От заката до рассвета
Шрифт:
— Да что такое? — обернулся князь, рассерженный такой бесцеремонностью. Игриш заметил лысого Герника, который мчался к ним со всех ног.
— Он здесь, господин! — его лицо было мокрым от пота, но в глубоко посаженных глазах прыгали азартные угольки.
И тут Игриша наконец-то осенило, где он мог видеть этого человека. В голове смутно проступили, казалось бы, давно забытые образы, которые его память затолкала поглубже с намерением никогда больше не доставать. Да, он знал Герника, видел его в Хлебнах.
Это он бросил Маришку в колодец. А следом и его тоже. Но тогда его лицо скрывал плотный слой
— Кто? — кипятился князь. — Говори яснее, дурак!
Тут до ушей Игриша донесся возрастающий ропот, воздух переменился, стал натянутым как струна, которая готовится оборваться. Все головы разом повернулись в одну сторону — за спину Гернику. Тот тоже обернулся и обнажил меч — метал звякнул о металл с каким-то изуверским предвкушением схватки.
Окруженный огненным маревом от ревущих жаровен, он приближался. Такой же здоровый, грозный и уставший, как и сутки назад. С повязкой на правом глазу и с громадным мечом за плечами он неторопливо вышагивал к ним, ведя свою оседланную кобылу под уздцы. На ее боку все так же чернел пустыми глазницами собачий череп, а рядом торчала та самая неуместная и нелепая метла. Игришу почему-то показалось, что черепушка выглядела ужасно довольной.
— На ловца и зверь бежит, — захохотал молодой князь, раскинув руки в стороны. — Гвин! Сколько лет, сколько зим?!
Одноглазый остановился. Его сразу окружили со всех сторон, выставив копья и арбалеты, но нападать не решались — на лицах каждого солдата застыла печать страха. Пусть и сотня на одного, но они страшно боялись даже тени этого человека. И судя по всему, одноглазый знал об этом.
— Здравствуй, Владислав, — высоко подняв подбородок, отозвался Каурай. — Или мне теперь величать тебя Крустником?
Князь еле заметно вздрогнул и сжал кулаки. Но не остался в долгу.
— Каурай, наглеешь, так значит? — его губы тронула презрительная ухмылка. — А ведь сегодня уже один молодой дурачок сторицей заплатил за свою прыть.
— Ну, надеюсь, ты не сильно осерчал на него? Молодость, она весьма нескромна, — ответил на его ухмылку Каурай и сделал еще пару шагов, пока не остановился против Герника, который встречал его с мечом наперевес.
— Ни шагу дальше, колдун! — взвизгнул один из арбалетчиков. Его руки с оружием ходили ходуном — одно неверное движение, и он с испугу спустит тетиву.
— Мне же ничего не надо, — понурил голову Каурай в притворной скромности. — Я всего лишь пришел за своей Красоткой. Спасибо, что присмотрели за ней, пока я был занят.
— А мы тут, с твоим мальчонкой, — князь схватил Игриша за плечи и по-дружески приобнял его. — Болтали, пили вино, ели конфеты! Присоединяйся.
— Нет, благодарю, — кивнул Каурай. — У меня в желудке и так ни росинки, не хотелось бы забивать его какими-то конфетами. Но надеюсь, мальчик не скучал? Ему, кстати, пора. Мы и так уж слишком задержались, пора и честь знать.
— Что же, ты и не представление не останешься? — сказал князь, прозванный Крустником. — Гости уже на полпути сюда!
— Нет, едва ли, — покачал головой Каурай и посмотрел наверх — туда, где корчились истязаемые. — Ведьмы, скорее всего, опоздают. Гораздо быстрее здесь будут те, кто задержал меня прошлой ночью. Все окрестные болота кишмя кишат всякой древней, неупокоенной дрянью, которую топили в этих местах еще
столетия назад. И всех призвал Дикий Гон на свою кровавую пляску.— Ты чего несешь?.. — опустил меч Герник. Тут на его затылке заблестели капли пота.
Щетинистое лицо Каурая не расставалось с мерзкой улыбочкой, но сейчас она приобрела вид маски смерти. Холодной и неотвратимой. Она говорила:
— Очень скоро здесь будет слишком людно, а я не большой любитель шумных вечеров. Мои ноги так и гудят — пришлось бежать без отдыха целый день. Болотным умертвиям, конечно, плевать на усталость, они идут у меня по пятам еще с прошлой ночи. И скоро будут здесь, а значит, нам с мальчиком пора.
В подтверждение его слов где-то вдали раздался дикий рев, от которого у Игриша задрожали колени.
Тот самый страшный рев. Тот самый! — возопила его душа, переполненная неистовым желанием спрятаться. Куда угодно! — хоть и залезть на один из кольев, лишь бы не слышать. Не видеть того, что выйдет из темноты.
Глава 7
Заревели снова. Потом еще и еще, пока ночь не окрасилась замогильным ревом. И следом вопли, звон металла, проклятья и… топот ног. Сотен и сотен ног, словно к ним приближался взбешенный табун лошадей, готовых смести все на своем пути.
— Не разбегаться, трусы! — кричал Крустник, оскалившись, когда несколько человек побросали копья и ринулись наутек. — Всех дезертиров я лично суну в печь! Стоять, кому говорят!
Но все больше людей впадали в панику, а дьявольский топот и рев приближался. Сама земля стонала под натиском когтей. Из темноты замерцали огни, ветер принес запах болотной гнили, запах страха и смерти.
Кто-то — Каурай так и не понял кто — нажал на спуск, и арбалет с глухим стуком выбросил болт. В следующее мгновение наконечник уже торчал у другого солдата из правого глаза, тонко звякнув о внутреннюю стенку его шлема. Заваливаясь на бок, он успел спустить тетиву, и еще один болт нашел свою цель. Мигом все затопила лавина стрел и мечей.
С одной ногой в стремени Каурай больно засадил Красотке в бок, и кобыла, испустив крик боли, рванулась вперед, раскидывая солдат налево и направо. Одна из стрел просвистела у нее прямо над ухом, вторая черканула по боку, третья засела в крупе, заставив бедняжку позабыть обо всем на свете. Кобыла неслась к мальчику, который со страху не смел даже вздохнуть — одинокий болт пролетел недалеко от его шеи, обдав прохладным ветерком и заставив покрыться мурашками. Крустник закрылся мальчишкой и прыгнул в сторону, — тогда Каурай дернул уздечку, перекинул ногу Красотке через спину, свесился и протянул руку, рассчитывая подхватить упавшего мальчика. Но не успел.
Вихрь, который стрелой промчался через все поле и задул половину костров, поймал пацаненка первым. И подняв целый ворох пепла, с диким хохотом утонул в ночном небе.
Каурай выругался и рывком забрался в седло. Дело принимало паршивый оборот.
Он сшиб еще нескольких особо рьяных копейщиков, которые пытались преградить ему путь, и предоставил кобыле самой нестись во весь опор. Она покинула круг света, и последние болты впустую прожужжали в воздухе. Тьма накрыла всадника с головой, он выпрямился в седле, сорвал повязку и обратил оба глаза к небу.