От первых проталин до первой грозы

— Эх, досада какая! Прямо на голову налетел, — огорчился Михалыч, доставая папиросу и нервно закуривая. — Не мог же я так промахнуться. Видно, порох старый, отсырел, негоден совсем.

— Значит, домой сейчас, больше стрелять не будем?! — ужаснулся я.

Но Михалыч покурил и немножко оправился от волнения.

— Ну, почему же не будем? — сказал он. — Один патрон мог отсыреть, а другие хорошие.

Вновь началось мучительное ожидание. Несколько раз мы слышали желанные посвист и хорканье, несколько раз видели пролетающих вальдшнепов, но все они летели далеко вне выстрела.

Начало быстро смеркаться. Небо посинело, в нём уже зажигались первые тусклые звёзды, а заря над лесом почти совсем погасла.

— Ну, пора домой! Сегодня опять без дичи, — грустно сказал Михалыч, вскидывая ружьё на плечо.

— Стойте, летит! — чуть не вскрикнул я. — Вот он, над нами.

Тёмный силуэт птицы едва был заметен в сумерках вечера.

— Не вижу!

Вальдшнеп вылетел на зарю.

— Ах, вот он!

Выстрел, второй… И птица, взяв наискось вниз, будто нырнула в тёмную чащу леса.

— Кажется, готов! — возбуждённо крикнул Михалыч, бросаясь в ту сторону, где исчез вальдшнеп.

Издали в темноте там казалась густая чаща, а на деле это была редкая поросль березняка и осинника. Но разве найдёшь в темноте птицу такой же окраски, к;ак опавшие листья и сухая прошлогодняя трава? Обыскали всё кругом, кажется, каждую ямку, каждую кочку осмотрели. Михалыч сжёг почти все спички. Нет, нигде нет.

— А может, он и не упал, — сказал Михалыч. — Вальдшнеп частенько после выстрела кувыркнётся вниз, а потом выровняется и полетит дальше. Пойдём, брат, домой. Всё равно ничего не увидишь.

Я уныло поплёлся вслед за Михалычем. Прошёл мимо молоденькой берёзки. Вдруг мне показалось, что на ней что-то шевельнулось. Птица, зверёк? Я приостановился. И вот прямо перед моими глазами, в развилке ствола, вновь едва заметно кто-то шевельнулся.

Не раздумывая, я протянул руку и схватил что-то тёплое, покрытое перьями.

— Вальдшнеп! Ура, вальдшнеп! — завопил я на весь лес.

— Какой вальдшнеп, где он? — подбежал ко мне Михалыч. — Где ты его нашёл? Ай да молодец!

На дереве, ещё живой был, крылышком затрепыхал.

Я показал развилину на стволе берёзы.

— Это он, падая, значит, застрял здесь, — догадался Михалыч. — И трепыхнулся в последний раз. А может, ветерок крыло пошевелил, ты и заметил. Ну и глаза! Прямо как у совы — даже ночью видят.

Михалыч снял с плеча сумку, положил в неё убитого вальдшнепа и надел сумку мне через плечо.

— Неси сам. Это твоя добыча.

— И ваша тоже, ведь вы его застрелили.

— Ну хорошо, пусть общий будет! — ответил Михалыч. — Ради такой удачи нужно посидеть минутку — папиросочку выкурить.

Мы сели посреди полянки на бугорок над самой лужей. Оттуда слышалось мелодичное урчанье лягушек.

Голубая, похожая на светлячка звезда неярко отражалась в тёмной воде.

Михалыч взглянул на неё и, будто припоминая что-то, стал читать стихи А. Толстого:

И глушь, и тишина. Лишь сонные дрозды Как нехотя своё доканчивают пенье; От луга всходит пар… Мерцающей звезды У ног моих в воде явилось отраженье…

Он помолчал немного и продолжал:

Но отчего же вдруг, мучительно и странно, Минувшим на меня повеяло нежданно…

И снова предо мной, средь явственного сна, Мелькнула дней моих погибшая весна?

Да, брат, «погибшая весна», — повторил он, вставая. — Грустно всё это. Но ничего не попишешь.

— Что же тут грустного: и тяга хорошая, и вальдшнепа нашли? — удивился я.

— Проживи, сколько я прожил, тогда поймёшь, — ответил Михалыч.

И мы пошли в деревню.

КАК МЫ ИГРАЛИ В ПАПУ И МАМУ

Пришёл я однажды с гулянья, а у нас гости. Приятели Михалыча зашли в карты — в преферанс — поиграть. Все они старые, такие же, как сам Михалыч. Какой в них интерес! Я уж хотел к себе в комнату пройти. Вдруг слышу, мама зовёт:

— Юра, иди сюда! Куда ты прячешься?

Вхожу и вижу: на диване рядом с мамой сидит какая-то девочка. Только взглянул на неё, сразу понял — красавица. Личико кругленькое, носик пуговкой, а больше я ничего и не заметил — в глазах какой-то туман. Не помню, как и подошёл, как поздоровался, ведь до этих пор у меня ни одной знакомой девочки не было.

А мама совсем спокойно говорит, как будто ничего особенного и не случилось:

— Познакомьтесь, дети. Это наша новая соседка — Катя. Она приехала в Чернь к своему дяде. Будет жить рядом с нами. Можете и играть и гулять вместе. Покажи ей, Юра, свои игрушки.

Я стоял перед диваном, слушая мамины слова, но вряд ли понимал их смысл. Что же мне теперь делать?

Выручила сама Катя. Она вскочила с дивана, протянула мне руку и весело, по-приятельски сказала:

— Ну, бежим. Покажите, что у вас есть интересного.

Этот простой, дружеский тон сразу вернул меня к действительности. И как хороша была теперь эта действительность! Мы взялись за руки и побежали в соседнюю комнату.

Я тут же вытащил и показал Кате все свои сокровища — в основном крючковатые палки и корешки. Одни из них изображали птиц, другие — зверей. Особенно хороша была большая коряжина. Её я с трудом притащил из леса. Вся серая, головастая, очень похожая на медведя. Даже Серёже она нравилась.

Мы её частенько вытаскивали в сад, прятали в кусты и устраивали медвежью охоту.

Но, странное дело, все эти замечательные вещи Кате, кажется, совсем не понравились. Зато она очень обрадовалась кубикам и сразу предложила:

— Давайте строить из них квартиру. Выстроим столовую, гостиную, спальню… А куклы у вас есть?

Я в смущении ответил, что нет.

— Так кто же будет жить в нашей квартире?

— Не знаю. Может, солдатиков можно?..

— Нет, солдатики не годятся, — строго ответила она.

— А медвежата плюшевые тоже не годятся?

— Ну, какие же это дети! — возмутилась Катя. — А впрочем, покажите.

Я достал из шкафа медвежат, обезьянок и зайчонка.

— Какие смешные! — расхохоталась Катя. — А знаете — ничего. Мы их сейчас оденем в штанишки, в платьица. Они будут наши сынки и дочки. Наверное, у вас и посуды игрушечной нет?

Я смущённо покачал головой.

— Так я и знала. Эх вы, мужчины, никакого уюта создать без нас не можете!

И она презрительно покосилась на мои сучки и палки. Я чувствовал свою вину, но не знал, как её исправить.