметов почти нет. Старое конфуцианское образование было широким, общегуманитарным, специализированная подготовка не приветствовалась. Нет и платных школ, ибо в Корее считается, что все молодые люди должны иметь равное право на образование независимо от доходов родителей. Государство даже периодически ведёт кампании борьбы с репетиторством и частными курсами по подготовке к вступительным экзаменам в вуз. Борьба эта, в общем, безуспешна, но важна именно установка, официальная моральная норма».

Однако и в Южной Корее, как и в Японии, выросло новое поколение, которое не знало послевоенной нужды и свирепой военной диктатуры. Эти «новые корейцы» «не желают посвящать себя только работе, им нравится отдыхать, и — что самое страшное — им не столь уж важно мнение о них окружающих», и среди них нет желающих покончить с собой ради чести. «Пока доля «новых корейцев» невелика, но с каждым годом их становится всё больше. Жители страны вынуждены с огорчением признать, что в недалёком будущем «вестернизация» неизбежна». Появились элементы «экономики для богатых», в том числе и платные школы.

На корреспондента газеты «Россия» (? 40, 1992) Александра Евлахова наибольшее впечатление произвело то, что на заводе «Самсунг», где производят не только телевизоры, но и выполняют судостроительные и оборонные заказы, рабочих рук не хватает, хотя их стремятся привлечь многими льготами — от оплаты детского сада до бесплатного трёхразового питания.

Словом, Южная Корея — если не рай, то что-то близкое к этому. Не знаю, портило ли это впечатление то обстоятельство, что почти повсеместно корреспондент встречал сотрудников службы безопасности и видел признаки тотального контроля властей над всем и вся. Видимо, процветанию страны это не мешало.

«Южнокорейский дракон» или «бумажный тигр»?

И вот в этой обстановке экономического процветания в 1997 году разразился «азиатский финансовый кризис», который больно ударил по экономике всех стран Юго-Восточной Азии, в том числе и Южной Кореи. В то время как высокопоставленные чиновники рисовали радужные картины состояния экономики страны, в Южной Корее разразилась настоящая хозяйственная и финансовая катастрофа.

Вот лишь несколько строк из официального отчёта «Economic Reforms in Korea» (Seoul, 2001):

Иностранный капитал бежал из охваченной паникой страны. Многие чэболы разорились, вследствие чего их число сократилось с 50 до 11. Пожалуй, самой крупной жертвой кризиса стал чэбол «Дэу». Его создатель Ким Ву Чун долгие годы блестяще вёл дела, хотя эксперты предупреждали: его успех основан на системе, напоминающей финансовую пирамиду. Но группа была слишком большой, чтобы быстро разориться. Кризис подорвал позиции этого конгломерата, и он рухнул.

Многие чэболы отказались от непрофильных видов бизнеса, а порой вынуждены были за бесценок распродать свои активы иностранным компаниям. Тот же чэбол «Дэу» был раздроблен, наиболее известная его структура, выпускающая автомобили, в конечном счёте была куплена американской компанией «Дженерал моторс», а сам Ким бежал из страны.