От мужского лица (сборник)

Что-то в её лице поразило меня до самого сердца. Я видел, точнее, чувствовал, как что-то расслабилось у неё внутри. Спазм, превращающий живую плоть в стальную проволоку, отпустил. Лицо стало бледным, без кровинки, но оно светилось. Светилось спокойствием.

— Ты — Принцесса, — прошептал я, целуя её в щеки и глаза. — Ты единственная настоящая Принцесса. Я, дурак, недостоин тебя, но ты простишь мне это потом, правда? Скажи, что простишь.

— Да.

Её голос был настолько тих, что, казалось, звучал с другого края галактики, но в нём было всё. И печаль, и радость, и власть, и преклонение. Она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО была Принцессой. Я ещё раз поцеловал её и открыл дверь.

— Мы готовы…

* * *

— К чему был весь этот спектакль?

— Мы волновались за тебя.

— Мы?

— Хорошо. Я волновался.

— Я не давала повода.

— Мы давно не виделись.

— Как мама?

— Нормально.

— Передавай привет.

— Не зайдёшь?

— Нет. Так что за острая нужда была в столь эффектном выходе?

— Просто хотел поговорить.

— О чём?

— Ты с кем-то встречаешься?

— Ах, в этом дело! Понятно. Ну и?

— Это не лучшая для тебя партия.

— А какая лучшая? Ваша партия шутов, что ли?! Долго вы ещё, кстати, собираетесь пудрить людям мозги этим шутовством?

— «Шут» — всего лишь символ, взятый из древней системы гаданий. Ноль — это всё и ничего, и одновременно способ обращения одного в другое. Это самоирония, напоминание о великой шутке тем, кто оказался по любую сторону от него…

— Начинается! Мне это не интересно.

— Аналитики давно пришли к выводу, что Человек Чувственный должен постоянно держать в напряжении весь спектр своего восприятия. Доходя до предельных величин, обострённое восприятие должно осуществить скачок…

— Должно? То есть ты не знаешь, осуществит оно его или нет?

— Должно.

— Понятно. И на это «должно» ни вашей, ни твоей личной Методологии уже не хватает, правильно я понимаю?

— Отчасти.

— Знаешь, что я тебе скажу… Для таких ситуаций в далёком прошлом, о котором вам известно больше, чем мне, как я понимаю, существовало отличное определение: Чудо!

— Ты права, но…

— Без но! Вы настолько хорошо научились принимать всё, что в состоянии объяснить чувственным восприятием, что, может быть, уже пришла пора научиться принимать вещи, лежащие за его гранью, куда вы так и стремитесь. Может быть, ещё не побывав там, вам следует принять их как естественное положение вещей в мире. Возможно, принять — это и есть побывать. А всё, что для этого требуется, — лишь желание и мужество его исполнить? Такое в вашей Методологии не предусматривается?

— Естествознание подразумевает под собой использование строгих алгоритмов, а то, о чём ты говоришь…

— То, о чём я говорю, — самый естественный из естественных актов познания. Он говорит о том, что всё, что проявилось в мире, не важно — чувством, предметом, мыслью, любой абстракцией, — существует! И методики здесь ни к чему. То, что вы называете предельно малой величиной, — и есть самая что ни на есть универсальная ходячая методика — человек! Что на небе, то и на земле — вот принцип проявления мира через себя самого. Но это не цикл, не круг, о который вы споткнулись, пытаясь ухватить истину за хвост, — это вечность. Вечность во всём многообразии своего течения. Посмотрите вокруг! Мир, из которого ушла поэзия!.. Ты же разумный человек! Тысячелетиями существовавшая традиция вдруг начала хиреть и сгинула во тьме веков. Её победила ваша методология. И в то же время, когда вы праздновали победу, порочный круг замкнулся. Потребовались столетия, чтобы вы узнали о том, что сами себя заперли в ловушку. Вы дали такое сильнодействующее средство богу-отцу, что его дети появлялись на свет уже импотентами. Да ещё и не зная матери. Конечно! Душа никак не вписывалась в алгоритмы. Проще было переналадить все эти ваши потоки и запустить всё по новой. Только вы забыли сообщить людям о том, что оставили их сиротами во тьме, без истинной любви. Чьи лавры не давали вам покоя, Дарвина, что ли? Сколько веков вы наблюдали за «естественным отбором» и так называемой «эволюцией»? Где та лошадь, которую труд должен был превратить в человека? Сейчас и лошадей-то нет! Здесь, кстати, тебе полагалось улыбнуться. Но у тебя настолько жалкий вид тела и мыслей, что даже такие маленькие радости, как смех, покинули тебя! Посмотрите, во что вы превратили мир! Не вы отменили Душу росчерком пера — её слопали дельцы. А PR направлен не на исследования пути, а на поиск более эффективных средств столь любимого вами чувственного восприятия. Вот что вы наделали!

— Я-то что могу изменить?

— Ты? Ничего! Хочешь — принимай, хочешь — не принимай свою судьбу, но она уже состоялась. Ты старик, и дело не в возрасте. Ты старик в том, чего, по вашему же указу, нет и быть не может. Естественный ход вещей в мире необратим, в отличие от вашей универсальной методологии естествознания. Точнее, она тоже необратима. Но она конечна. И единственное, что может сейчас радовать твою старую душу, — это то, что ты имеешь возможность чувственно пережить этот конец. Уж прости меня за мой неоправданно злой сарказм. И прощай… Да, чуть не забыла. Это тебе.

Он взял из её руки листок бумаги:

створки распахиваются

выбрасывая пламя

нюансы ближнего боя

словами

не описать

и как знать

что было бы с нами

будь всё описано

подробно и досконально

проверять не станем

тем более что опыт подобного рода

не передается

человеческой хитростью или

божественной мудростью

он ближе к животной чувственности

природе

и её же инстинктами перенасыщен

ты чуешь

нас ищут

и нас

не находят — было написано на нём.

Когда Шут поднял глаза, в комнате уже никого не было. Постояв в нерешительности ещё минуту, он вызвал к себе двух сотрудников Службы Контроля, ожидающих за дверьми.

— Сто двадцать восьмой закрыть. Продолжение исследований по теме нецелесообразно. Результат достигнут. Поздравьте от моего имени сотрудников и переведите их вместе с подопытными в сто двадцать третий блок для адаптации. Далее распределить согласно штатному расписанию. Подопытных выпустить. Всё. Свободны. И ещё… Последних двоих отпустить сразу. Они являются носителями важной информации. Выполняйте.

Офицеры вышли.

* * *

Мы сидели в номере.

«…Но он так и не смог поверить до конца и попытался вернуться в «свой» город. Но Ветер, ты же помнишь, он всегда. И он сбил его с пути. Он ушёл из нашего города, но никогда не вернулся в свой. Канул… У Маши от него на память остался замечательный подарок. Только узнала она об этом не сразу, а чуть позже. И через положенное количество месяцев родила красивую, умненькую, маленькую Принцессу. И назвала её… Как? Правильно. Назвала она её Машей. Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец!»

— «Мы все Маши!» — сказала я ей тогда, и мы ещё долго смеялись, пока я не заснула. А когда проснулась, мамы уже не было. И больше её не было никогда.

— Как это?

— Она пошла за ним. Хотела найти.

— За кем?

— За Гороховым, разумеется. Она безумно любила его.

— Ты меня окончательно запутала. Это же была…

— Сказка, ты хотел сказать? Сказка ли? Имеет значение только то, что мы чувствуем. А чувствуем мы то, что происходит, понимаешь?

— Нет.

— Он ушёл в мир, где дует Ветер безысходности и «вечною будет Стена». Он верил маме, но вера не даёт знания. Зато часто обрекает людей хоть и на мужественные, но порой опрометчивые и бестолковые поступки. А его вера окрепла настолько, что ему показалось, что он готов. Что пора. И он вышел навстречу Ветру, и… тот сбил его с пути. Мама знала, что рано или поздно так произойдёт. Потому что он не мог примириться с тем, что там, где он сомневался, она победила. Она не могла и не хотела удерживать его. Но она любила. Всем своим сильным и свободным сердцем. И она отправилась на поиски. Но чтобы найти, ей нужно было двигаться по его следам. А это означало — вновь встретиться с Ветром и там, на замысловатых кругах жизни, приблизиться к Стене и преодолеть её. Она была свободна и знала истину, но в мире, где господствовала Стена, — это не было преимуществом. Лишь давало шанс. Маленький и смертельно опасный шанс. Мне сказали, что она ушла из Города. Глупые люди. Я не стала объяснять им, что идти некуда. Мама была мужественным человеком. Она сковала себя, лишила едва обретённой свободы ради единственной любви. Большего она не могла для него сделать. Она знала, что Стены не существует, но пошла преодолевать её. Что тут скажешь…