От заката до рассвета

…Когда обстрел прекратился, Руфа еще раз оглянулась: на земле, в самом центре развилки дорог, горела автомашина, одна из тех, по которым она бомбила. Темный дым клубился над огнем.

— Посмотри, Леля, машина горит! — сказала она в переговорную трубку.

Но Леля не ответила, и Руфа сразу почувствовала: что-то произошло… Стояла тишина. Такая удивительная тишина, какой в полете не бывает. Эта тишина резала слух.

Она взглянула на мотор: винт замер, широко раскинув неподвижные лопасти. В передней кабине Леля, пытаясь запустить мотор, нагибалась, двигала рычаги, подкачивала заливным шприцем бензин… Винт не двигался. Самолет планировал, теряя высоту, и стрелка высотомера скользила от цифры к цифре в сторону нуля.

Наконец Леля коротко произнесла:

— Все. Не запускается.

— Что, попали в мотор, Леля? — спросила Руфа, хотя и так все было ясно.

— Да. Еще когда ты бомбила.

Включив свет в кабине, Руфа нашла по карте место, где находился самолет, и моментально определила, что до линии фронта не дотянуть.

— Сколько остается до линии фронта? Успеем? — услышала она Лелин голос.

Можно было сразу же уверенно сказать «нет», но так не хотелось произносить это «нет», что она, помедлив, ответила:

— Точно не знаю… Держи курс восемьдесят градусов. Так ближе всего.

— Руфа, скажи мне, сколько минут до линии фронта? — повторила Леля настойчиво.

— Десять.

Внизу, чуть светлея домами и прямыми улицами, проплыла станица. Высота быстро падала. Было ясно: придется садиться на территории, занятой немцами. Обе девушки разглядывали землю, темневшую внизу: черные массивы леса, неширокая бегущая змейкой река, в лесу — серые прогалины, пересекающие массивы под прямыми углами.

Леля предложила выбрать для посадки одну из таких прогалин и, подвернув самолет так, чтобы лететь вдоль нее, продолжала снижение.

— Подсвети у самой земли ракетами, — попросила она.

— Зачем, Леля? Лучше в темноте.

Конечно, ракеты не помогут: все равно на второй круг не уйдешь. А немцы обратят внимание. И Леля не стала настаивать. Пусть — в темноте.

Руфа оторвала взгляд от земли и посмотрела вверх, на звезды, мерцающие в небе, на полоску Млечного Пути над головой. Кто знает, может быть, она никогда больше не увидит ни этих звезд, ни Лелю — ничего…

— Леля, — позвала она, — я хочу… давай с тобой простимся… На всякий случай.

— Глупости! Приготовься к посадке!

Земля приближалась. Самолет летел по центру прогалины, с обеих сторон под крыльями тянулась граница леса. Ухватившись за борта кабины, Руфа следила за тем, как вырастают по бокам темные стены. Ракетницу она все-таки держала наготове. Слева совсем близко мелькнули деревья. Справа… Сейчас — земля. Внезапно — толчок! Машина, резко с треском развернувшись, остановилась, накренившись набок.

Руфа больно стукнулась обо что-то лбом, потерла ушибленное место и позвала сначала тихо, прислушиваясь к собственному голосу, потом громче:

— Леля! Леля!

Молчание. Поднявшись во весь рост, она увидела, что Леля сидела, уткнувшись головой в приборную доску. Тогда она выбралась из кабины на крыло и стала тормошить подругу.

— Очнись, Леля! Очнись!

Медленно та подняла голову, потрогала рукой.

— Ты сильно ушиблась, да? Ну ответь!

— Дерево… зацепили…

Самолет лежал, накренившись, в каком-то странном положении. Вся левая плоскость была исковеркана и поломана. Шасси подкосилось.

Недалеко в лесу стреляли вверх ракеты. Нужно было спешить. Не их ли это ищут?

— Ты можешь идти, Леля?

— Пойдем, — ответила она, придя в себя и снова превратившись в прежнюю Лелю, которая все может.

Они покинули разбитый самолет и поспешили к реке, протекавшей вблизи от места посадки. Эту речку Руфа отметила еще в воздухе, когда они садились. Там, в кустах, сняли с себя все лишнее и утопили в воде. Остались в гимнастерках. Пистолет у них был один, у Руфы. Она отдала его Леле.

— Возьми. Ты — командир.

Ориентируясь по звездам, девушки пошли на восток. Напрямик, лесом. В темноте по толстому бревну перебрались через овраг и снова долго шли по лесу. Начало светать. К этому времени они уже двигались вдоль дороги на открытом месте. Лес кончился. Днем идти было опасно, и, выбрав в стороне от дороги глубокую воронку от бомбы, они просидели в ней до вечера. Слышали, как мимо прошла группа вражеских солдат. Потом два телефониста, переругиваясь, тянули провода связи. По дороге проезжали машины, мотоциклы.

С наступлением темноты сверху донесся знакомый звук: летели на боевое задание «ПО-2».

— Слышишь? — сказала Руфа.

Они постояли, глядя в вечернее небо, где, постепенно удаляясь, рокотал «ПО-2» — ночной бомбардировщик, такой родной маленький самолетик… Что там думают о них дома?..

Ночью опять шли, а потом ползли. Впереди то и дело взвивались вверх ракеты. Там была линия фронта, проходившая вдоль железной дороги.

Вперед продвигались медленно, переползая от кустика к кустику, от воронки к воронке. Иногда перебегали, низко пригибаясь к земле. Все время они старались держаться вместе. Но однажды где-то рядом с ними застрочил пулемет. Это было уже близко от железной дороги. Девушки разбежались в стороны и потеряли друг друга. Долго звали они шепотом и искали одна другую, пока, наконец, не нашли. Обрадовавшись, крепко обнялись, как после продолжительной разлуки.

Когда железная дорога была уже рядом, они притаились в кустах, выжидая удобный момент, чтобы пересечь ее. Ракеты, освещавшие дорогу, взлетали вверх методически, через определенные промежутки времени. Выбрав перерыв между вспышками, Леля и Руфа перебежали железнодорожное полотно. Опять раздалась пулеметная очередь. Испугавшись, что их заметили, девушки залегли в низком кустарнике.

Началась перестрелка. Трудно было разобрать, откуда и куда стреляют. Решив, что, видимо, перестрелка не имеет к ним никакого отношения, они, подождав немного, попололи дальше. Вскоре наткнулись на воду. Начинались кубанские плавни, те самые, которые так хорошо всегда видно сверху, с самолета.

Небо бледнело. Наступал рассвет. И снова нужно было пережидать светлое время. Они выбрали в плавнях глухое место, заросшее камышом, и уселись на большой коряге, выступающей из воды.

Обе ничего не брали в рот уже вторые сутки.

— Страшно хочется есть…

Руфа вспомнила, что однажды читала, как Бауман в тюрьме потуже затягивал ремень, когда чувствовал сильный голод.

— Леля, затяни ремень как можно туже, — сказала она.

— Зачем?

— Будешь меньше чувствовать голод.