Отбор для босса. Скромница

— Я чай разлила, — пробормотала она, по-прежнему не поднимая взгляда от пола. — Нечаянно…

Судя по всему, на пол, а не на брюки Смычковского. Жаль.

— Ну ничего, бывает, — попыталась я ободрить девушку, но тут дверь кабинета открылась.

— Олеся Викторовна, зайдите, — отрывисто приказал шеф, одарив меня непроницаемым взглядом, и скрылся.

Шикнув на дернувшееся было сердце, я с невозмутимым видом поднялась, задавила на корню панику и направилась к кабинету. Ну не съест же, в самом деле. И я решительно распахнула дверь, переступив порог. Подошла, остановилась около стола. Смычковский сидел, откинувшись на спинку и положив ногу на ногу, соединив кончики пальцев, и смотрел на меня, склонив голову к плечу. Очень захотелось скрестить руки, хоть как-то прикрыться от пронизывающего, пристального взгляда, но я сдержалась, только чуть-чуть подняла подбородок. Я ничего не сделала, между прочим, за что меня ругать надо. Ну, может, кроме внешнего вида. Глаза шефа медленно прогулялись по мне, потом остановились на лице. Тишина начала давить на уши, делаясь невыносимо плотной и нервирующей, и чего стоило оставаться внешне спокойной, не переминаясь и не поправляя волосы, отдельный разговор.

— Значит, так, запомните, пожалуйста, что чай мне приносите только вы, Олеся Викторовна, — негромко заговорил Смычковский, а у меня отчего-то мурашки по спине побежали. — По крайней мере, у вас не трясутся руки, и вы не путаете сахар с солью. Надеюсь, это понятно?

— Да, Александр Михайлович, — вежливо ответила я, глядя в пространство рядом с его головой, как всегда.

Дался ему этот чай, в самом деле. Такой прямо любитель, что ли? Но, конечно, мысли я оставила при себе.

— Хорошо, идите, — милостиво отпустил шеф, и только когда я уже дошла до двери и взялась за ручку, добавил. — А вам идут джинсы. Сразу видно, какая аппетитная у вас попка.

В лицо как кипятка плеснули, я задохнулась от возмущения и рванула дверь, едва не хлопнув со всей силы. Вслед донесся довольный смешок, и моя совесть окончательно заткнулась, задавленная жаждой мести. Все, Смычковский, ты попал. Палец о палец не ударю до конца дня. И я молча прошествовала на свое место, кое-как справившись с эмоциями и не дав коварной ухмылке появиться на губах.

До обеда я успела "забыть" о просьбе Смычковского напечатать распоряжение, передала несколько заданий Насте, даже не проследив, как она их выполнила, перепутала адресатов писем и получила недовольное ворчание от отдела продаж. Извините, ребята, потом все исправлю, но сегодня я зла, как никогда. Единственное, шеф на удивление молчал и не обрывал телефон с гневными отповедями. Только когда я уже собиралась на обед, он вышел из кабинета, тоже с сумкой, и поинтересовался:

— Олеся Викторовна, распоряжение готово? Я после обеда в местной командировке, давайте, подпишу.

Я уставилась на него честными, слегка растерянными глазами и ответила:

— Ой, простите. Забыла сделать. Это срочно? Может, в понедельник тогда уже? — и ресничками так хлоп-хлоп невинно.

На лице Смычковского не дрогнул ни один мускул. Он кивнул и вышел из приемной, не говоря ни слова. Так, если он после обеда вне офиса, так может… и про ужин забудет? Хорошо бы. Я посмотрела на Настю — она уходила на час позже меня, чтобы в приемной кто-то оставался, — улыбнулась ей и тоже покинула помещение, надеясь, что шеф уже спустился, и мы нигде с ним не столкнемся. Дошла до конца коридора, свернула к лифтам… И замерла, оторопело уставившись на Смычковского, стоявшего около дверей, скрестив руки, и явно ждавшего меня.

— Ну наконец-то, — негромко произнес он, и таким тоном, что я невольно замедлила шаг, подумав, а не воспользоваться ли лестницей.

Ничего страшного, что долго спускаться, зато безопасно. Но тут двери лифта открылись, и шеф сделал приглашающий жест, неожиданно ухмыльнувшись с явным предвкушением.

— Прошу, Олеся Викторовна, — любезным тоном произнес Смычковский, и мне ничего не оставалось, как зайти в тесное пространство, незаметно сглотнув и сжав повлажневшие ладони в кулак.

Что-то подсказывало, спокойно спуститься в холл у нас не получится.

ГЛАВА 9.

Мне удалось сохранить невозмутимое лицо, хотя внутри все переворачивалось. Шеф зашел за мной, встал рядом, и двери с тихим шелестом закрылись, отрезая нас от остального мира. Лифт только поехал вниз, как вдруг Смычковский протянул руку и нажал на "стоп", и… мы остановились. Внутри все упало, а когда шеф посмотрел на меня, я вовсе ощутила себя кроликом перед удавом. Особенно пугали его странно мягкая улыбка и насмешка в серо-стальных глазах, потерявших холодность.

— Олеся Викторовна, неужели вы думаете, что я поверю в то, будто вы внезапно разучились работать, и вычеркну из списка кандидаток? — заговорил он, и щекам стало жарко, внезапно появился стыд за свое поведение, но я упрямо не опустила головы.

— Не понимаю, о чем вы, Александр Михайлович, — сухо ответила и протянула руку, чтобы снова запустить лифт. — Вы отнимаете время от моего обеда…

Смычковский перехватил мое запястье, и в следующий момент его пальцы медленно погладили нежную кожу, заставив замереть. По руке аж до локтя побежали горячие змейки, и я замерла, не в силах отвести взгляда от его лица.

— Или вы таким образом пытаетесь напроситься на еще одно наказание в виде ужина со мной? — спросил он, словно не услышав меня и продолжая ласкать запястье, и тело охватила предательская слабость, а от шеи до самых пяток прокатилась волна горячей дрожи.

— Ничего я не п-пытаюсь, — нервно огрызнулась я и попробовала выдернуть руку — не тут-то было. — Ч-что вы делаете?.. — голос позорно дрожал и срывался, но деваться из тесной кабины лифта было некуда, и от обволакивающего, волновавшего с каждой секундой все сильнее присутствия Смычковского — тоже.

И его прикосновения, от которых плавились кости, хотя, казалось бы, он всего лишь гладил запястье. Однако оно уже горело от деликатной ласки, и мое горло пересохло, а пульс грохотал в ушах, зашкаливая за все мыслимые пределы.

— У вас очень нежная кожа, Олеся Викторовна, — низким, бархатистым голосом произнес шеф, и я едва не охнула в голос.

Не сводя с меня потемневшего, ставшего тяжелым взгляда, Смычковский поднес мою руку к губам и… поцеловал. Прижался, пощекотал языком, оставляя мокрый след, и пришлось прикусить щеку изнутри, сдерживая беспомощный всхлип. Я без сил прислонилась к стенке лифта, дрожь не проходила, и, кажется, я вот-вот просто сползу на пол. Что происходит? Почему он так действует на меня? Шеф же мне совсем не нравится, я вовсе не хочу ничего… такого…

— И туалетная вода у вас очень приятная, — продолжил смущать Смычковский, снова нежно поглаживая подушечкой большого пальца мое запястье. — Так мы договорились? — мурлыкнул он, и я с трудом вынырнула из жаркого марева, в которое меня погрузили действия начальства. — Вы продолжаете работать, Олеся Викторовна, как и прежде, — его взгляд медленно прогулялся по мне, и мужчина усмехнулся. — Пожалуй, джинсы можете надевать, хотя бы иногда. Некоторым частям вашего тела они очень идут.

Лицо вспыхнуло так, будто на него дохнуло из раскаленной печки, я издала невнятный возглас, выпрямилась и выдернула руку с внезапно взявшейся силой. Нажала на кнопку, запуская лифт, и отпрянула в дальний угол, настороженно следя за Смычковским, хотя это мало что могло исправить.

— Вы ведете себя крайне неприлично, Александр Михайлович, — процедила я сквозь зубы. — И я вам уже высказала насчет ваших… поползновений, — с вызовом произнесла, вздернув подбородок. — Перестаньте…

Договорить не успела. Смычковский одним быстрым, плавным движением оказался передо мной, уперся ладонями в стенки по обе стороны от моей головы и наклонился почти к самому лицу, обдав горячим дыханием.

— Олеся, вы понятия не имеете, что значит — неприлично, — его пальцы легли на мой подбородок, не давая отвернуться, а усмешка стала шире.