От заката до рассвета

— Не боюсь я ничего. И не нужна мне никакая слава! Единственное, что интересовало меня в жизни сейчас закопано глубоко в земле, и больше никогда не поднимется. Ты либо поможешь мне добраться до тех, кто в этом виноват, либо прочь с дороги, колдун! — выплюнул ему прямо в лицо парень и попытался обнажить клинок. Напрасно — рукоять так и не сдвинулась с места, как он не пыжился.

— Каши мало ел, а? — ухмыльнулся Каруай в озадаченное лицо Богдана, пока тот дергал неуступчивую рукоять, поднял каблук и вдарил парню в живот. Богдан с оханьем повалился на землю, и не успел он понять, что произошло, как Каурай прижал его к траве коленом.

— Большая ошибка! — прошипел одноглазый, вырвал у него из рук клинок, который так и остался упрямо сидеть в ножнах, и с жуткой усмешкой схватил парня за лицо. Тот попытался вырваться, но одноглазый был беспощаден — приподнял повязку и вгляделся в его раскрытые от ужаса глаза.

В них было небо. Забранное тучами, темное и мрачное. И неоглядный простор, как будто Богдан забрался на башню и готовился вот-вот сигануть вниз. Там был и Гриш, верхом на метле, но правила ею рыжеволосая прелестница. Это бледное лицо одноглазый хорошо помнил. Ее могилу он сооружал еще утром…

Проказа!

Все произошло настолько быстро, что Гриш не успел даже ахнуть. Красотка испуганно заржала и взбрыкнула, пятясь назад, но веревки мешали ей.

Пока Гриш помогал Богдану, Каурай пытался унять лошадь, но в нее словно бес вселился. Она металась из стороны в сторону и пару раз едва не укусила хозяина. Казалось, была уже готова отгрызть себе ногу, лишь бы убраться отсюда.

— Стой! — крикнул Богдан в отчаянии, решив, что одноглазый уезжает. — Прости! Прости меня, умоляю! Что ты хочешь? Денег, драгоценностей, золота? У меня ничего нет! Ничего, кроме мести! И я все равно сяду тебе на хвост, так и знай!

— Тихо! — шикнул на него Каурай, вытаскивая Щелкуна на свет божий. Выругался — Щелкун просыпался. На месте темных глазных впадин собачьего черепа мерцали две алые точки… Цвета крови.

А вокруг все сильнее сгущался тяжелый запах гнили.

Глава 3

Гниль. Проказа…

Ага, они приближаются! — торжествовал Щелкун. — Что я тебе говорил?!

— Гриш! — кликнул Каурай мальчугана и схватился за арбалет. — Помнишь, ты обещал, что сделаешь для меня все?

— Ага, — испуганно отозвался тот, с замиранием сердца глядя как Каурай натягивает тетиву.

Услышав это, Богдан снова чуть не упал:

— Что ты обещал ему?..

— Втаскивай этого героя в седло! И уезжайте отсюда, быстро!

— Что?.. — вопрос повис в воздухе, когда за их спинами зашелестела трава и к их костру нагрянули нежданные гости.

Гриш не сразу заметил ее.

Когда страшная, изломанная тень вошла в круг света, разнося вокруг себя зловоние, он чуть не умер от ужаса.

Почерневшая, сгорбленная фигура утробно заворчала, булькнула, сложилась пополам и выблевала в их костер какую-то черную жижу. Последний источник света потух, и тьма заволокла рощицу.

Щелкнула тетива, и свистнувший болт разнес умертвию голову, глубоко войдя в череп. Свернутая набок волосатая башка хрустнула, заваливаясь за спину, но чудовище только упало на четвереньки и, заходясь ревом, поперла на первого, до кого могла дотянуться — а им был Гриш, скованный паникой и темнотой. По счастью, Богдан оттолкнул мальчика в сторону и навалился на тварь всем весом, однако быстро осознал свою смертельную ошибку. Короткая борьба привела лишь к тому, что он сам взвыл и попытался безуспешно отодрать когтистое чудище от себя. Зубы клацнули почти у самого его носа, когда Гриш изо всех сил замахнулся лопатой и вскрыл твари башку. Умертвие на мгновение разжало когти, и Богдан отбросил его ударом ноги. Оно рухнуло на спину, но тут же вскочило, вороша землю когтями. Навстречу полетел второй болт — со свистом прошил грудную клетку и прибил барахтаующееся тело к стволу дерева.

— Вставай, вставай быстро! — зарычал Каурай, пока Богдан извивался на земле, силясь подняться.

К нему поспешил перепуганный Гриш. Он подхватил парня под локоть и попытался оттащить от чудища как можно дальше — туда, где отчаянно бесновалась Красотка, единственный путь к спасению. Умертвие бросило бесплодные попытки отодраться от дерева и, изрыгая из себя остатки внутренностей, заревело на всю округу.

Ей ответил еще десяток ревущих глоток.

— Уезжайте, уезжайте, чума вас побери! — кричал Каурай, отбрасывая бесполезный арбалет, и хватаясь за штыки. Но тут зов твари подхватили сотни ее сородичей, и во мгновение ока вся роща обернулась кромешным адом, заполненным множеством блестающих огней.

Богдан сидел в седле и пытался помочь Гришу вскарабкаться следом, но стреноженная кобыла не могла сделать и шагу. Чудовищный рык приближался, заставляя бедное животное отчаянно брыкаться и зубами рвать путы на ногах, мешающие ей спасти свою лошадиную жизнь. Пришлось Гришу скатываться на землю и, рискуя получить удар копытом, рубить веревки лопатой.

— А как же ты?! — тонким голосом заверещал он, когда лошадь освободилась.

Каурай сорвал повязку и посмотрел ему прямо в глаза. Сердце мальчика учащенно отбивало дробь, но когда Игриша взгляд столкнулся с правым глазом Каурая, оно на мгновение пропустило один удар и подпрыгнуло. Каурай ясно видел бледное, вытянувшееся лицо Игриша, залитое бледно-голубым сиянием. Мысль о том, чтобы пнуть мальчонку в лапы умертвий, бытовала в его голове лишь мгновение. Он отбросил ее.

Прикусив язык, Игриш взгромоздился на спину Красотке, и та, взрыхляя травянистую землю, бросилась прочь.

Одноглазому оставалось лишь надеяться, что сослепу они не врежутся в дерево. Неважно. Это уже их беда, и жизни обоих только в их руках. Он сделал все, что мог. Как обычно. А сейчас пришло время взяться за штыки.

Горячий Щелкун висел у Каурая на поясе, пробивал мрак рубинами пылающих глаз и выхватывал из темноты то одну, то другую оскаленную морду. Посеребренные лезвия штыков обливались гнилой кровью, закапывались во внутренности, рвали умертвий на части, разрезали плоть как масло. Твари не сдавались — водили вокруг смертельный хоровод, рычали на все голоса и пытались достать упрямого человечка когтями. Каурай укладывал их одного за другим, но на месте одной безумной твари неизменно вырастали две новых.

Путь Каурая уже устилал ворох отрубленных конечностей, вспоротых животов и отсеченных голов, когда верхом на метле появилась она. Мягко и плавно сошла с неба, словно спускалась по ступеням босыми ногами. Легкая и грациозная, лепесток на спокойном ветру. Из одежды на ней была только остроконечная широкополая шляпа.

Щелкун присвистнул и довольно защелкал челюстями:

Вот эту плоть я с удовльствием вкушу. Ради такого стоило поголодать месяцок!

— Зверь… — разошлись черные губы ведьмы, приветствуя одноглазого. — Безумный, безумный, безумный зверь. Почему ты не можешь просто пропустить один удар и закрыть глаза? Эта жалкая комедия закончится очень быстро. Я обещаю. Они не будут мучить тебя, если я не прикажу.

Каурай угрюмо поднял глаза и швырнул штык, целясь в сердце. Знал, что промахнется, но не мог не попробовать.

— Отойди, одноглазый, — наклонила голову ведьма, усевшись на плечи двух умертвий, словно на два стула. Метлу она положила себе на плечи. — Не мешай. Ты только оттягиваешь неизбежное.

— Как обычно, — выдохнул Каурай, пятясь в сторону могилы, усыпанной цветами. Земля гудела под его ногами. Приближалась орда.

— Эта несчастная душонка того не стоит. Она уже нарушила ваш треклятый Договор.