От ведьмы слышу! (Другая редакция)

– Ты куда? – удивилась Вика.

– Минутку! – уже из кабинета отозвался фантаст. – Нашел!

Он почти галопом вернулся на кухню и с торжествующим видом продемонстрировал семейству книгу с оттиснутым на обложке знаком бесконечности.

– Нашел время изучать творческое наследие вампиров! – фыркнула Вика.

– Ой! – потянулась к книге Дарья. – Я такого раньше не видела. Это что, правда, все вампиры написали?

– Да, но дело сейчас не в этом. – Авдей торопливо листал страницы, не замечая, как странно смотрит на него жена. Ее зрачки расширились, заполнив все пространство глаз глухой чернотой, и лицо стало походить на венецианскую карнавальную маску…

– Вот оно! – Наконец Авдей нашел нужную страницу и прочел вслух:

Я пишу тебе в день похорон. Слишком солнечно, ветрено слишком. Словно древний угрюмый Харон Уподобился в чем-то мальчишкам. Ни к чему был отточенный кол Из дрожащей от злости осины. Я хотел, потому и ушел. Я ослаб, потому что был сильным. Мне не нужно ни шпаги, ни пуль Для того, чтоб рассыпаться прахом. И серебряной ниточки пульс Лишь любовь оборвет одним взмахом. Меловые кресты на дверях — Чтоб уже никогда не вернуться. Я пишу тебе, слыша твой страх, Что ты больше не сможешь проснуться. Это просто – еще один раз Встретить смерть в окончательной фразе. И серебряных ласковых глаз Не бояться, сгорая в экстазе. Моим пеплом осыплют камыш И приречный осот. И текуча Станет бывшая жизнь. Ты молчишь. Ты не веришь в божественный случай. Это право твое. А мое — Быть убитым любовью твоею. Как вонзалось святое копье В беззащитно-греховную шею! У тебя еще будет герой — Из легенд и забытых пророчеств. Я пишу тебе в день похорон Своих собственных. Спи. Доброй ночи.

– Как называется стихотворение? – спросила Дашка.

Авдей взглянул:

– «О том, как меня убили». Названьице!

– Кто автор? – неживым голосом вопросила Вика, и тут все с некоторой душевной дрожью обратили внимание на то, как она выглядит.

– Любимая, что с тобой? – задохнулся от ужаса Авдей.

Черные провалы вместо глаз изучали его лицо.

– Кто автор? – повторила Вика, распространяя вокруг себя волну непонятного мертвящего холода.

Авдей автоматически заглянул в книгу и сам ахнул:

– Роман Кадушкин! Но ведь этого стихотворения раньше здесь не было!

– Не было, – мертво подтвердила Вика. – Я написал его после того, как мою плоть испепелила чуждая Сила.

– О господи! – взвизгнула Маша.

Черные провалы теперь смотрели на нее:

– Вспоминаешь ли ты обо мне хоть иногда, девочка? – Голос Вики оставался по-прежнему мертвым и безучастным.

– Р-роман?!

– Да. Хотя теперь у меня нет имени. У меня нет ничего. Кроме духа скорби и мучения, обреченного на преисподнюю… – говорила Вика, неестественно выпрямившись на стуле. – Я вернулся лишь на миг, чтобы отвести от вас опасность. Я знаю, кто убил меня и моего отца, кто охотится за вампирами. Но я не желаю мести. Я прошел свой путь до конца. Но я не хочу, чтобы вам грозила беда. Знайте: вампира убьет сила огня, вампира покалечит сила серебра, вампира испепелит сила солнечного света. Но только чувство, делающее смертных бессмертными, развоплотит и рассеет вампира навсегда.

– Любовь?

– Да. Я любил Мари. Я умирал, помня об этой любви. И этой любовью я спасу ее, прежде чем навсегда вернуться в свою обитель Тьмы. Ничего не бойтесь.

Произнеся эти слова, Вика, как кукла, рухнула со стула. Когда Авдей кинулся к жене, она открыла вполне человеческие глаза и затряслась словно в лихорадке:

– Он задействовал мое сознание! Он теперь здесь и не уйдет, пока не наступит утро!

– Он – Роман Кадушкин?

– Да! – Вика потребовала бренди и пила его, морщась, стуча зубами о край стакана. – Это неправильно! Развоплощенный не может проникать в сознание человека! Не способен!

– Мам! – Маша все никак не могла прийти в себя от увиденного и услышанного. – Знаешь, Рома всегда говорил, что он неправильный вампир. И возможно, что он вышел из Тьмы для того, чтобы помочь нам.

– Не верю! – Вика поперхнулась бренди и раскашлялась. – Есть непрелож-кх-кх-ные а-кх-сиомы! Волга впадает в Кх-кха-спийское море. Сон разума рождает чудовищ. Ник-кх-огда не связывайся с вампиром, а если свяжешься – береги шею! Не верю я в потустороннее милосердие и бескорыстие, особенно если его предлагает Тьма!

И Вика принялась шептать заклинания, водя по своему телу вытянутыми лодочкой ладонями. Эти манипуляции она разъяснила так:

– Не желаю, чтобы он снова подключился к моему гипофизу!

Та же самая процедура была проделана с дочерьми и с мужем. Вслед за этим Вика схватила связку несчастных сушеных нетопырей и ожесточенно принялась украшать ими стены всех комнат.

Вслед за нетопырями пришел черед обычного школьного мелка. Вика, словно в трансе, рисовала им кресты на дверных косяках и подоконниках, непрерывно шепча заклинания. Потом достала из своей шкатулки, всегда мирно красующейся на туалетном столике в спальне, пригоршню серебряных украшений: цепочек, колье, медальонов, перстней, кованых кубачинских браслетов и серег. Отдала дочкам:

– Наденьте!

Авдею сунула в руки набор серебряных вилок.

– Мне их как, в зубы взять? – поинтересовался фантаст.

– Надо будет – возьмешь, – лаконично ответствовала супруга фантаста.

На часах было без четверти полночь.

Семейство Белинских и неприкаянный дух вампира Кадушкина приготовились к грядущим боевым действиям…

Ака хали олалу халули, Ака хала лала охала. Ака нгуни охлаимахалуи Ака мвани нгунихлала…

– Слушай, Сото… Вот что ты такое поешь? О чем эта пэсня?

– Эта песня есть о том, как один нгуни ушел из дома на охоту на целых двенадцать лун. А когда он вернулся домой с добычей, его старшая мвана уже умывала охломахаи другому нгуни.

– Вах! Все жэнчины одинаковы! И что он сдэлал с измэнницей?

– Он убил того нгуни и заставил свою мвану приготовить из его головы еду. И вырвал сердце у нгуни и заставил мвану съесть это сердце, а потом повел мвану на вершину самой высокой горы и сказал: «Стань птицей». И она летела долго-долго, пока не встретила камни…

– Вах! Какой страшный история! Твой нгуни настоясчий джигит!

…Сото и Ираклий сидели в «предвариловке» и маялись бездельем. Сменившийся дежурный, получив от князя некую мзду, принес невинно заключенным кой-какой снеди. Ираклий уминал сэндвич. Сото хрустел чипсами и смотрел, как за пыльным окошком камеры угасает день.

– Я слышал, что девочки сбежали, – сказал он и аккуратно припрятал пустой пакетик из-под чипсов в карман шорт. – Это хорошо. Значит, нас скоро освободят.

– Вэдь ты колдун, дарагой! – воскликнул Ираклий. – Сдэлай так, чтобы эти замки сами открылись и мы вышли из этого клоповника!

– Нельзя, – кратко ответил Сото.

– Пачему, дарагой?

– Злого духа Кусаи-Милицаи нельзя одолеть, так сказал мне нванга Авдей.

– Много он понимает… – Ираклий улегся на жестком топчане, закинул руки за голову и принялся печально напевать:

Я вчера бродил среди скал — Динамитный шашка искал… А нашел – летел далеко. Ты прощай, моя Сулико! Был бы я простым чабаном, Пах бы я овечьим… молоком. А сидел в засаде в горах, То еще б сильнее пропах…