От Заполярья до Венгрии. Записки двадцатичетырехлетнего подполковника. 1941-1945

Ко множеству размышлений привело меня сопоставление описанных выше двух встреч. В частности, вторая встреча с финским воином имела и неприятные последствия. Не положено было мне в те времена общаться с иностранным генералом без переводчика, без свидетелей. А водитель моей машины не знал английского, на котором мы беседовали. У моего непосредственного начальства возникли тогда некоторые подозрения относительно моей политической позиции, и я получил большой нагоняй от соответствующих органов.

Весна 1942 года. Наступление на реке Свирь

После морозной, снежной зимы 1942 года по приказу командующего 7-й армией генерал-лейтенанта Гореленко [13] мы стали готовиться к наступлению. Зима была крепкой и тяжелой. Всюду лежал глубокий снег, и потому даже на поле боя мы передвигались преимущественно на лыжах. По плану наступления мой батальон предназначался для развития успеха 1-го батальона 94-го стрелкового полка, действовавшего впереди. Исходное положение батальона было севернее деревни Ван-Озеро. Мы должны были продвинуться через деревню на город Подпорожье.

13

Гореленко Филипп Данилович (26.11.1888–25.01.1956) – гене рал-лейтенант (1940). Герой Советского Союза (21.03.1940). Участник Первой мировой войны, прапорщик. В Красной гвардии с ноября 1917 г. В Красной армии с 1918 г. В Гражданскую войну командовал партизанским отрядом, полком, бригадой, стрелковой дивизией. С августа 1939 г. – командир 50-го стрелкового корпуса 7-й армии Ленинградского военного округа. Участник Советско-финской войны. За умелое руководство корпусом и личное мужество удостоен звания Героя Советского Союза. С января 1941 г. Ф. Д. Гореленко – командующий 7-й отдельной армией Ленинградского военного округа.

С начала Великой Отечественной войны по сентябрь 1941 г. и с ноября 1941 г. по июнь 1942 г. командовал 7-й армией Северного, а затем Карельского фронтов, преобразованной в сентябре 1941 г. в 7-ю отдельную армию. С июня 1942 г. и до конца войны – командующий 32-й армией Карельского фронта. В ноябре 1944 г. 32-я армия была выведена в резерв Ставки ВГК, а в августе 1945 г. ее управление расформировано. После войны помощник командующего войсками Белорусского военного округа.

Наступление велось очень низкими темпами, и потому финнам удавалось парировать наши удары. И вот первый эшелон захлебнулся в атаке, и мне пришлось ввести в бой свою вторую стрелковую роту, которая успешно атаковала противника во фланг и продвинулась на 600–700 метров в глубину, где была остановлена хорошо оборудованной обороной противника. Однако действия роты обеспечили возобновление атаки первого эшелона наших войск, и они углубились в оборону противника на километр.

Но дальнейшего развития наступление не получило, активные боевые действия были прекращены. Этот неудачный опыт наступления зимой выявил много недостатков. Стрелковые подразделения не могли успешно действовать в глубоком снегу в лесисто-болотистой местности – не было опыта ни у бойцов, ни у командиров. Боеприпасов, особенно артиллерийских, не хватало, и огневое обеспечение боя было скорее символическим, чем реальным. В таких условиях и упущенная мелочь становилась серьезным препятствием. К примеру, крепления лыж к валенкам были весьма примитивны – всякие там веревочки на палочках, – что резко ограничивало темп движения: лыжи то и дело срывались с ног. Другими словами, подразделения были экипированы слабовато. Штабы плохо изучили передний край и оборону противника, многие огневые точки и артиллерийско-минометные позиции не были выявлены… Потому и боевые задачи, как и в общем цели наступления, формулировались расплывчато. Да плюс истощенный вследствие плохого питания личный состав! Единственное достижение от неудавшегося наступления – передний край приблизился к противнику на расстояние 300–400 метров и обеспечил выгодное положение для организации обороны.

Итак, дело было в конце апреля сорок второго. После безуспешного весеннего наступления 1-й батальон 326-го стрелкового Верхне-Удинского полка, которым я командовал, сменил подразделения 94-го стрелкового Осиновского полка и занял оборону. Слева от нас непроходимое Куйдо-болото, справа, в четырех километрах, – высота 98,1.

И небо, и земля смотрели на нас холодным неродным прищуром. Продолжала царить зима. Обилие снега, насквозь промерзший грунт, стылый ветер, отсутствие как естественных, так и искусственных укрытий.

Обстановка располагала к унынию, но войска ждали перелома и стремились к празднику. А праздниками нам могли стать только успешные действия на фронте, пусть пока и малозначительные с точки зрения общей стратегии.

Грунт ни на сантиметр не поддавался никакому долбежному инструменту. Окопы и прочие огневые позиции сооружались из снега. Разведение огня было запрещено, но холод и сырость грозили уничтожить батальон без единого выстрела. Нарушая приказ, мы занимали нейтральные высотки и на обратных к противнику скатах устраивали небольшие костры. Только так можно было немного согреться и просушить, не снимая, валенки и портянки.

Мой наблюдательный пункт находился на высоком дереве, что стояло у высотки, обозначавшей правый фланг батальонного района обороны. Влезть на НП, как и слезть с него, всякий раз было серьезной проблемой. Но эти гимнастические сложности компенсировались отличными условиями наблюдения. Как-то ко мне наверх вскарабкался мой подчиненный – капитан Родимов, командир пулеметной роты, имевшей 12 станковых пулеметов «максим».

Стояло раннее, прозрачное, пронизанное цветными морозными искрами утро. На той стороне оживали позиции противника. С высоты дерева мы хорошо видели, как из глубины вражеской обороны по узкоколейке к переднему краю движется паровозик, тянущий несколько вагонов. Вот он останавливается, и к составу со всех направлений тянутся солдаты с ведрами и котелками. Мы впервые своими глазами увидели, как «вертушка»-паровозик подвозит на позиции питание.

Родимов задумался на минуту и тихонько мне говорит:

– Давайте мы их крепко побеспокоим. Предлагаю обстрелять их в это время из станковых пулеметов с закрытых огневых позиций.

Предложение неожиданное, но оригинальное. Через сутки огневые позиции для четырех «максимов» и данные для стрельбы были готовы.

Очередной рассвет. Я на дереве-НП со стереотрубой. Все идет по распорядку, финны пунктуальны не хуже немцев. Подходит «вертушка». Я даю команду на открытие залпового огня, по 250 патронов в каждой пулеметной ленте. Наблюдаю результат. Несколько десятков солдат падают недвижимыми в снег, остальные разбегаются и уползают.

Мы повторили опыт еще несколько раз, также по утрам и днем. В ответ финны выпустили не одну сотню артиллерийских снарядов, но безрезультатно, ибо стреляли наугад. Обнаружить с той стороны огневые позиции пулеметов на обратных скатах высоток было невозможно. Да и кто мог даже предположить, что пулеметы стреляют не по классическому варианту, а вслепую, по наводке комбата, находящегося на дереве!

Как и говорил капитан Родимов, «побеспокоили» мы противника крепко. «Вертушка» больше днем не появлялась, снабжение переднего края разладилось. Я представил командира роты и наводчиков пулеметных расчетов к наградам, а опыт использования пулеметов для стрельбы с закрытых огневых позиций быстро распространился по всей дивизии.

Такими вот небольшими праздниками мы украшали будни, но общая стратегическая обстановка не менялась. Я ежедневно обходил передний край обороны батальона. Утром 20 апреля решил побывать на НП командира 2-й стрелковой роты капитана Маслова. Разогревшееся солнце торопило запоздавшую весну, снег оставался только в тени да в низких местах-углублениях. Кругом – сыро и мокро. Иду по скользкой и водянистой земле, и вдруг рядом с ногой «чиркает» пуля. Естественно, я бросился в обильно перемешанную с белым снегом жижу. Не сразу подумал, что сапоги, как и телогрейка с брюками цвета хаки, делают меня прекрасной мишенью.

Выстрелы следуют один за другим, с равными паузами. Враг не спеша определяет верный прицел. А я пытаюсь все глубже зарыться в противную холодную промерзшую смесь земли и снега. И наконец, фиксирую двух-трехсекундные интервалы между выстрелами. Выжидаю момент и бросаю тело в сторону. Бросок оказывается спасительным – пули ложатся точно в то место, где я только что лежал. Я вскакиваю и почти мгновенно скрываюсь за скатом небольшой высотки, в мертвой зоне.

После, вспоминая этот случай, я всякий раз снова ощущал себя брошенным на раскаленную сковороду, под которой бушует пламя.

Финский снайпер вел огонь из нейтральной зоны и был хорошо замаскирован. Но наш снайпер, омич ефрейтор Ситников, смог его выследить и уничтожить. Я оказался последней мишенью, на которой он так хладнокровно оттачивал мастерство скрытого убийцы. На войне как на войне… Для победы над врагом используешь все доступные средства, и никто из своих тебя не осудит. Но по-моему, стрельба «из-за угла» напоминает снятие скальпов с побежденных и плененных.

Наступление на реке Свирь было намечено на 10 апреля, и глупее ничего нельзя было придумать. Самое главное – набухание рек, озер и болот, а это примерно 60–70 процентов местности в междуозерье Онеги и Ладоги, южнее реки Свирь. Приказ есть приказ. Я пользовался каждой минутой, чтобы натренировать людей на большие переходы на лыжах, так как переход из района Свирь-3 в район Ван-озера показал, что люди засиделись на Свири в обороне.