От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век)

Только в замыкании этих полюсов диалог несводим к монологу. Первый момент глубоко понят в работах М.М.Бахтина, второй момент намечен в этой книге.

Если соединить все эти требования к идее диалога, то можно сказать так: диалог должен быть понят как определение гуманитарного мышления, взятого в его всеобщности. Детальнее об этом - см. мою работу "М.М.Бахтин, или Поэтика культуры".

Не буду продолжать. Тема эта увлекательна, но сейчас важно другое наметить те основные обращения культуры, в сопряжении с которыми становится понятным вседневное бытие современного человека. Детальнее я скажу только о втором определении культуры (см. ниже), но первое диалогическое осмысление было также немного развернуто, поскольку, лишь опираясь на это определение, наша мысль сможет найти в идеях второго определения действительно смысл культуры. Но не забудем и третье (столь же единственное и всеобщее) определение культуры; это - напомню - смысл творчества по преимуществу творчества изображающего, переживающего и - понимающего... сам процесс творчества. В этом смысле культура предполагает некий схематизм "мира впервые", то есть созидание - на полотне, в камне, из "слов, сплоченных в слово" (Б.Пастернак), в напряжении философского текста и т.д.

– предметов, людей, природы, бытия, мысли из ничего, первоначально. Причем в этом плане существенно и обратное восприятие, переживание, понимание - камня, в котором изваян Бальзак, - во всей его каменности, до-человечности; словесного звучания - во всей его до-смысловой мощи, до-культурном бытии.

Это определение культуры как грани культуры и до-культурности (вне-культурности), как прорыва цивилизованной "привычки", быта, лада, устроенности; определение культурного космоса из новых кручений хаоса постоянно и остро ощущал Осип Мандельштам.

Культура есть, по Мандельштаму, только там, где есть эта, постоянно ощущаемая, и заново переходимая, и заново формируемая точка сосредоточения хаоса - в космос. Иначе космос действительно становится украшением; эстетика - эстетизмом; красота - красивостью; мысль - рассудочным повторением и накоплением готовых истин. Культура не только там, где (как минимум) две культуры; культура там, где культура больше самой себя на "докультурное, сырое бытие"...

"Втискивать поэтическую речь в "культуру" как в пересказ исторической формации несправедливо потому, что при этом игнорируется сырьевая природа поэзии. Вопреки тому, что принято думать, поэтическая речь бесконечно более сыра, более неотделанна, чем так называемая "разговорная". С исполнительской культурой Она соприкасается только через сырье". И - даже: в "Божественной комедии" "обнаружилась бесконечная сырость поэтического звучания, внеположного культуре как приличию, всегда не доверяющего ей, оскорбляющего ее своей настороженностью, выплевывающего ее как полоскание, которым прочищено горло..."122.

Поэзия здесь - синоним и усугубление культуры как "мира впервые". В этом плане до- и вне-культуры (...как канун культуры) и живопись, и скульптура, и музыка, и философия, и нравственность, и истинная теория.

Предполагаю, кстати, что осмысление культуры как "мира впервые" наиболее специфично выражает смысл культуры (искусства, философии, нравственности...) XX века. Об этом я еще скажу в конце этого очерка. Сейчас повторю только, что это обращение идей культуры так же всепоглощающа, как первое и второе определения. И диалогичность культуры, и та сила "самодетерминации", о которой я скажу ниже, должны - пока мы мыслим в схематизме "мира впервые" входить в это единственное определение как "аргументы" и "предикаты".

Однако в данном тексте и первое и третье определения культуры необходимы были не сами по себе, но только как наметки того исходного со-бытия людей, их внутренней "микросоциальности", "самозамыкания" всех форм общения (1) и того основного пафоса из-обретения мира впервые (3), в свете и на основе которых только и может быть понята деятельность самодетерминации. Может быть понят смысл актуализации бесконечно-возможного бытия в его культурологической всеобщности (XX век).

Очерк второй. Культура как самодетерминация

Среди тех противоборств, что характеризуют сдвиг культуры в средоточие бытовых и бытийных тревог современного (XX век) человека, выделим одно противостояние, имеющее особо роковой смысл в нашей жизни и с особенной силой толкающее к "бегству от чуда культуры". Это противостояние позволяет вместе с тем сформулировать еще одно всеобщее (исчерпывающее) определение культуры, на котором я только и остановлюсь в этом очерке.

Диалогическое осмысление того, "что есть культура", глубоко развито в книгах М.М.Бахтина, и вообще об этом определении сказано и написано особенно много. Определение культуры как "мира впервые" потребует долгого отдельного анализа, но такой аналитический разговор заведет нас далеко от темы, тем более что это осмысление культуры еще не столь мучительно для большинства людей XX века.

Сейчас специально поговорим об определениях самодетерминации.

Думаю, что вне этого осмысления тема "XX век и бытие в культуре" лишается своего, возможно, самого острого поворота. (В данном тексте два других определения, в конечном счете столь же существенные для понимании XX века и для понимания культуры, даны сквозь призму третьего осмысления.)

1. О двух формах детерминации человеческих судеб

Предполагаю, что все те феномены в жизни современных людей, которые я выше вкратце очертил, возможно логически сосредоточить (и) в такой идеализации:

В XX веке нарастает решающий и непримиримый конфликт двух форм детерминации человеческого бытия (и соответственно сознания) и - далее двух предельных форм разумения, мышления. Во все прошлые эпохи эти формы детерминации (см. ниже их определения) уживались в одном бытии, в пределах одного разума (особенного для каждой культурной эпохи), в одном социуме; взаимодействовали и дополняли друг друга. Сейчас такое дополнение невозможно.

Продумаем этот тезис.

Прежде всего, что это за "формы детерминации"?

Это

1. Детерминация человеческого бытия, сознания, мышления - извне (и "из-нутра..."). Детерминация извне - это детерминация (нашего сознания, наших поступков) из фатально неотвратимых и плотно слежавшихся исторических и социально-экономических систем, форм деятельности, форм общения (совместности), форм разделения и соединения трудовых функций. Это воздействие из "космических полей", из причащения разума к некой иной (всеобщей) Воле и Разуму (как бы их ни толковать). Все эти мощные силы и поля воздействия индивид застает уже готовыми и - чтобы выжить - должен в них включаться, к ним приноравливаться, ориентировать свою волю и свой ум на такое включение и участие. Его ум и воля оказываются умом и волей "участия" (от - "часть"...) индивида в некой иной и более общей, устойчивой целостности.

Такого же типа и детерминация "из-нутра..." - из физиологических, генетических, под-сознательных, или "пред-рассудочных", предопределенностей. Как бы глубоко "внутрь" индивида эти пред-определенности ни забрались, они также - внеположны нашему сознанию, уму, воле; только "внеположны" изнутри... что в лоб, что по лбу... Картину этой, идущей "извне" и "из-нутра", детерминации в Новое время, к примеру, усложняет некий обратный вектор познавательного и практически-предметного действия, идущими от человека - на некий предмет, но сейчас от такого усложнения возможно отвлечься; и логически здесь ничего не изменяется, ведь само это действие "от...
– на..." жестко детерминировано, повторяемо, отщеплено от субъекта; она само оказывается... мощной силой воздействия - извне - на сознание и мысль индивида.

2. Другая форма детерминации - это "слабые поля" самодетерминации, определяющей (в конечном счете...) индивидуальную ответственность человека за свои поступки, сознание, мышление, судьбу, за свою - как бы ее далеко не продлить - предысторию и за свою - в вечность уходящую - после-историю...

Но эти различные формы детерминации в наше время не могут просто сосуществовать.

В XX веке, с одной стороны, страшно возрастают и направляются - жестко против индивида - мощные силы детерминации "извне" и "из-нутра".