От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое
Шрифт:
Прощание с генералом Берзариным прошло в том же зале, где в мае был подписан Акт о капитуляции Германии. На церемонию пришли командиры корпусов и дивизий, офицеры комендатуры. Был и православный священник, отпел по полному чину. Маршал Жуков стоял в траурном почётном карауле, нес гроб вместе с соратниками, а затем шел за грузовиком, доставившим тело в аэропорт. И тем же бортом улетел в Москву. Принимать Парад Победы…
Берзарина сменил генерал-полковник Александр Васильевич Горбатов, а его в ноябре 1945 года – генерал Дмитрий Смирнов.
Союзники не спешили выводить свои войска из тех районов советской зоны оккупации Германии, которые они заняли в конце апреля – начале мая.
Трумэн подтверждал: «11 мая Черчилль телеграфировал мне, призывая держать наши войска на самых дальних передовых рубежах, которых они достигли.
За этой запиской Черчилля последовали другие на тему вывода наших войск. Он говорил, что его беспокоят наши планы передислокации на Тихий океан, и попросил приостановить приказ о передвижении американских вооруженных сил. Но большая война на Тихом океане находилась в самом разгаре, и наши войска были нужны там. Кроме того, в стране поднялась общественная шумиха, требовавшая возвращения вооруженных сил, не направляемых на Тихий океан, домой».
Давление в пользу оставления союзных войск в советской зоне подтверждал и Эйзенхауэр: «Политике твердого соблюдения обещаний, данных нашим правительством, был брошен первый вызов после прекращения боевых действий. Некоторые из моих коллег неожиданно предложили, чтобы я отказался, если русские попросят, отвести американские войска с рубежа на Эльбе в районы, выделенные для оккупации Соединенными Штатами. Такое предложение обосновывалось тем, что если мы будем держать свои войска на Эльбе, то русские скорее согласятся с некоторыми нашими предложениями, в частности в вопросе о разумном разделении Австрии. Такие предложения мне представлялись неубедительными. Я считал, и меня всегда в этом поддерживало военное министерство, что начинать наши первые прямые связи с Россией на основе отказа выполнить условия ранее достигнутой договоренности, которые выражают добрую волю нашего правительства, означало бы подорвать сразу же все усилия, направленные на обеспечение сотрудничества».
16 мая Эйзенхауэр, который оставался Верховным главнокомандующим войсками союзников в Европе, встретился в Лондоне с Черчиллем и британским Комитетом начальников штабов. Эйзенхауэр пытался ускорить создание союзнического Контрольного совета комиссии по Германии. Черчилль согласился, что вопрос был важным и срочным. Но еще важнее, чтобы Верховный штаб взял на себя управление теми секторами Германии, которые заняли войска западных союзников, в том числе и в советской зоне.
Однако в Вашингтоне вообще не считали необходимым сохранять Верховный штаб союзных войск. Опираясь на мнение президента и Комитета начальников штабов, военное министерство США выступило с инициативой его роспуска. Эту идею поддержал и Трумэн.
Британское военное командование также не соглашалось с Черчиллем. «С учетом того, что мы смогли занять эту территорию только благодаря тому, что немцы бросили все свои силы против русских, облегчив наше продвижение, а также принимая во внимание, что мы уже договорились с русскими о зонах оккупации Германии, я считаю, что Уинстон в корне неправ в своей попытке использовать это в качестве рычага для торга», – читаем в дневнике фельдмаршала Брука.
Затягивание с отводом англо-американских войск выглядело все более странным. Сталин крайне болезненно воспринимал это торможение наряду с замедленным разоружением вермахта, особенно в контексте плана «Немыслимое». Примечательно, что он пресек как «неверную и вредную» схожую рекомендацию своих дипломатов – не отводить советские войска, продвинувшиеся вглубь западной оккупационной зоны в Австрии.
Сегодня очевидно, что гитлеровских военных преступников, виновных в гибели десятков миллионов людей, надо было судить. Тогда это надо было доказывать. Не многие это помнят или знают: Нюрнберга не было бы, если бы не настойчивость Советского Союза и его дипломатии. Наши западные союзники не хотели этого суда.
Москва била в набат еще с 22 июня 1941 года, когда Молотов подчеркнул ответственность за развязывание войны «клики кровожадных правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы». Но Госсекретарь США Кордел Хэлл осенью 1941 года давал инструкцию послам: «Мы не хотим в настоящее
время связывать себя какими-либо совместными протестами против нарушения прав человека на оккупированных территориях».СССР выступил с серией нот Наркома иностранных дел правительствам всех стран, которые поддерживали с СССР дипломатические отношения. 21 ноября 1941 года – «О возмутительных зверствах германских властей в отношении советских военнопленных». 6 января 1942 года – «О повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных ими советских территориях». 27 апреля 1942 года – «О чудовищных злодеяниях, зверствах и насилиях немецко-фашистских захватчиков в оккупированных ими советских районах и об ответственности германского правительства и командования за эти преступления». Позднее эти ноты с описанием сотен конкретных преступлений лягут в основу первого проекта нюрнбергского вердикта.
Какова была реакция союзников по антигитлеровской коалиции? А никакой. Ни одна страна не ответила ничего.
В Заявлении советского правительства от 14 октября 1942 года об ответственности гитлеровских захватчиков и их сообщников за злодеяния, совершенные ими в оккупированных странах Европы, впервые прозвучало предложение о создании Международного трибунала для наказания главных военных преступников. Тогда реакция последовала. Но какая? Вот письмо Идена: «Мы не думаем, что будет сочтено целесообразным привлечь к формальному суду главных преступников, таких как Гитлер и Муссолини, поскольку их преступления и ответственность настолько велики, что они не подходят для рассмотрения путем юридической процедуры… Вопрос о главных фигурах должен быть разрешен путем политического решения Объединенных Наций».
В ходе визита Идена в Вашингтон в марте 1943 года был затронут и вопрос о наказании главных преступников войны. Госсекретарь Хэлл выразил надежду, что союзники смогут найти способ избежать длительных судебных процессов над фашистскими главарями после войны. Те, кто будут схвачены, должны быть тотчас же без шума расстреляны. Это предложение не вызвало возражений ни со стороны Рузвельта, ни со стороны Идена.
На Московской конференции министров иностранных дел в октябре-ноябре 1943 года Молотов, Хэлл и Иден подписали секретный протокол, десятым приложением в нем была Декларация об ответственности гитлеровцев за совершенные преступления. Там не было положения о Международном трибунале: предполагалось судить в тех странах, где совершались преступления. Но и это был шаг вперед. Особенно когда этот секретный протокол через день был опубликован в газетах за подписями Сталина, Рузвельта и Черчилля.
Вопрос наказания военных преступников рассматривался Рузвельтом и Черчиллем 15 сентября 1944 года в ходе второй Квебекской конференции. Было решено направить Сталину предложение: подготовить список из 50-100 лиц, чья ответственность за руководство или санкционирование преступлений и зверств установлена самим фактом их высоких официальных постов. Советскому лидеру предлагались на выбор два варианта: решать совместно судьбу каждого из нацистских лидеров, как только они попадут в руки союзников; или заранее составить список таких лиц, которых любой командир в звании не ниже генерала после удостоверения их личности прикажет расстрелять в течение часа, не докладывая командованию. Эта телеграмма так и не была отправлена адресату, но именно такие предложения Черчилль и Иден привезли в октябре 1944 года в Москву. Однако здесь коса нашла на камень: Сталин твердо настаивал на проведении международного трибунала.
В Ялте Сталин и Молотов доказывали: военных преступников надо судить перед лицом человечества. Черчилль – против. Рузвельт, цитирую: «Процедура суда должна быть не слишком юридической» и «при всех условиях на суд не должны быть допущены корреспонденты и фотографы». Почти до конца войны в Европе Вашингтон и Лондон исходили из того, что нацистских лидеров надо казнить на основе политического решения, а не вердикта суда.
Западные союзники столь долго противились советской идее организации международного трибунала, отсылая к опыту Первой мировой войны, когда юридическая основа для суда над германскими лидерами оказалась слишком шаткой. Вызывала опасения и перспектива того, что подсудимые начнут ссылаться на далеко не безгрешную предвоенную политику западных держав, их содействие вооружению Германии, альянсы с Гитлером, мюнхенский сговор.