Отбор в Академию Стражей

— Это ты к чему? — осторожно спросила я, изумленно поднимая голову с подушки.

— Договорюсь завтра о третьем С, — подчеркнуто беспечно сообщила сумасшедшая Вега, — с кем-нибудь из надежных. Камачо или Борном. Оба сильные, точно опытные и не болтуны. Хотя, пожалуй, лучше с Камачо. Помнишь, как он перед вторым тестом Сантане отвечал про Секс-инициацию? Зуб даю, знал, о чем говорит.

— Третья С? — пискнула я. — Жесткий секс с девственником?

— Девственницей, — поправила меня Моника. — Девственник сам пусть себя тавоськает. А вот со мной что-то надо делать. Только Мартину не говори, ладно? Попрошу Камачо подойти ответственно и прям максимально жестко, чтоб прямо все заслонки у меня повылетали. В смысле, убрались преграды для пси-энергии. Стелла, не кривись, пожалуйста. Я знаю, что он тебе не нравится, но я же не замуж. Так, потрахаюсь немного для карьеры.

Она зевнула и пробормотала.

— Хорошо, что я тебе сказала, а то прямо измучилась вся. Теперь давать спать. Завтра будет тот еще денек… Веселый.

— Угу, — судорожно обдумывая ситуацию, поддакнула я. — Не то слово. Обхохочешься..

Глава 21

Через пару минут она уже счастливо сопела в подушку, полностью отключившись от дневных проблем и забот. А я, с мгновенно прояснившимся разумом, осталась бодрствовать в одиночестве, хватая воздух и оторопело хлопая глазами.

Кто-кто ее инициирует? У кого точно есть опыт? Не знаю, как это произошло, но за короткий срок испытательного отбора я привыкла думать о Камачо как о некой не то, что собственности, куда мне, но, по крайней мере, о неприкосновенной личности, на которую соседки не покушаются.

Оказалось, я была не права. В памяти мгновенно всплыла эффектная Кэнди с вечеринки, довольно хозяйски поглаживающая Райдена по рукаву кителя. Опытный, значит…

Я покрутилась на кровати, повздыхала и скинула одеяло в ноги, взопрев от раздражения. Мои отношения с Райденом трудно было назвать партнерством или личным интересом. Это было не пойми что. Мы разговаривали только о возникающих странностях, помогали друг другу в тайне. Да я вообще к Камачо серьезно не относилась, почему же я сейчас так злюсь?

Он человек взрослый, пусть сам решит инициировать Монику или нет. Хмурая и расстроенная, под утро я уснула, почти мгновенно попав в марево знакомого сна.

— Ну наконец-то, — сказал мужчина моих стыдных ночей и подгреб меня поближе. Сосредоточиться, как и во всех предыдущих фантазиях не получалось, картинка постоянно расплывалась, поэтому я решительно протянула руку и начала изучать лицо и волосы незнакомца.

— Ты похож на Камачо, — заплетающимся языком сообщила я.

— Это хорошо? — спросил тот после небольшой паузы.

— Нормально, — благосклонно разрешила я. Обнаружила прямо под носом темную горошинку соска с татуированной руной-звездочкой, прямо как у Альфы в реале, и с удовольствием лизнула.

— Нормально — это так головокружительно и вдохновляюще, — пробормотал нафантазированный Райден.

* * *

— Даже не знаю, что делать, — в моем голосе слышится грусть. — Я даже целоваться с тобой скоро не смогу.

— Почему? — настороженно спросил он, а с плечика начала соскальзывать ночная сорочка, и вроде бы не без посторонней помощи.

— Тебя Моника скоро изнасилует. То есть, ты — ее, — я вздохнула, — да какая разница? Мне будет неприятно касаться тебя после этого.

На некоторое время движение ткани замерло, а у меня хрипло спросили:

— Это проверенная информация? Смею заметить, некоторая разница «кто кого изнасилует» существует. Особенно, если я «кого».

Я закинула ногу ему на бедра и погладила по плоскому животу, беззащитно подрагивающему от легких прикосновений. Мы плаваем в белесом тумане, похожем на облако, хотя внизу ощущалась вполне надежная поверхность лежанки.

— Там не все так однозначно «кто кого», учитывая упорный характер Моники, — забормотала я. — Она знает, что будет больно и плохо, но уже не отступится.

Теплая рука подлезла под задравшийся край тонкой сорочки и погладила высоко по бедру, на сгибе, где кожа особенно нежная.

— Обломится Монике, — решительно сказали мне в висок, обдавая травяным дыханием. — Я только о тебе и думаю. Маккой, я ведь совсем с ума схожу. Какая к Хаосу Моника?

В его шепот вплетаются мягкие, подкрадывающиеся ноты.

— Хочешь докажу, что со мной ни больно, ни плохо не будет? Обещаю только очень и очень хорошо. Это у меня без тебя болит, ломает все, когда днем мимо проходишь, когда не смотришь, когда с другими говоришь.

От прикосновений пальцев и щекочущих слов меня прихватило ознобом. В волосы вплелись пальцы и мягко потянули назад, запрокидывая лицо и открывая для поцелуя.

— Это только сон, — выдохнул Райден, припадая губами к губам, вливая внезапную горячую волну энергии, заставляя ахнуть от тяги, заполнившей мои вены. Я и он, как единое зациклившееся слепящее целое.

Его язык гладит, исследует и жалит, все глубже и острее. Рука отводит мое бедро в сторону и проходится по белью, вдруг коснувшись через ткань чего-то очень чувствительного и странного. Я невольно дергаюсь, ахаю, и Райден начинает скользить, изматывать, завораживать ласковыми движениями туда и обратно, заставляя задыхаться и стонать. Я не могу сказать ни слова. Я ведь тоже не знаю что делать днем, боюсь смотреть в его сторону. И чувствую, чувствую его присутствие.

Но сейчас можно. Я отдаю и беру поцелуи, открываю все свои желания, выворачиваюсь зовущим дрожащим нутром. Во сне можно не закрываться, не прятаться, плыть в облаке объятий и поцелуев.

Я глажу его плечи и выстанываю, зову Альфу. С меня сдергивают сорочку, с треском, одним движением, оставляя только в одном крохотном кусочке ткани на бедрах. Камачо как безумный целует мою шею, гладит грудь. Его ласки неостановимы, несутся валом, кружа, подминая меня, оставляя кожу горящей и дрожащей.

— Стелла, — почти умоляет он. И мое имя поет на его языке, связывая нас единой мелодией. Тело как струна, на которой играют его руки. Вершинки груди как кнопки, включающие чистое удовольствие.

Мир крутится, я оказываюсь внизу, смятая мощным телом и стонущая от удовольствия, которое испытываю от этой тяжести. Его пальцы внизу заменяет нечто горячее, каменно твердое, двигающееся, истирающее меня до жалких нечленораздельных вскриков.

Я вцепляюсь в белые волосы, запускаю обе руки в шевелюру и притягиваю его вниз, к себе, не давая целоваться или отдалиться. Так я его вижу четче, смотрю как искажены в муке непонятного для меня контроля капризные породистые губы,

— Ты мой лучший сон, — шепчу я. И синие глаза наполняются тьмой. С меня нежно, пыточно медленно снимают последний клочок ткани. Он спускается по ногам, словно флаг сдающейся крепости.