Отчаяние
Шрифт:
«Мы с Лидой не раз обсуждали, – продолжал я, игнорируя его пошлое замечание, – незавидное ваше положение. Мне кажется, что вам следовало бы переменить атмосферу, освежиться, набраться новых впечатлений».
«При чем тут атмосфера», – поморщился Ардалион.
«Я считаю, что здешняя губит вас, – значит, при чем. Эти розы и персики, которыми вы украшаете столовую вашей хозяйки, эти портреты почтенных лиц, у которых вы норовите поужинать…»
«Ну уж и норовлю…»
«…все это, может быть, превосходно, даже гениально, но – простите за откровенность – как-то однообразно, вынужденно. Вам следовало бы пожить среди другой природы, в лучах солнца, – солнце – друг художников.
«А чорт его знает. Мне присылают какие-то письма по-немецки, я бы попросил вас перевести, но скучно, да и письма эти либо теряю, либо рву. Требуют, кажется, добавочных взносов. Летом возьму и построю там дом. Они уж тогда не вытянут из-под него землю. Но вы что-то говорили, дорогой, о перемене климата. Валяйте, – я слушаю».
«Ах, зачем же, вам это неинтересно. Я говорю резонные вещи, а вы раздражаетесь».
«Христос с вами, – с чего бы я стал раздражаться? Напротив, напротив…»
«Да нет, зачем же».
«Вы, дорогой, упомянули об Италии. Жарьте дальше. Мне нравится эта тема».
«Еще не упоминал, – сказал я со смехом. – Но раз вы уже сказали это слово… Здесь, между прочим, довольно уютно. Вы, говорят, временно перестали?..» – я многозначительно пощелкал себя по шее.
«Оного больше не употребляю. Но сейчас, знаете, я бы чего-нибудь такого за компанию… Соснак из легких виноградных вин… Нет, шучу».
«Да, не нужно, это ни к чему, меня все равно напоить невозможно. Вот, значит, какие дела. Ох, плохо я сегодня спал… Ох-о-хох. Ужасная вещь бессонница, – продолжал я, глядя на него сквозь слезы. – Ох… Простите, раззевался».
Ардалион, мечтательно улыбаясь, играл ложечкой. Его толстое лицо с львиной переносицей было наклонено, и рыжие веки в бородавках ресниц полуприкрывали его возмутительно яркие глаза. Вдруг, блеснув на меня, он сказал:
«Если бы я съездил в Италию, то действительно написал бы роскошные вещи. Из выручки за них я бы сразу погасил свой долг».
«Долг? У вас есть долги?» – спросил я насмешливо.
«Полноте, Герман Карлович, – проговорил он, впервые, кажется, назвав меня по имени-отчеству, – вы же понимаете, куда я гну. Одолжите мне сотенку-другую, и я буду молиться за вас во всех флорентийских церквах».
«Вот вам пока что на визу, – сказал я, распахнув бумажник. – Только сделайте это немедленно, а то пропьете. Завтра же утром пойдите».
«Дай лапу», – сказал Ардалион.
Некоторое время мы оба молчали, – он от избытка малоинтересных мне чувств, я – потому, что дело было сделано, говорить же было не о чем.
«Идея, – вдруг воскликнул Ардалион, – почему бы вам, дорогой, не отпустить со мной Лидку, ведь тут тощища страшная, барыньке нужны развлечения. Я, знаете, если поеду один… Она ведь ревнючая, – ей все будет казаться, что где-то нализываюсь. Право же, отпустите ее со мной на месяц, а?»
«Может быть, погодя приедет, – оба приедем, – я тоже давно мечтаю о небольшом путешествии. Ну-с, мне нужно идти. Два кофе, – все, кажется».
Глава VIII
На следующий день спозаранку – не было еще девяти – я отправился на одну из центральных станций подземной дороги и там у выхода занял стратегическую позицию. Через ровные промежутки времени из каменных недр вырывалась наружу очередная партия людей с портфелями – вверх по лестнице, шаркая, топая, иногда со звяком стукался носок о металл объявления, которым какая-то фирма находит уместным облицовывать подъем ступеней. На предпоследней, спиной к стене, держа перед собою
шляпу (кто был первый гениальный нищий, применивший шляпу к своей профессии?), нарочито сутулился пожилой оборванец. Повыше стояли, увешанные плакатами, газетчики в шутовских фуражках. Был темный жалкий день; несмотря на гетры, у меня мерзли ноги. Наконец, ровно без пяти девять, как я и рассчитывал, появилась из глубины фигура Орловиуса. Я тотчас повернулся и медленно пошел прочь. Орловиус перегнал меня, оглянулся, оскалил свои прекрасные, но фальшивые зубы. Встреча вышла как бы случайной, что мне и нужно было.«Да, по пути, – ответил я на его вопрос. – Хочу зайти в банк».
«Собачья погода, – сказал Орловиус, шлепая рядом со мной. – Как поживает ваша супруга?»
«Спасибо, благополучно».
«А у вас все идет хорошо?» – учтиво продолжал он.
«Не очень. Нервное настроение, бессонница, всякие пустяки, которые прежде забавляли бы меня, а теперь раздражают».
«Кушайте лимоны», – вставил Орловиус.
«Прежде забавляли бы, а теперь раздражают. Вот, например… – я усмехнулся и вынул бумажник, – …получил я дурацкое шантажное письмо, и оно как-то повлияло на меня. Кстати, прочтите, – курьезно».
Орловиус остановился и близко придвинул листок к очкам. Пока он читал, я рассматривал витрину, где торжественно и глупо белели две ванны и разные другие туалетные снаряды, – а рядом был магазин гробов, и там тоже все было торжественно и глупо.
«Однако, – сказал Орловиус. – Знаете ли вы, кто это написал?»
Я положил письмо обратно в бумажник и ответил, посмеиваясь:
«Да, конечно знаю. Проходимец. Служил когда-то у знакомых. Ненормальный, даже просто безумный субъект. Вбил себе в голову, что я лишил его какого-то наследства, – знаете, как это бывает, – навязчивая идея, и ничем ее не вышибешь».
Орловиус подробно объяснил мне, какую опасность безумцы представляют для общества, и спросил, не собираюсь ли я обратиться в полицию.
Я пожал плечами. «Ерунда, в общем не стоит об этом говорить. Что вы думаете о речи канцлера, – читали?»
Мы продолжали идти рядом, мирно беседуя о внешней и внутренней политике. У дверей его конторы я, по правилу русской вежливости, стал снимать перчатку.
«Вы нервозны, это плохо, – сказал Орловиус. – Прошу вас, кланяйтесь вашей супруге».
«Поклонюсь, поклонюсь. Только знаете, – я вам завидую, что вы не женаты».
«Как так?» – спросил Орловиус.
«А так. Тяжело касаться этого, но брак мой несчастлив. Моя супруга сердце имеет зыбковатое, да и есть у нее привязанность на стороне, – да, легкое и холодное существо, так что не думаю, чтоб она долго плакала, если бы со мною… если бы я… Однако, простите, все это очень личные печали».
«Кое-что я давно наблюдал», – сказал Орловиус, качая головой, глубокомысленно и сокрушенно.
Я пожал его шерстяную руку, мы расстались. Вышло великолепно. Таких людей, как Орловиус, весьма легко провести, ибо порядочность плюс сентиментальность как раз равняется глупости. Готовый всякому сочувствовать, он не только стал тотчас на сторону благородного любящего мужа, когда я оклеветал мою примерную жену, но еще решил про себя, что сам кое-что заметил, «наблюдал» – как он выразился. Мне было бы презанятно узнать, что этот подслеповатый осел мог заметить в наших безоблачных отношениях. Да, вышло великолепно. Я был доволен. Я был бы еще более доволен, кабы не заминка с визой. Ардалион с помощью Лиды заполнил анкетные листы, но оказалось, что он визу получит не раньше чем через две недели. Оставалось около месяца до девятого марта, – в крайнем случае, я всегда мог написать Феликсу о перемене даты.