От подъема до отбоя

Запомнился Армавир. Серое раннее осеннее утро. Прохладно, пустынно, на перроне то ли нищие, то ли просто побирушки, то ли некие погорельцы. Просят кусок хлеба, какую-то одежонку. Завтрашние солдаты, а сегодняшние еще пацаны из озорства еще несколько дней назад изодрали одежду так, что лохмотья теперь висят бахромой. И эту одежду побирушки с жадностью хватают, складывают, куда-то уносят. Картина очень муторная, но ничего ценного у нас нет, а они и этим обноскам рады до невозможности. Стоим недолго и вскоре эшелон трогается.

Замечаем, что длина состава уменьшилась. Ночью где-то отсоединили ряд вагонов и отправили в другую сторону. Идут десятые сутки пути, когда мы наконец-то прибываем на небольшой лесной полустанок и следует команда «Выгружайся». Итак, прошло более двадцати суток, как я покинул родительский дом и отправился в самостоятельное плавание в житейском море. Сразу же в воинской части нас вымыли, а тело уже порядком истосковалось по мочалке и мылу, переодели в новенькую военную форму, сидевшую на всех без исключения неуклюже и мешковато и развели по казармам. Покормили и отдыхать. Построения, строевая, учебные тревоги и смотры, конспекты и наряды, обучение и работа – все это будет завтра. А сегодня мы наконец-то на месте и сегодня спать, спать и спа…

3. Солдат – самое мелкое живое существо

Ум хорошо, а два сапога все равно пара

Учитесь различать: где демократия, а где – строй!

А здесь ток идет, идет… и превращается в напряжение.

Техника должна храниться в хранилище для хранения техники.

Учиться настоящему делу военным образом.

Мы солдаты. Точнее курсанты, потому что привезли нас как раз в гвардейский отдельный истребительно-противотанковый краснознаменный учебный полк полевая почта тра-та-та, где мне и предстояло провести ближайшие полгода. И этот полк не настоящий, а учебный. Нет, в войну, конечно, он и был и будет, если придется, вполне настоящим. Но на данный момент, здесь готовят младших командиров Советской Армии, то бишь сержантов, и называется он (полк) учебка.

Отличается он от обычного солдатского линейного тем, что в середине дня мы обязательно сидим в классной комнате и пишем конспекты. Но буду рассказывать все по порядку.

Итак, ехали мы не много, не мало, а ровно 10 суток. И приехали за это время в место, которое называется почтовое отделение Гулино. Все названия, кроме крупных городов, я буду изменять, чтобы случайно не раскрыть какую-либо военную тайну, и чтобы враг не смог догадаться, где находятся описанные военные объекты, и, чтобы этот самый враг не смог неожиданно напасть на эти самые объекты, используя сведения, полученные от меня, и чтобы… Короче я уже запутался, а всем все стало ясно.

Уже гораздо позже, будучи простым гражданским человеком, я сам заинтересовался этим своим путешествием и попытался определить какое расстояние мы осилили за эти долгие дни и ночи. Оказалось, что всего 931 км проехали мы за 10 суток. Если посчитать, что ехали мы без остановок, то получается, мы мчались со скоростью 3,88 километра в час. Да… Скорость не из высоких.

Но тщательно подумав, я понял, что все это делалось специально и продуманно. Ведь при такой скорости, и именно при такой, мы были постоянно готовы подняться в полный рост и отразить нападение врага. Значит обороноспособность нашей армии ни капли не зависела от того, где мы находимся: у себя в подразделении или в вагоне двигающегося поезда.

Значит почтовое отделение Гулино. Это почтовое отделение представляло собой небольшой военный поселок. Гражданские люди здесь составляли меньшинство. Центр поселка состоял из десяти – пятнадцати, ну, ладно, двадцати двух-…, трех-…, четырех-…, и пятиэтажных домов. В этих домах и жили офицеры и прапорщики с семьями и без, и вольнонаемные, но тоже и с семьями, и без, работники.

В самом центре располагалось большое приземистое массивное здание с огромной звездой на фронтоне, четырьмя псевдо колоннами при входе и множеством огромных, больших и не очень окон. Это был главный центр местной культуры – гарнизонный дом офицеров. Здесь демонстрировались все новинки советской и зарубежной киноиндустрий, спектакли приезжих артистических трупп, шарящих по неохваченным уголкам матушки-России, где бы можно было что-нибудь срубить по легкому. Здесь проходили гарнизонные съезды и собрания, банкеты офицерского состава, смотры талантов из числа участников художественной самодеятельности, жаркие бои местных боксеров, схватки борцов и выступления штангистов. В общем здесь проходили все мероприятия способные хоть как-то развлечь и отвлечь. Развлечь население, киснущее в лесной глуши от извечной скуки, и отвлечь молодых офицеров и их коллег постарше от рюмки с горячительным в нерабочее, а порой и вполне рабочее время.

Отдельным специфическим очагом быта стояла баня, которую мы посещали раз в две недели. Правда, если верна солдатская мудрость, солдатская баня – это не русская баня с веником и пивом, а баня с тазиком и без горячей воды, но это не совсем так, и, по большей части, горячая вода в бане все-таки была. Между этими посещениями можно было в своей родной казарме воспользоваться душем, если была вода, если нигде не текли трубы и если в наличии был ответственный прапорщик, причем прапорщик должен был быть не только в наличии, но и вполне в рабочей форме, что соблюдалось далеко не всегда. А так же к специфическим очагам данной местности относился поселковый почтамт, посещение которого всегда было для нас радостным событием.

Вокруг всех перечисленных объектов, находились большие, даже огромные здания казарм. Казармы стояли группами. Каждая группа была как бы обвязана, опоясана забором. Это был воинский полк или воинская часть. А дальше со всех сторон на человеческое жилье надвигался лес.

Лес был достаточно цивилизованный с некоторым количеством дорог и дорожек, с елками-соснами в три обхвата диаметром, с редкими зайцами и более частыми белками. Несколько дальше через лес располагался огромный полигон или семья полигонов, на котором или которых тренировались и танкисты, и противотанкисты, и артиллеристы, и еще невесть какие войска. По рассказам, полигон достигал сотни километров в длину и не меньшего количества тех же самых единиц в ширину. Полигон мы посещали пять раз за полгода.

Первый раз перед принятием присяги. Нам выдали по восемь патронов каждому. Три патрона для стрельбы одиночными выстрелами и пять, чтобы научиться стрелять очередью. Это были стрельбы перед принятием присяги. Таким образом к присяге нас приводили уже как грамотных обстреляных воинов в совершенстве владеющих современным оружием.

Может быть выдавали патроны и для повторной стрельбы, к примеру, если с первого раза ты никуда не попал. Может быть, но никто этих патронов не видел. И все сразу же попали кому куда было нужно.

На занятиях нам уже рассказали, что мне (имею в виду всех курсантов), как командиру боевой машины, а именно такое гордое звание будет мне присвоено после окончания учебного подразделения, в качестве личного оружия кроме автомата выдадут пистолет и гранатомет. Но стрелять из них нам не пришлось ни одного раза. Пистолет показали издали в учебном классе, а гранатомет на плакате.

Второй раз на полигоне мы проходили обкатку танками. Предполагалось, что современный молодой боец, точнее молодой парень, только что ставший бойцом, до одури боится тяжелой бронетанковой техники и при виде ревущего бронированного зверя готов бежать на все четыре стороны, с тем, чтобы больше никогда не видеть эти железные чудовища.

Чтобы побороть этот панический страх и внушить солдату, что танк – это вполне мирная и добрая конструкция, проводились специальные занятия. Задолго до нашего прибытия не только на полигон, а и вообще в воинскую часть, был вырыт основательный окоп глубиной более человеческого роста. По периметру окоп был укреплен двадцатисантиметровыми бревнами. При необходимости внутри окопа можно было вполне безбоязненно переждать средней интенсивности бомбардировку. Окоп стоял здесь не один год, и его надежность была проверена не одним поколением курсантов.