От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник)

Сто раз он вылетал с родных аэродромов. Сто боевых вылетов! Сто замираний сердца! Сто ураганов в груди! Сто вулканов ненависти!

С каким волнением впивались в небеса его друзья, но всегда, из всех бурь, из дождей осколков и пуль приводил он. Гусаров, свою шестерку с победой и улыбался потом, как большое дитя.

Кто же он? Счастливчик, которому выпало на долю такое везение? Удачник? Нет! За последние тринадцать вылетов собственноручно сбил он шесть фашистских самолетов; только мастерство, помноженное на неукротимую ненависть к врагу, обеспечило эту победу.

Он был воин. Он был бесстрашен, смел и горячо любил свою Родину. Он был трудолюбив, как рабочий, и знал в совершенстве свое трудное боевое ремесло. Ориентироваться на чудовищных скоростях, где обыкновенный людской ум уже не в состоянии постигать, где то, что называется верхом и низом, правым и левым, что впереди и что позади. Это огромное, исключительное искусство нового человека, нашего воина-рыцаря с новыми психотехническими качествами.

Он не был тщеславен, не скрывал своих боевых тактических секретов, приобретенных опытом борьбы. Он обучал своих товарищей тактике воздушного боя со всей страстностью. Ему хотелось раздвоиться, расшестериться, размножиться в своих истребителях, чтобы умножить до предела весь гнев к врагу, всю страсть, всю ненависть и сокрушать его, проклятого, до края.

– Ну, братья, - говорил он недавно перед наступлением, - начинается наше время, теперь забудь обо всем на свете. Об одном помните: победить! Помните, друзья, -сколько бы их ни встретилось - бой принимаем! Понятно?

– Понятно, товарищ капитан!
– отвечали его истребители, и гордое волнение вздымало их молодые сердца. И пошли биться во славу Родины...

Заходили шестеркою и против девяток, бились и с двадцаткой. Одиннадцать вражеских машин уничтожили они, потеряв одного человека. Сколько бы их ни было, а победителями выходим мы!
– гордо думали истребители.

Пятнадцатого мая Гусаров водил их в бой. Каждые сорок пять минут, возвращаясь на аэродром для заправки и зарядки, и каждые сорок пять минут на вражеские колонны, на окопы, на аэродромы низвергался ужас гусаровского огня. Еще, еще! Как их ждали наши войска в этот день! Скорей! Скорей! Давай!

Пошли, вдавили в землю целый полк, сбили одного фашиста с неба и хотели уже заворачивать на заправку, как показались две стаи противника. Мгновение, другое -и загорелся неравный смертный бой. Хищники боялись грозной шестерки. Они уже знали ее по почерку и не подходили близко. Они кружили возле эскадрильи, поливали ее градом бронебойного свинца, чтобы выбить хотя бы одного из строя и тогда уж навалиться на отставшего, как акулы набрасываются в океане на одинокого пловца.

Но не дрогнули питомцы Гусарова. Долго решетили они противника, забирая курс к аэродрому. Уже и патроны на исходе. Нет патронов больше у Виктора Гусарова! Смертельная вражеская пуля пробила ему шею насквозь. Плюнул Гусаров кровью и закрыл рот, крепко-крепко сжал зубы. Тогда кровь хлынула из шеи двумя струями. И понял Гусаров, что он убит в бою, что он умирает. Ослабли руки, голова опустилась и не слушается, закрылись очи, и мир завертелся, и полетело все куда-то в сверкающую радужную бездну. Оторвался он от шестерки, как лебедь от стаи, и пара врагов уже набросилась на него и кружится, поливает огнем. Смерть...

Гусаров открыл глаза, и вот откуда-то из глубины его души, от лесов и полей, от песен и широты русской натуры заговорил в нем голос жизни, всесокрушающая воля к победе:

– Стой, смерть, остановись! Стой! Дай посадить машину на родную землю, а там уж черт с тобой!

Пожелал Гусаров, и смерть отступила. Благородная воля напряглась в нем, как грозовой заряд необычайной силы, она заполнила все его существо и держала его нервы, как натянутый могучий лук. Она была равна только его ненависти к врагу и былому наслаждению в боях.

Капитан Гусаров выровнял машину. "Нет, проклятые! Не возьмете! Нет! Нет! Никогда-никогда-никогда, - бушевал мотор истребителя.
– Не хватит у вас пороху тягаться с советским человеком... Что, взяли?" Задрожал от ненависти Виктор Гусаров и, глядя на пролетающего "хейнкеля", стиснул зубы, через которые просачивалась кровь. Близко со страшным воем промчался мимо него фашист, и видна была его подлая фашистская гримаса. Град пуль снова посыпался на Гусарова. Черная пелена закрывала его глаза. Поник Гусаров на руль и, напрягши остатки своей несокрушимой воли, ушел от неприятеля.

Родная земля. Аэродром... Бегут...

– Милые!..

Шасси не работает. Не надо - сядем на "живот".

Истребитель тяжело приземлился, подняв облако пыли. Бросились к нему товарищи. Капитан Виктор Гусаров был мертв.

Воины великой советской земли, братья мои! Это был великий человек. Не плакать хочется над Гусаровым, хочется говорить о жизни, о ее величественных откровениях среди наших благородных людей и с благодарностью склонить головы перед героем, что поднялся к бессмертию в смертном неравном бою.

Пусть же вечно красуется доблестью наша земля! Слава победителю!

26 мая 1942 года

Вера Инбер

Улица Рентгена

Улица Рентгена в Ленинграде расположена между улицей Льва Толстого и проспектом имени Кирова. Великий немецкий ученый занял место между гениальным русским писателем и пламенным революционером. Перед зданием Рентгеновского института за оградой стоит памятник -бронзовая голова Рентгена на узком гранитном постаменте, напоминающем высокую стопку книг.

Улица Рентгена тиха и сосредоточенна. До войны она оживала лишь в приемные часы, когда сотни больных устремлялись к дверям института. Теперь он частично закрыт, частично переведен в другое место. Деревянный дом, стоящий рядом, зимой был разобран на топливо. Теперь от него остались только дымоходы и круглая железная печка.

Я видела - однажды, в морозный день прислонясь к этой печке, сидел человек: он согревался воображением. В зимние месяцы закутанные до глаз дети собирали здесь щепки. Теперь они ищут здесь крапиву для супа и одуванчики для салата: все это витамины, которых так недостает городу. Когда начинается вражеский артобстрел, дети определяют на слух: это восьмидюймовые, это шрапнель.

Пятилетний малыш уверенно говорит:

– А вот это мы стреляем.

И он не ошибается. Он полностью переключился на войну. Такой малыш похож на тот маленький ленинградский завод, который до войны выпускал мандолины и балалайки. Теперь гамма его звучаний несколько иная - он работает для фронта.

Бронзовый Рентген полузакрытыми глазами глядит на ленинградских детей. Порой кажется, что грустная усмешка мелькает на его губах и прячется в густой бороде. Если памятники сохраняют дар воспоминаний, то, возможно. Рентген снова видит родной Вюрцбург, где осенью 1895 года он вырвал у природы еще одну тайну: открыл чудодейственные лучи. Тогда в книжном магазине была выставлена фотография кисти руки, где были видны только кости и на одном из пальцев надето кольцо. А мышцы, нервы, сосуды и кожа исчезли, как будто их никогда и не было..