От революционного восторга к…

«Штрафники» расположились сразу за захваченной траншеей, сидя или лежа, курили самокрутки и о чем-то смеялись и было их достаточно много. В стороне сидел поручик в перчатках, с перевязанной ногой и красиво курил папиросу, возле офицера, на траве, сидело несколько «ударников».

Я обошел отдыхающих после тяжелого боя людей, и нашел одного «своего» и одного «авиатора».

— Пучков, где Слободин? — я боялся услышать ответ на свой вопрос.

— В начале боя его в ногу ранило, он обратно пополз.

— Хорошо, что ранило, а то я думал… А ваш где товарищ пропал?

— Убило его. — мрачно буркнул «авиатор», вон, с другими покойниками лежит.

В стороне лежали рядком два десятка павших воинов, а несколько австрийцев, видимо, кого-то успели перехватить и взять в плен, копали еще одну траншею, под охраной пары часовых.

— Ладно, мужики, пошли. Хотя бы вас надо отсюда выводить.

— Господин поручик, разрешите обратится? — я остановился в паре шагов от сидящего на каком-то ящике.

— Обращайтесь, милейший, но сначала скажите, кто вы собственно такой?

— Господин поручик, здесь все написано. — я протянул ему документы и сделал шаг назад.

— Я вообще ничего из этого не понял…- прочитав, поручик поморщился, скорее всего от боли в раненой ноге, и потряс бумагами: — Тем более, непонятно, кто вы?

— Я, собственно, человек гражданский, привез с этим товарищем и еще четырьмя сопровождающими подарки для наших летчиков…

— Теперь я хоть что-то понял, господин Котов… — офицер начал засовывать приказ командира стрелкового корпуса в сумку, висящую на плече.

— Господин поручик, не забирайте приказ, мне же еще в госпитале двух раненых оформлять, а то их потом снова в штрафную роту иди еще куда…

— А что я себе оставлю? — растерялся офицер: — Вы двух человек хотите забрать под честное слово, что ли?

— Да вы у себя, в строевой записке или где там положено эту запись сделать, напишите реквизиты приказа, дату и номер, и, коротко, суть. Все равно, в штабе есть копия, да еще верно, не одна.

— Черт с вами, господин Котов, в благодарность за это оружие… — поручик любовно погладил по прикладу автомата выделки моей мастерской: — Нас бы там австрияки и перекололи… Вы как ушли, тут они и навалились… Ладно, черт с вами, сделаю, как вы просите.

Дальше было очень скучно и долго. Мы долго выбирались до ближайших тылов — с фронта двигались подводы, полные ранеными и мет рядом с ними не было. Потом я долго объяснялся с начальником госпиталя, в который, по счастью, привезли обоих моих сотрудников. Мужикам я оставил деньги, практически все, что у меня были, а доктору оставил уродский австрийский пистолет, который я взял с вражеского офицера во время боя на полевом аэродроме. Доктор, впечатленный размером оружия и желтизной его кобуры, клятвенно обещал моих раненых лечить до самого выздоровления и не выгонять их из госпиталя раньше времени, так как они военными в прямом значении этого слова, не являются. Сдав «авиатора» в штаб, для отправки в родной авиаотряд, м с Пучковым двинулись в сторону восточной окраины местечка — нам предстоял тридцати километровый марш до станции, где была возможность сесть на поезд, способный отвезти нас в Киев или Москву.

Глава 24

Глава двадцать четвертая.

Июль одна тысяча девятьсот семнадцатого года.

Выезд из прифронтовой зоны — то еще приключение — на твоем пути появляется куча постов, застав, патрулей, каждый из которых старательно осложняет твою жизнь. Устав в двадцатый раз рассказывать кто мы такие и почему из пяти человек, указанных в документах, едут всего двое, я купил на стации у тетки рушник, с которого та продавала хлеб, оборвал украшения и сделал из них две повязки, на которых написал химическим карандашом — «Транспортная милиция», после чего велел Пучкову достать из «сидора» автомат, после чего мы ехали свободно и даже бесплатно. Правда пришлось немного поработать в соответствии с новой ролью — угомонить пьяную компанию спекулянтов, конфисковав у них в наказание всю выпивку, так как действие «сухого закона» в России никто не отменял, и ссадили из вагона буйного дезертира, что, размахивая обрезом «берданки», начал «строить» своих попутчиков, что не оказали уважение «заслуженному воину». Причем ссаживали гражданина дезертира мы на ходу, благо, что поезда постоянно сбавляли ход. Сначала под откос кувыркнулся, орущий угрозы, «воин», след за ним полетели его вещевой мешок.

Поезд шел по дуге, поэтому я, повиснув на подножке видел, как дезертир долго искал свои поклажу в высокой траве, потом долго бежал за хвостовыми вагонами, но запрыгнуть так и не решился, просто бежал и грозил кулаком куда-то в мою сторону.

Зато решился вопрос с питанием. Не до жиру, но наличие двух вооруженных правоохранителей в вагоне пассажиров устраивало, и время от времени нас приглашали разделить трапезу, благо непонятные личности в наш вагон старались не садится, а территориальная милиция, посещавшая наш вагон на узловых станциях, с целью «проверки документов и воспрепятствования провоза, запрещенного», быстро наш вагон покидала, понимая, что это «наша поляна». Единственным неудобством в пути была необходимость спать по очереди, больно много недовольных взглядов за время пути я ловил глазами.

На перроне Киевского вокзала в Москве нас презрительно окинул взглядом молодой прапорщик, командующий двумя десятками юнкеров, что выстроившись цепью на перроне, задерживали мужчин призывного возраста и проверяли документы, но мне на отношение ко мне офицерика было глубоко наплевать — я торопился домой.

Наглый извозчик заломил за проезд между вокзалами пятнадцать рублей, но тут у него ничего не вышло — у меня оставалось всего десять рублей, поэтому сторговались на пяти, несмотря на его нытье и просьбы прибавить то детишкам на молочишко, то коняшке на овес.

Под неодобрительным взглядом извозчика купил на рубль газеты и уткнулся в чтение, читал не отрываясь до самого окончания поездки, до площади перед Николаевским вокзалом.

А почитать было что. Несмотря на все усилия, в Петрограде начались волнения. И если в прошлой истории в качестве предлога было использовано крайне неудачное наступление русской армии, обернувшиеся паническим бегством частей, численно превосходящих противника, но не имеющих никакого желания драться, то сейчас в качестве предлога переход на сторону врага военного министра.

С подробностями в газетных заметках было глухо, в основном общие слова, пространные рассуждения и извечные поиски виновных. К моему удивлению, князь Львов не ушел в отставку, а напротив, принял на себя еще и пост военного министра, пока шли консультации и шел поиск преемника, исчезнувшего по ту сторону фронта, Александра Федоровича.

В зеленый вагон третьего класса мы прошли без билетов, ткнув кондуктору на наши повязки и буркнув «Сопровождение, если что — обращайся». Железнодорожник округлил глаза, не с дороги отступил, пообещав доложить о нас обер-кондуктору.

Обер — кондуктор появился, как только поезд поравнялся с Нижними Лихоборами.

— Граждане, мне сказали, что вы следуете в вагоне без билетов? — мужчина, облаченный в черную форму, с синим кантом на фуражке, с серебристо-синим жгутом витых погончиков на плечах, кашлянул и подкрутил светлый ус.

— Мы, уважаемый, на службе, как и вы. У вас же тоже билета на имеется?

— Прощенья просим, но нас о вас не уведомили, поэтому…

— Уважаемый гражданин обер-кондуктор, или кто вы там, я пока в ваших знаках различия не разбираюсь. Кто вас уведомил или нет, мне неизвестно, но если вы не нуждаетесь в вооруженном сопровождении, так и скажите, и справочку нам соответствующую выдайте, мол так и так, и так, наш поезд в сопровождении не нуждается, и мы на ближайшей станции сойдем. Только в справке свою фамилию и должность полностью распишите. Нас итак в столицу без пайков отправили, так что, эта поездочка нам без интересу. То ли дело в Курск поехать, там и продукты дешевле прикупить можно, и служащие со всем уважением…